Лев Гумилев - Черная легенда Страница 5

В этой связи не могу не сказать и еще об одном существенном обстоятельстве. На мой взгляд, отношение Л.Н. Гумилева к евразийским народам всегда было и до сих пор остается неадекватным ответной реакции их представителей на его многолетние усилия по борьбе с "черной легендой". Да, ему присылали массу писем и поздравлений из Монголии, Татарии, Казахстана, Средней Азии. Его приглашали в гости, к нему приезжали делегации, ему говорили теплые искренние слова, дарили халаты, пиалы и тюбетейки, и тем все и ограничивалось. Никакой более-менее значимой поддержки ни со стороны местной творческой интеллигенции, ни тем более от властных структур соответствующих национальных республик Л.Н. Гумилев никогда не получал. Переживать академическую травлю, годы вынужденного молчания ему пришлось в одиночку. Но отсутствие помощи в трудные минуты со стороны тех, от кого Л.Н. Гумилев вправе был ожидать этой помощи, по правде сказать, мало его волновало. Просить кого-либо об "организационном содействии" он вовсе считал недостойным, а извлекать выгоды из контактов с людьми попросту не умел. Но вот отсутствие интеллектуального резонанса на свою "черную легенду" в самой Евразии Лев Николаевич всегда переживал крайне остро. Между тем о каком-то резонансе говорить не приходилось. До самой смерти Л.Н. Гумилева ни одна из его книг по истории Великой степи не была переведена на монгольский или хотя бы на один из тюркских языков. За все годы жизни Л.Н. Гумилева в национальных республиках вышла в свет единственная его книга на русском языке — "Тысячелетие вокруг Каспия". Она была опубликована в Азербайджане. Да и эта единственная публикация стала реальностью только благодаря молодому азербайджанскому ученому Акифу Фарзалиеву, самоотверженно преодолевшему все трудности, связанные с подготовкой и печатью книги.

Такого рода не то чтобы равнодушие, а скорее безразличие представителей власти и интеллигенции евразийских народов к возводимой на них клевете не могло не вынуждать Льва Николаевича к некоторым эмоциональным перехлестам: в одном из своих интервью он с горечью восклицал: "Я, русский человек, всю жизнь защищаю татар от клеветы…"

Да и вообще, как мне кажется, в отношении Л.Н. Гумилева к степнякам было что-то от вполне понятной идеализации, ибо восприятие Л.Н. Гумилевым истории Великой степи, будучи строго научным, оставалось вместе с тем и весьма личностным. И у кого повернется язык поставить подобное восприятие в вину Льву Николаевичу? Оставаясь корректным в своих работах как ученый, он как человек сохранял свою систему эмоциональных предпочтений, на что имел бесспорное право.

Однако читателю, открывшему книгу "Черная легенда" впервые, гумилевское изложение темы вполне может первоначально показаться излишне эмоционально драматизированным. Но давайте не будем забывать, что "Черная легенда" Л.Н. Гумилева — это естественная реакция на крайний европоцентризм, господствующий во взглядах более 500 лет. И потому, подобно всякой реакции на крайность, "Черная легенда" Л.Н. Гумилева сама неизбежно обладает, не может не обладать, некими элементами крайности, несет на себе этот своеобразный след времени и условий рождения. К счастью, сегодняшний читатель вполне может внести необходимые эмоциональные коррективы и располагает возможностью для наиболее уместного — спокойного и взвешенного прочтения "Черной легенды".

Разумеется, необходимость в небольших эмоциональных корректировках никак не соотносится с научной ценностью гумилевской "Черной легенды". "Черная легенда", еще при жизни автора ставшая событием в нашей научной жизни, должна и восприниматься в качестве такового. Она, безусловно, является выдающимся вкладом в постижение истины, знаменуя собой крушение целого пласта мифов отечественной истории.

Тем более ценной для читающей публики выглядит инициатива издательства, взявшего на себя труд и коммерческий риск, связанный с публикацией сборника работ столь острой общественной тематики. К числу несомненных достоинств вновь публикуемой книги относится и то обстоятельство, что издательство и составитель не ограничились только работами Л.Н. Гумилева. Читатель обнаружит в сборнике "Черная легенда" широкую и неоднозначную панораму мнений многих авторов — от пассажей А. де Кюстина до малоизвестных и красноречивых оценок К. Маркса, посвященных основной теме книги. Примечательно, что высказывания антиевразийской направленности в равной мере характерны для западноевропейских мыслителей с полярными политическими взглядами, для деятелей культуры, принадлежащих к разным историческим эпохам (не в меньшей мере сказанное относится и к российским западникам — от "ультрапатриота"-марксиста А. Кузьмина до космополита А. Янова).

Познакомившись с книгой, читатель без труда убедится в главном: глубокая антипатия западноевропейцев к обитателям Евразии есть атрибутивный компонент западноевропейского мироощущения. Как и всякий другой устойчивый эмоциональный настрой, такая антипатия лежит за пределами сферы сознания и порождается естественной разностью двух суперэтносов.

Разумеется, сборник работ Л.Н. Гумилева "Черная легенда" не ставит своей целью корректировать личные пристрастия читателей, но она безусловно поможет им получить новые знания об окружающем мире и месте человека в нем.

В.Ю.Ермолаев, кандидат географических наук

О чем пойдет речь?

Неисчислимы беды, происходящие от предвзятых мнений и ошибок. Главная заслуга науки в том, что она, часто с мучительными усилиями, вскрывает застарелые предубеждения, никогда не доказанные и как будто не требующие доказательств. Каждая удача в этом направлении — подвиг, и очень трудный, потому что опровергнуть ложное суждение можно, лишь вскрыв его корни. А они, зачастую болезненные и застарелые, уходят в глубь веков.

О каком предубеждении идет речь? Начнем с того, что наши предки, жившие в Московском царстве XVI–XVII вв. и в Петербургской империи начала XVIII в., нисколько не сомневались в том, что их восточные соседи — татары, мордва, черемисы, остяки, тунгусы, казахи, якуты — такие же люди, как и тверичи, рязанцы, владимирцы, новгородцы и устюжане. Идея национальной исключительности была чужда русским людям, и их не шокировало, что, например, на патриаршем престоле сидел мордвин Никон, а русскими армиями руководили потомки черемисов — Шереметьев, или татар — Кутузов.

В странах же Западной Европы предубеждение против неевропейских народов родилось давно. Считалось, что азиатская степь, которую некоторые начинали от Венгрии, другие — от России, — обиталище дикости, варварства, свирепых нравов и ханского произвола. Взгляды эти были закреплены авторами XVIII в., создателями универсальных концепций истории, философии, морали и политики. При этом самым существенным было то, что авторы эти имели об Азии крайне поверхностное и часто превратное представление. Это их не смущало, и их взгляды не опровергали французские или немецкие путешественники, побывавшие в городах Передней Азии, Индии или Китае.

К числу дикарей, угрожавших единственно ценной, по их мнению, европейской культуре, они причисляли и русских, основываясь на том, что 240 лет Россия входила в состав сначала великого Монгольского улуса, а потом Золотой Орды. Эта концепция была по-своему логична, но отнюдь не верна.

Вспомним русский XVIII в. Тогда юные петиметры, пижоны, выражаясь современным языком, возвращаясь из Франции, где они обучались не столько наукам, сколько точкам зрения, восприняли и принесли домой концепцию идентичности русских и татар как одинаково восточных варваров. В России они сумели преподнести это мнение современникам как само собой разумеющуюся точку зрения на историю.

Эта точка зрения заразила даже А.С. Пушкина. Он увидел историческое предначертание России в том, что «ее необозримые равнины поглотили силу монголов и остановили нашествие на самом краю Европы, варвары не осмелились оставить у себя в тылу порабощенную Русь и возвратились в степи своего Востока». Великий поэт говорил, что Россия своим героическим сопротивлением монголам спасла Европу от монгольского захвата в XIII в.

А так ли это? Действительно ли существовала угроза монгольского овладения Европой? В XIX в. всеми учеными и публицистами предполагалось, что из Азии пришли неисчислимые полчища, давившие все на своем пути численностью. Теперь-то мы знаем, что монголов было около 600 тысяч человек, а армия их составляла всего 130–140 тысяч всадников, воевавших на трех фронтах: в Китае и Корее, в Средней Азии и Иране и в половецких степях.

В это время на Руси было около 6 миллионов жителей. В Польше и Литве — 1,6 миллиона, а финнов — 0,5 миллиона. В Поволжье было тогда же не более 700 тысяч жителей. А в степи между Доном и Карпатами — 500 тысяч человек. В это же время население Франции приближалось к 20 миллионам. Столько же было в Италии и Германии, не говоря об Англии (3 миллиона жителей) и Скандинавии.