Михаил Серяков - Загадки римской генеалогии Рюриковичей Страница 5

Уже в XX в. В.Н. Топоров и О.Н. Трубачев, анализируя происхождение названий гидронимов Верхнего Поднепровья, привели целый ряд примеров, показывающих бытование интересующего нас корня в прусских и литовских землях. Рассматривая название правого притока Днепра Орши, исследователи отметили, что в этом случае первоначальное название содержало корень Rus-, как и лит. Rusne, жемайтск. Русота, др.-прусск. Russa, река, Russe, Russin, Russien, ср. также лит. ruseti «медленно течь». Для реки Рузка, правый приток Вопца, вариант Русска, лингвисты нашли соответствие в др.-прусск. Ruske, Rauwske, лит. Rauškas, озеро, Ruškis{28}. В районе Немана был также известен повет Russen или Rus с деревнями Rus при Руссе, Russniten, Rossiten, а также два острова в устье Руссы под названиями Russe и Alt-Russe{29}. Таким образом, не только Неман, но и целый ряд других прусских гидронимов и топонимов содержал в своем названии корень рус.

О том, что вариант со случайным созвучием исключается, говорят и данные ономастики. Рассказывая о современных ему событиях, Петр Дусбургский отмечает переход в христианство «одного нобиля (знатного человека. — М.С.) из Судовии по имени Руссиген»{30}. С данным именем исследователи сопоставляют название местностей Rossigen (1419), Russien (1411–1419) в Пруссии, литовский Russiniai в Кедайтском районе, а также район Жемайтии Россения к северу от Немана, в долине р. Дубиссы, между Ливонией и Пруссией{31}. Следует также отметить, что, согласно этому же автору, именно судовская знать выделялась на фоне остальных пруссов: «Благородные судовы как благородством нравов выделяются среди прочих, так превосходят их богатством и силой»{32}. Из текста хроники складывается впечатление, что именно этот регион Пруссии был связан с русами теснее всего. Интересно сообщение этого же хрониста и о другом знатном человеке из этой же области: «Этот Скуманд был могучим и богатым человеком в волости Судовии, называемой Красима, и поскольку он не мог сопротивляться постоянным нападениям братьев, то со всей челядью и друзьями ушел из земли своей в землю Руссии»{33}. Вполне возможно, что какая-то часть русов вошла в состав прусской знати. Фиксируются и контакты пруссов с Древнерусским государством, в том числе и в религиозной сфере. Так, в прусских древностях обнаружены две пальчатые фибулы с головками грифов днепровского происхождения, а также четыре изображения трезубца Рюриковичей, два на конских подвесках, а два — высеченные на камнях. Последние, по всей видимости, связаны со службой пруссов в дружинах русских князей. Интересно, что один камень был обнаружен в погребении 147 Ирзекапкниса, а другой — в святилище Клинцовка-Кунтерштраух{34}. Это говорит о том, что знак Рюриковичей воспринимался пруссами не просто как родовая тамга князей, которым они служили, или как знак собственности, а как сакральный символ, связанный, с одной стороны, с погребальным ритуалом, а с другой — со своим собственным языческим святилищем.

Когда русы появились в этом регионе, точно неизвестно, однако сохранившиеся в достаточно позднем источнике, а именно в хронике XVI в. Луки Давида, прусские предания относят это к весьма раннему периоду: «Южно-балтийские роксоланы, как соседи древних пруссов, известны были также древнейшему прусскому летописцу епископу Христиану и пользовавшемуся его летописью Луке Давиду: оба они говорят о роксоланах, как о соседственном пруссам народе, помогавшем врагам их мазурам в войне, последовавшей после пришествия мнимых готов в Пруссию будто бы для образования ее жителей; почитают однако этих роксолан не за готов, а за русских, за московитян…»{35} Переселение готов с южного берега Балтики в Причерноморье датируется, по археологическим данным, примерно I–II вв. н.э., и, таким образом, русы-роксоланы помогали мазурам в их войне против пруссов опять-таки в первые века нашей эры. Как уже отмечалось, источник, в котором описано это событие, достаточно поздний и уже знакомый с античной литературой, в силу чего можно предположить, что его автор, очевидно по созвучию, перенес название ираноязычного племени роксалан на собственно прусские предания. Однако неизвестный нам автор равеннской «Космографии», написанной около 700 г. н.э., также упоминает каких-то роксолан на побережье Балтики: «Далее, около океана (по соседству с вышеназванной страной амазонок) находится страна, которая называется (страной) роксоланов, свариков и савроматов. Через эту страну протекают, среди прочих, следующие реки: большая река, которая называется Вистула и впадает очень полноводной в океан… Позади этой страны в океане находится вышеупомянутый остров Сканза»{36}. Поскольку Сканза — это Скандинавия, а Вистула — Висла, очевидно, что речь в данном источнике идет именно о Балтийском, а не о Черном море. Таким образом, возможно, что и известие Луки Давида о роксоланах-русах по соседству с пруссами в начале нашей эры также в какой-то степени соответствует действительности. Как показывают различные примеры, не следует с порога игнорировать данные местных преданий, которые, хоть подчас и фиксировались достаточно поздно на пергаменте, однако в той или иной степени могли отражать происходившие события. К сожалению, хроника Луки Давида до сих пор не переведена на русский язык, и это препятствует детальному изучению этого источника.

Вполне возможно, что к этому же региону относится и сообщение знаменитого арабского географа XII в. Идриси. Начав описание городов Прибалтики с Эстонии, он переходит к более южным территориям и, после упоминания городов Мадсуна, отождествляемого с Межотне, и Суну, предположительно, локализуемого между Юрмалой и Ригой, внезапно отмечает в глубине материка город Каби, в котором исследователи данного текста видят Киев. В четырех днях пути от него находится загадочный Калури. «От города Калури в западном направлении до города Джинтийар семь дней (пути). Это большой, цветущий город, (расположенный) на высокой горе, на которую невозможно подняться. Его жители укрываются на ней от приходящих по ночам русов. Этот город не подчиняется ни одному правителю»{37}. Вслед за Талльгреном-Туулио И.Г. Коновалова видит в Джинтийаре Новгород. Вряд ли это отождествление можно считать удачным. Отсутствие в Новгороде сильной княжеской власти и название Славенского конца Холмом едва ли являются достаточными основаниями для этого вывода. Регулярные ночные нападения русов на местных жителей не соответствуют ни одному из эпизодов истории Новгорода. Если отождествление Каби с Киевом верно, то, где бы ни находился Калури, семь дней пути от него в западном направлении явно не соответствует реальному положению Новгорода, находящегося по отношению к Киеву на севере. В данном случае более обоснованным представляется предположение В.И. Кулакова, сблизившего приведенный Идриси топоним с прусским «гинтарс» — янтарь и отождествившего его с находившимся на территории современной Калининградской области средневековым торговым центром Каупом{38}.

Следует отметить, что в этом же регионе нам весьма рано встречаются и названия славянских племен. Выдающийся древнеримский писатель Плиний Старший в I в. н.э. отмечает на Висле сарматов и венедов.{39} В следующем веке само Балтийское море оказывается известно античному географу Птолемею под названием Венедского залива. Весьма интересно и название племени, которое, согласно великому греческому ученому, жило на его берегах: «И снова побережье Океана вдоль Вендского залива последовательно занимают вельты, выше их осии…»{40} Поскольку уже готский историк Иордан при описании событий IV в. отметил, что венеды — это славяне и именно этим именем называли славян их германские и финно-угорские соседи, то из этого названия Балтийского моря следует, что славяне уже во II в. н.э. были на нем настолько заметной силой, что по их имени называлось само море. Весьма интересно и упоминание Птолемеем вельтов, которых современные исследователи, анализируя последовательность перечисления племен Восточной Европы античным географом, локализуют на территории современной Литвы{41}. Впоследствии это племя, проживавшее уже на территории современной Германии, было известно под именем велетабов и вильцев немецким хронистам, а в восточнославянском фольклоре слово волот стало обозначать великана. Это слово встречается нам уже в древнерусской письменности: «И ини ж(е) црцы гиганта, еже сут(ь) волотове, девять сажень въверхъ»{42}; «быша волотове гиганта; тогда бо быша шюдова на земли, рекше волотове»{43}. Правильность локализации птолемеевских вельтов в Восточной Прибалтике подтверждается данными топонимики — примерно на границе между современной Латвией и Литвой есть с. Вилце, к северу от Риги на побережье есть Вилькине{44}, в Латгалии с 1293 г. известен поселок Виляка, а Виляны впервые упоминаются в 1495 г.{45}, а в Сейском районе Латвии есть поселение Вилетея. В гораздо более поздних по сравнению с эпохой античности прусских грамотах XIII в. упоминается мужское имя Welot{46}, что указывает на контакты пруссов с данным славянским племенем и проникновение отдельных его представителей в его среду. Некоторые данные указывают на то, что прусско-славянские контакты были довольно ранние и весьма тесные. Рассматривая вопрос с лингвистической точки зрения, В.В. Мартынов обращает внимание на один достаточно необычный факт, а именно «особую близость к праславянскому языку языка древнепрусского. Мы имеем в виду непропорционально (учитывая скудность прусских фактов) большое количество прусско-славянских лексико-грамматических инноваций»{47}. На присутствие славян-венедов в интересующем нас регионе, в том числе и на Немане, указывают как топонимы, так и археологические находки: «Стоит обратить внимание на то, что подобные географические названия сконцентрированы как раз в том регионе, где, судя по археологическим наблюдениям, в VI–VII вв. появилось славянское население (Вента — мыс под Клайпедой, Вентас Рагас — в низовьях Немана, Вентос и Вентина — восточнее Клайпеды, Вентин — лес под Елгавой, Вентос Перкасса — в Шауляйском районе, Вентис — в Мазурии)»{48}. Таким образом, в данном регионе мы наблюдаем присутствие не только русов, но и других славянских племен, притом присутствие достаточно раннее.