Анатолий Левандовский - Франкская империя Карла Великого. «Евросоюз» Средневековья Страница 5

Пипиниды-Арнульфинги не сразу укрепились у власти. После майордома Пипина Старого и сына его Гримоальда, окончившего жизнь на плахе, им пришлось почти на четверть века отойти в тень и поджидать удобного случая. Во второй половине VII века такой случай представился. В 681 году один из потомков Пипина Ланденского, тоже Пипин, по прозвищу Геристальский, одержав блестящую победу над своими соперниками, вновь стал единым майордомом всех трех частей Франкского государства, окончательно отодвинув на задний план «ленивых королей» – Меровингов.

Победа Пипина II вовсе не означала, как думают некоторые историки, торжества германских элементов Австразии над романскими элементами Нейстрии. Нет, то была не более чем победа одного из могущественных аристократических родов франков над другими, подобными же родами, его мощный прорыв на пути к верховной власти. Пипин Геристальский был прадедом Карла Великого.

Дагоберт I – король Австразии, Нейстрии и Бургундии. Картина Эмиля Синьоля

Майордомы и церковь

Большинство историков полагает, что название второй франкской династии «Каролинги» произошло от имени Карла Великого. Но с таким же успехом оно могло произойти и от имени другого Карла, его деда, сына Пипина Геристальского, тем более что прозвище «Мартелл» (Боевой Молот), которое он носил, традиция перебрасывает и на императора Карла. Так или иначе, но именно с Карла Мартелла начинается подлинное могущество Пипинидов, приведшее их к королевскому, а затем и императорскому трону.

Ничто в его юности не предвещало будущего взлета. Он даже не был законным наследником, происходя от наложницы Пипина. Но судьбе было угодно, чтобы оба легитимных потомка майордома умерли раньше отца; остались лишь внуки, от имени которых и попыталась управлять вдова Пипина Плектруда, предварительно упрятав Карла в темницу. Однако он бежал из тюрьмы, нашел приверженцев и вскоре заставил Плектруду отдать ему отцовские сокровища и власть. Не менее успешной была борьба Карла с другими магнатами. Лишив земель и суверенитета одних, заставив смириться других, он добился всеобщего признания в качестве единого майордома франков (814–841) и даже какое-то время обходился без «традиционного реквизита» – очередного «ленивого» короля-Меровинга. Одновременно, предприняв ряд внешних походов, Карл вернул государству утерянные области за Рейном и в Галлии. И наконец, он преградил дорогу на север исламу, выиграв у арабов, вторгшихся в Аквитанию, битву при Пуатье (732). Разумеется, для осуществления столь обширной программы одной личной энергии майордома-Молота оказалось бы недостаточно; нужны были ресурсы, и немалые. Откуда он их черпал?

Карл Мартелл явился пионером системы, которой предстояло стать основой общеевропейского строя, названного феодализмом. Он первый на Западе отважился прибегнуть к тому, что раньше просматривалось лишь спорадически и случайно: к постоянной практике бенефициев. «Бенефиции» (от лат. «bene» и «facio») дословно переводится как «благодеяния». Подобное «благодеяние», чаще всего в виде участка земли, давалось высшей властью свободному человеку за те или иные услуги; давалось не навечно, а как условное владение, на срок несения службы. По наследству бенефиции не передавался. Бенефиции Карла были военными: ими наделялись франки за несение исправной военной службы, преимущественно конной. Каждый служилый человек должен был с доходов от полученного участка исправно содержать оружие и коня, дабы оказаться готовым по первому призыву майордома явиться в строй. Некоторые историки думают, что мысль о создании конной армии появилась у Мартелла после знакомства с арабской кавалерией; другие считают иначе. Но вряд ли можно отрицать, что именно он первый создал во Франкском государстве устойчивую боеспособную армию; недаром реформа была продолжена и расширена при сыне и внуке Карла.

Военная реформа имела важное социальное значение. Ведь земли давались бенефициариям не пустыми, а заселенными: на них сидели зависимые люди, превращавшиеся в крепостных крестьян. Таким образом, служилый человек получал и поместье, и работников, вследствие чего сам становился помещиком-рыцарем. Так в правление Карла Мартелла складывалось рыцарское сословие, которое майордом мог с успехом противопоставить (что он и делал) непокорным магнатам; отныне рыцарство станет постоянной опорой центральной власти в борьбе с крупными феодалами.

Но вот вопрос: откуда Карл черпал земли (а их нужно было много), чтобы нарезать достаточное количество бенефициев? Конечно, он мог бы использовать родовые владения Пипинидов-Арнульфингов. Но этого он делать не стал. Он помнил: «ленивые короли» превратились в прах именно потому, что в междоусобной борьбе растратили свои фамильные домены. Нет, в подобном положении мудрый майордом оказаться не желал и рисковать не собирался. Нужно было искать другой источник. И он был найден: им стали владения церкви.

Проблема, оказавшаяся деликатной, имела свою историю. С той поры, когда император Константин и его преемники стали насаждать христианство, новая церковь, превратившись из гонимой в господствующую, быстро трансформировалась в крупного землевладельца. Находясь в привилегированном положении, получая от центральной власти и частных лиц постоянные земельные дары, которые умело аккумулировались и из ее рук уже больше не уходили, католическая церковь на Западе завладела в период раннего Средневековья почти третью обрабатываемых земель. Ее владения в отличие от доменов королей и магнатов обладали устойчивостью и стабильностью. И когда Карл замыслил свою реформу, сам Бог указал ему на источник.

Став на путь изъятия (секуляризации) части владений церкви, майордом подвел под это определенную теоретическую базу. Он исходил из того, что в прежние времена короли и майордомы жаловали монастырям и епископствам земли не навечно, а лишь в пользование, которое могло быть прервано в случае государственной необходимости. И вот теперь такая необходимость якобы обнаружилась. В целях защиты и укрепления государства необходима армия, а для ее содержания необходимы фонды; церковь обязана их предоставить, поскольку именно она в первую очередь заинтересована в государственной защите. Так секуляризация церковных земель стала оборотной стороной бенефициальной программы.

Статуя Карла Мартелла в Версальском дворце

Разумеется, она не могла вызвать энтузиазма у церковной элиты, и все объяснения властей оказались здесь бесполезными. До нас дошли потоки жалоб и проклятий в адрес Карла со стороны церковников разного ранга из многих областей. По-видимому, имели место и случаи неповиновения, поскольку правительство приступило к широкомасштабной смене церковного начальства. Однако, стремясь подчеркнуть, что частичная секуляризация не имеет ничего общего с утеснением духовенства в целом, одновременно Карл принялся за внедрение авторитета христианской церкви во вновь присоединенных зарейнских областях. Так, завершив покорение Фризии, начатое еще Пипином Геристальским, он позаботился о расширении миссионерской деятельности в этой стране. Подобную же политику майордом проводил в Аламаннии, Тюрингии, Баварии и других германских землях, повсюду насаждая монастыри и упорядочивая структуру церковной иерархии. На этой стезе Карл имел деятельных помощников и агентов, из числа которых особенно выделялся англосакс Винифрид, привезший из поездки в Рим новое имя (в дальнейшем он будет именоваться Бонифацием) и благословение папы на христианизацию язычников-германцев. Бонифаций горячо взялся за дело, основав в Германии десятки новых монастырей и епископств (в числе последних – Вюрцбург, Эрфурт, Зальцбург, Регенсбург и Пассау). Новый апостол Германии постоянно подчеркивал роль майордома в насаждении столь пышной нивы. «Без покровительства правителя франков, – писал он, – я не мог бы ни руководить слугами церкви, ни защищать священников и верующих, без его приказа и страха, который он внушает, я не мог бы даже запретить языческие ритуалы и идолопоклонство».

Все это, даже если учесть теневую сторону бенефициальной политики Карла Мартелла, не могло не содействовать сближению Франкского государства с папским Римом. Но чтобы оценить по достоинству происшедшее и яснее представлять себе его будущность, необходимо еще раз вернуться к истокам.

Рим меняет ориентацию

Институт папства как главный центр управления западной христианской церкви складывался и укреплялся по мере разложения и распада породившей его Римской империи. Возник же он почти незаметно. Поначалу епископ города Рима был всего лишь одним из множества наставников и администраторов церковных округов. Конечно, поскольку Рим являлся исторической столицей империи, «Городом» с большой буквы, влияние римского епископа должно было превышать (и превышало) авторитет его собратьев. Но подлинное рождение папства как политико-юридической категории произошло лишь в середине бурного V века, в период понтификата Льва I, прозванного Великим (440–461). Этот прелат, популярный благодаря искусству, с которым он спас храмы и население Рима во время двухнедельного разграбления города вандалами (455), вдохновленный учением святого Августина о приоритетной роли церкви, попытался провести это учение в жизнь. Он вынудил императора Валентиниана III издать эдикт, провозгласивший «первенство апостольского престола, скрепленное заслугами святого Петра, достоинством Рима и соборными постановлениями, дабы никто не отважился на что-либо недозволенное, вопреки авторитету римской кафедры». Первым условием всеобщего мира признавалась вселенская власть папы. Он становился верховным судьей епископов, причем его приговор не нуждался в санкции императора, в то время как любое противостояние его воле объявлялось оскорблением веры и императорской власти, а главные органы центрального правительства превращались в проводников папской воли. Возникает, правда, вопрос, в какой мере действительность отвечала подобным теократическим предписаниям? Здесь все было непросто, и многое менялось в зависимости от конкретных жизненных обстоятельств. Во всяком случае, между понтификатом Льва I, заложившего основы папской власти, и правлением Григория I (590–604), укрепившим и расширившим эти основы (за что его также назвали «Великим»), лежал период в полтора столетия, пронизанный реваншистскими тенденциями со стороны верховной власти Константинополя. Император Юстиниан (527–565) сделал судорожную попытку реставрировать древнюю Римскую империю в ее прежних границах и с помощью своих талантливых полководцев добился частичной реализации этого замысла, отвоевав Италию у остготов, Северную Африку у вандалов и южную Испанию у вестготов. И хотя при этом он объявил, что каноны имеют не меньшее значение, чем законы, и что «папа древнего Рима имеет первое место среди всех святителей», в действительности же, не желая терпеть соперника, властолюбивый император сделал все для того, чтобы превратить римского епископа в послушное орудие своей воли. Впрочем, этот своеобразный цезарепапизм оказался недолгим: духовные претензии Константинополя были столь же эфемерны, как и завоевания Юстиниана. В 568 году на севере Италии появились новые варвары – лангобарды, которые быстро продвинулись в глубь Апеннинского полуострова и к 573 году овладели всем им, за исключением области Равенны, где продолжал сидеть византийский наместник (экзарх), и Рима с соседними городами, остававшимися под властью папы. Новая ситуация неминуемо должна была сказаться на изменении позиции пап. Константинопольская империя переставала являться реальной силой, способной защитить римский престол. И хотя императоры сохраняли прежние претензии, что были у Юстиниана, в том числе и по отношению к Риму, действительными хозяевами Италии оказались ариане-лангобарды, с каждым днем становившиеся все более явственной угрозой для папства. В этих условиях архипастыри Рима неизбежно должны были сменить ориентиры. Нуждаясь в сильном защитнике, который одновременно оставался бы покорным сыном католической церкви, они все чаще стали обращать взоры с Востока на Запад, рассчитывая именно там найти могущественного покровителя, готового взять на свои плечи бремя Константина и Юстиниана, но в то же время достаточно далекого для того, чтобы пытаться реализовать опасные притязания на присвоенные этими императорами права. Подобным покровителем могло стать только Франкское государство, со времени Хлодвига ставшее католическим и в качестве такового усиливающееся и расширяющееся с каждым десятилетием. По-видимому, именно Григорий I наиболее полно проникся новыми идеями. Он уже вел деятельную переписку с франкскими королями, не останавливаясь перед неприкрытой лестью в их адрес. Так, в одном из его писем Хильдеберту II можно прочитать следующие слова: «…Насколько царское достоинство превосходит статус других людей, настолько величие Вашего царства превышает славу царств прочих народов. Ибо неудивительно быть королем, подобным другим королям, но пребывать истинным католиком, чего немногие достигают, – великое дело». Будучи, как и Лев I, верным учеником святого Августина, Григорий Великий добивался всемерного расширения своего авторитета, стремясь создать «Град Божий» на земле; и в этом его порыве франкским государям отводилась не последняя роль. Впрочем, по мере изменения ситуации во Франкском государстве папы быстро переориентировались с «ленивых королей» – Меровингов на их новых хозяев – майордомов. Один из преемников Григория I, Григорий III, над которым нависла прямая угроза быть осажденным лангобардами в собственном городе, обратился за помощью к Карлу Мартеллу прямо и недвусмысленно, сопроводив свое слезное послание ценными подарками, в числе которых оказались (символический жест!) «ключи от гробницы святого Петра». Карл принял римское посольство с большими почестями, но ответил папе с вежливой сдержанностью: он не мог оказать Григорию помощь в борьбе с лангобардами, с которыми в то время находился в союзных отношениях. Реализации планов Рима было суждено осуществиться после смерти Карла, при его сыне и наследнике Пипине III.