Валентина Скляренко - Великие завоеватели Страница 5

Сраженный пороками?

Разобраться в характеристиках, даваемых на протяжении более двух тысячелетий Александру Македонскому, чрезвычайно сложно. Ведь практически все его известные биографы, даже самые древние, не были его современниками и писали о нем исключительно на основе сочинений других авторов, достоверность которых не всегда была подтверждена историческими документами. Вот почему в трудах Плутарха, Диодора, Арриана, Квинта Курция Руфа и других историков действительные факты биографии великого полководца трудно отделить от легенд и преданий, слухов и домыслов, а в характеристике его личности и образа жизни есть немало субъективного. В силу этого суждения разных авторов о характере и наклонностях Александра нередко весьма противоречивы.

Возьмем хотя бы самое распространенное среди биографов великого македонца мнение о его пристрастии к вину. Большинство из них пишут о неумеренном пьянстве, которое вместе с другими излишествами, в частности распутством, привело Александра к циррозу печени, от которого он якобы и скончался. Ярым сторонником этой точки зрения был Курций Руф, который считал, что молодой царь все лучшее в себе «запятнал непреодолимой страстью к вину». «Беспрерывные пиры, нездоровые до утра попойки и увеселения с толпами распутниц, всяческое погружение в чужеродные обычаи» — вот то, что, по его мнению, сгубило великого македонца. В сочинениях других авторов пишется о том, что Александр очень любил крепкое красное македонское вино, запасы которого всегда возил с собой, и особо подчеркивается такой факт: накануне приступа загадочного недомогания повелитель мира много пил в кругу ближайших соратников и, вероятно, упился вусмерть. Некоторые из них допускают, что его беспробудное пьянство было отягощено малярией, что привело или к болезни печени, или к прободению язвы желудка.

Единственным из древних историков, кто не разделял эту точку зрения, был Плутарх, который писал в своих «Жизнеописаниях»: «И к вину Александр был привержен меньше, чем это обычно считали». Столь же умеренным и благородным представлял Плутарх великого македонца и в любовных отношениях. Историк утверждал, что «до своей женитьбы он не знал, кроме Барсины [9], ни одной женщины» и вообще не трогал пленниц. «Желая противопоставить их привлекательности красоту своего самообладания и целомудрия, — писал Плутарх, — царь не обращал на них никакого внимания, как будто они были не живыми женщинами, а безжизненными статуями. Узнав, что два македонянина… обесчестили жен каких-то наемников, царь письменно приказал… в случае, если это будет доказано, убить их, как диких зверей, сотворенных на пагубу людям. В том же письме царь пишет о себе дословно следующее: «Никто не сможет сказать, что я видел жену Дария, желал ее увидеть или хотя бы прислушивался к тем, кто рассказывал мне о ее красоте». Александр говорил, что сон и близость с женщиной более всего другого заставляют его ощущать себя смертным, так как утомление и сладострастие проистекают от одной и той же слабости человеческой природы».

А вот другие биографы великого македонянина, напротив, приводят примеры его «увеселений с толпами распутниц» и гомосексуальных связей. В сочинении Курция Руфа повествуется об участии Александра в знаменитом поджоге дворца персидских царей, произошедшем по наущению гетеры Таис: «В то время, как враг и соперник его царской власти продолжал упорно воевать… он (Александр) засветло садился за пиршества, на которых бывали и женщины, да не такие, которых нельзя было оскорблять, а распутницы, привыкшие жить с военными более свободно, чем полагалось. Из них одна, Таис, будучи во хмелю, внушает ему, что он вызовет глубокую благодарность у всех греков, если велит поджечь дворец персидских царей… К этому мнению пьяной распутницы в таком важном деле присоединяются один за другим тоже упившиеся вином, царь проявил тут больше алчности, чем сдержанности: «Почему бы нам в самом деле не отомстить за Грецию и не поджечь город?» Все разгорячились от вина и бросились хмельные поджигать город, ранее пощаженный вооруженными врагами… Царь первым поджег дворец, за ним гости, слуги, наложницы… Македонцы испытывали стыд из-за того, что такой славный город был разрушен царем, упившимся на пиру».

К оценкам Плутарха и Курция Руфа, несомненно, следует относиться критически. Оба они были необъективны, ибо каждый из этих историков видел только то, что хотел видеть, а не то, что было в действительности. Один излишне воспевал, другой больше порицал и морализировал, а истина, как всегда, находится где-то посередине. И уж, конечно, не стоит принимать в расчет рассказы македонских ветеранов, вернувшихся после смерти Александра на Балканы, о том, что их царь погиб от пьянства и распутства, так как имел 360 персидских наложниц (!), с которыми догулялся до какой-то дурной болезни.

Но все же нельзя не согласиться с тем, что образ жизни Александра — как во время военных походов, так и в мирные дни — умеренностью не отличался, а потому способствовал постепенному истощению его организма. Однако надо учесть, что хотя любого рода излишества и подорвали здоровье Александра, сами по себе они вряд ли могли бы стать единственной причиной его скорой смерти. Именно такое заключение было сделано в конце XIX века английским профессором Вениамином Уилером, автором большой монографии об Александре Великом. Проанализировав события последних дней его жизни, симптомы охватившего его недуга, он прежде всего отметил, что в придворных летописях «никаких указаний на местные боли или воспаление не имеется», а следовательно, вряд ли здесь можно говорить о циррозе печени или прободении язвы как следствии неумеренного питья вина. Отсюда Уилер сделал следующий вывод: «Если эксцессы двух предшествовавших заболеванию ночей и могли сделать организм Александра более удоборанимым, то все же никак нельзя признать справедливой сказку о том, что он умер от пьянства».

Однако этот аргумент Уилера — об отсутствии у Александра местных болей — вызывает сомнение. Ведь ряд римских историков, описавших последний пир царя, указывают на то, что перед тем как упасть, он испытал сильный приступ боли. Против этого возражает, как мы уже говорили выше, лишь Плутарх, который обвиняет их в вымысле. Но можно ли и в этом случае всецело доверять словам Плутарха? С другой стороны, если боли действительно были, то являлись ли они симптомом цирроза печени, язвы или какой-то другой болезни [10]? А может, и не болезни вовсе, а искусного отравления?

Версии о насильственном характере смерти великого завоевателя высказывались как древними (Арриан, Диодор, Плутарх, Юстиниан), так и современными историками. В наши дни к их расследованиям неоднократно подключались известные токсикологи, криминалисты, специалисты в области медицины и естественных наук. А первым из тех, кто пытался разгадать этот исторический детектив, стал британский сыщик Джон Грив, который пришел к весьма неожиданному заключению… 

Как британский сыщик шел по следу

Помощник главы лондонской полиции Джон Грив был с детства заинтригован загадкой смерти Александра Македонского. Но заняться ее разгадкой он смог только на склоне лет, уйдя в отставку. К своему расследованию опытный сыщик привлек крупнейших специалистов в области судебной медицины, токсикологии, патологии, эпидемиологии, психиатрии, археологии, ботаники и истории. Дело было весьма необычным не только, как говорится, в связи со сроком давности (с момента смерти великого македонца прошло более двух тысячелетий), но и в силу отсутствия останков, каких-либо улик и вещественных доказательств. Единственным материалом для расследования служили исторические документы: придворные летописи и сочинения античных биографов Александра. С их помощью Грив со своей командой задался целью установить характер и причины загадочного и смертельного заболевания царя.

Основой для размышлений стал никем из биографов не оспариваемый факт: болезнь Александра продолжалась 12 дней. Поэтому первым шагом в расследовании стало составление с помощью патологов списка причин, которые могли бы за этот срок привести больного к смертельному исходу. Наряду с этим известным эпидемиологом Джоном Марром был проанализирован перечень распространенных в те времена в Месопотамии болезней, в который вошли малярия, тиф, энцефалит, сепсис и ряд простудных заболеваний. Как оказалось, их симптомы и длительность протекания лишь частично совпадали с клинической картиной болезни Александра, описанной историками. К тому же ни одно из этих заболеваний не связано с красным вином. Таким образом, естественные причины смерти великого завоевателя были поставлены под большое сомнение.

В связи с этим Джон Грив приступил к расследованию версии насильственной смерти, о которой, как мы уже упоминали, писали многие античные историки (Плутарх, Арриан и др.) [11]. Одним из аргументов в ее пользу было то, что ни один человек из семьи Александра не умер своей смертью: его отец, дядя, мать, жена и сын были убиты [12]. Поскольку политические убийства были в те времена обычным делом, то такой мощной политической фигуре, какой являлся великий завоеватель, вполне могла быть уготована такая же роковая участь. Однако это предположение могло служить лишь косвенным доказательством. Для того же, чтобы найти прямые доказательства, сыщику необходимо было выяснить мотив предполагаемого убийства, определить, кто был в нем заинтересован, участников и средства для его осуществления. К поиску ответов на эти вопросы британский сыщик, возглавлявший в свое время подразделение Скотланд-Ярда по борьбе с терроризмом, подошел сугубо профессионально. Рассматривая историческую проблему с современных позиций, он пришел к выводу о том, что Александр был «лидером самой успешной вооруженной преступной группировки в истории и, вероятно, самой богатой из всех когда-либо существовавших грабительских банд». А раз так, то желающих прибрать к рукам созданную им империю и награбленные богатства могло быть предостаточно даже в ближайшем царском окружении. Об этом свидетельствует хотя бы то, что за время своего правления великий македонец столкнулся с несколькими заговорами, которые успешно преодолел. И все-таки кому-то удалось с ним расправиться. Но кому?