Александр Широкорад - Бояре Романовы в Великой Смуте Страница 5

Больной царь по наущению Захарьиных потребовал у Владимира Старицкого и московской знати присягнуть младенцу Димитрию. Однако многие стали отказываться принести присягу. Многие открыто говорили, что не станут целовать крест Захарьиным. Как сказано в летописи: «И была между боярами брань большая, крик, шум». Царь начал им говорить: «Ели вы сыну моему Димитрию креста не целуете, то, значит, у вас другой государь есть. А ведь вы целовали мне крест не один раз, что мимо нас других государей вам не искать. Я вас привожу к крестному целованию, велю вам служить сыну моему Димитрию, а не Захарьиным. Я с вами говорить не могу много. Вы души свои забыли, нам и детям нашим служить не хотите, в чем нам крест целовали, того не помните. А кто не хочет служить государю-младенцу, тот и большому не захочет служить. И если мы вам не надобны, то это на ваших душах». На это отозвался князь Иван Михайлович Шуйский, он придумал отговорку: «Нам нельзя целовать крест не перед государем. Перед кем нам целовать, когда государя тут нет?» Прямее высказался окольничий Федор Адашев, отец царского любимца, что было у него на душе, то и вылилось: «Тебе, государю, и сыну твоему царевичу князю Димитрию крест целуем, а Захарьиным, Даниле с братьею, нам не служить. Сын твой еще в пеленках, а владеть нами будут Захарьины, Данила с братьею. А мы уж от бояр в твое малолетство беды видали многие». «И был мятеж большой, шум и речи многие во всех боярах: не хотят младенцу служить». Но к вечеру поцеловали крест Димитрию следующие бояре: князь Иван Федорович Мстиславский, князь Владимир Иванович Воротынский, Иван Васильевич Шереметев, Михаил Яковлевич Морозов, князь Дмитрий Палецкий, дьяк Иван Михайлович Висковатый. Тут же поцеловали крест и

Захарьины – Данила Романович и Василий Михайлович. Но трое князей – Петр Щенятев-Партикеев, Семен Ростовский и Иван Турунтай-Пронский – продолжали говорить: «Ведь нами владеть Захарьиным. И чем нами владеть Захарьиным и служить нам государю молодому, так мы лучше станем служить старому князю Владимиру Андреевичу». Окольничий Салтыков донес, что князь Дмитрий Немой, проезжая с ним по площади, говорил: «Бог знает, что делается! Нас бояре приводят к присяге, а сами креста не целовали, а как служить малому мимо старого? А ведь нами владеть Захарьиным».

Царь велел написать целовальную запись, по которой приводить к присяге князя Владимира Андреевича. Эта запись примечательна тем, что в ней право отъезда совершенно уничтожено: «Князей служебных с вотчинами и бояр ваших мне не принимать, также и всяких ваших служебных людей, без вашего приказания, не принимать никого». Князя Владимира привели к царю Ивану и подали ему запись, царь сказал князю, чтоб он дал на ней присягу. Владимир отказался целовать крест. Тогда Иван сказал ему: «Знаешь сам, что станется на своей душе, если не хочешь креста целовать. Мне до того дела нет». Потом, обратившись к боярам, поцеловавшим крест, Иван сказал: «Бояре! Я болен, мне уже не до того, а вы на чем мне и сыну моему Димитрию крест целовали, по тому и делайте». Бояре, поцеловавшие крест, начали уговаривать остальных. Но те отвечали: «Вы хотите владеть, а мы вам должны будем служить: не хотим вашего владенья!»

Между тем князь Владимир и его мать Ефросиния вызвали из Старицы в Москву отряды своих дворян и роздали им повышенное жалованье. Это не осталось в тайне от Захарьиных, и те донесли больному царю, естественно, сгустив краски. Захарьины запретили охране дворца пускать князя Владимира к царю. Тут против Захарьиных выступил молчавший до сих пор духовник царя Сильвестр: «Зачем вы не пускаете князя Владимира к государю? Он государю добра хочет!»

В течение ряда лет Сильвестр давал разумные советы Ивану и имел на него большое влияние. Но сейчас против духовника резко выступила царица Анастасия.

На следующий день Иван призвал всех бояр и потребовал от них немедленной присяги царевичу Димитрию, причем не у царского одра, а в передней избе, так как он очень болен и приводить их к присяге при себе ему очень тяжело. Вместо себя Иван велел присутствовать при целовании креста боярам – князьям Мстиславскому, Воротынскому и другим.

Отдельно царь обратился к Захарьиным и другим сторонникам Димитрия: «Вы дали мне и сыну моему душу на том, что будете нам служить, а другие бояре сына моего на государстве не хотят видеть. Так если станется надо мною воля Божия, умру я, то вы, пожалуйста, не забудьте, на чем мне и сыну моему крест целовали: не дайте боярам сына моего извести, но бегите с ним в чужую землю, куда Бог вам укажет. А вы, Захарьины! Чего испугались? Или думаете, что бояре вас пощадят? Вы от них будете первые мертвецы: так вы бы за сына моего и за мать его умерли, а жены моей на поругание боярам не дали».

Из последних слов видно, что Захарьины боялись сторонников князя Владимира Старицкого, и Иван должен был напомнить им, что их судьба тесно связана с судьбой царицы и царевича. И если они поддадутся требованиям враждебной стороны и признают царем Владимира, то все равно пощады им не будет.

Слова царя о будущем его семейства в случае прихода к власти князя Владимира испугали бояр, увидевших, какие мысли у него на душе и к чему могут привести такие мысли в случае выздоровления. В летописи говорится, что, испугавшись этих жестких слов, бояре пошли в переднюю избу целовать крест. Князь Иван Турунтай-Пронский подошел к стоящему у креста князю Воротынскому и, желая выместить на нем то неприятное чувство, с каким он давал присягу, сказал: «Твой отец, да и ты сам после великого князя Василия первый изменник, а теперь к кресту приводишь!» Воротынский нашелся что ответить: «Я изменник, а тебя привожу к крестному целованию, чтобы ты служил государю нашему и сыну его, царевичу Димитрию. Ты прямой человек, а государю и сыну его креста не целуешь и служить им не хочешь». Турунтай смутился, не нашел что сказать и молча присягнул. Самыми последними присягнули князь Курлятев и казначей Фуников под предлогом болезни, но ходили слухи, что они общались с князем Владимиром и его матерью – хотели возвести его на престол.

Но как некоторые из присягнувших хотели выполнить свою присягу, показал князь Дмитрий Палецкий. Присягнувши Димитрию одним из первых, вместе с князьями Мстиславским и Воротынским, Палецкий одновременно послал сказать князю Владимиру и его матери, что если они дадут его зятю, брату царя Юрию, и жене его удел, назначенный в завещании великого князя Василия, то он, князь Палецкий, не будет против возведения князя Владимира на престол и станет ему верно служить.

По свидетельству одного из летописцев, бояре насильно заставили присягнуть князя Владимира Андреевича, сказав ему, что иначе не пропустят его во дворец. К матери же князя Владимира посылали трижды с требованием присяги и от нее. «И много она бранных речей говорила. И с тех пор пошла вражда, между боярами смута, а царству во всем скудность», – говорится в летописи.

Вскоре царь Иван выздоровел, но потерял душевный покой. Его часто охватывала нестерпимая тревога, не покидал страх перед «лукавым умышлением». Царя мучила бессонница. Пищу ему готовила сама царица Анастасия и сама же подавала.

Немедленных репрессий против князя Владимира и его сторонников не последовало, но при дворе заметили, что влияние на царя духовника Сильвестра и Алексея Адашева свелось почти к нулю.

Во время болезни царь Иван дал обет по выздоровлении ехать на богомолье в Кирилло-Белозерский монастырь и действительно в начале весны стал готовиться в путь с женой и сыном Димитрием.

По пути в Кириллов царь заехал в подмосковный Троицкий монастырь, где имел беседу с попавшим в опалу знаменитым церковным деятелем Максимом Греком. Тот стал уговаривать царя не ездить в такой далекий путь, да еще с женой и новорожденным: «Если ты дал обещание ехать в Кириллов монастырь, чтоб подвигнуть святого Кирилла на молитву к Богу, то обеты такие с разумом несогласны, и вот почему: во время казанской осады пало много храбрых воинов христианских, вдовы их, сироты, матери обесчадевшие в слезах и скорби пребывают. Так гораздо тебе лучше пожаловать их и устроить, утешить их в беде, собравши в свой царствующий город, чем исполнить неразумное обещание. Бог вездесущ, все исполняет и всюду зрит недремлющим оком. Также и святые не на известных местах молитвам нашим внимают, не по доброй нашей воле и по власти над собою. Если послушаешься меня, то будешь здоров и многолетен с женой и ребенком».

Но царь не захотел отказаться от своего намерения ехать в Кириллов монастырь. Тогда Максим Грек через приближенных к Ивану людей – духовника Андрея, князя Ивана Мстиславского, Алексея Адашева и князя Курбского – передал ему: «Если не послушаешься меня, по Боге тебе советующего, забудешь кровь мучеников, избитых погаными за христианство, презришь слезы сирот и вдовиц и поедешь с упрямством, то знай, что сын твой умрет на дороге».