Сборник статей - Прогулки по Москве Страница 5

Санные гонки в Петровском парке. XIX в.

Панно «Принцесса Греза» (худ. М. Врубель) на фасаде гостиницы «Метрополь». Начало XX в.

Бал у князя Шаховского. Начало XX в.

Москва начала XXI в.

И вот подошел XVII век. Первый на Руси выбранный царь Борис Годунов видит задачи своего государства в глобальном масштабе. В 1600 г. как символ наступающей новой эпохи с надеждой на будущее небывалое возвышение Руси он достраивает до 81 м колокольню Ивана Великого, на столетия определившую силуэт Кремля и высоту всех строений в городе. Уже стоит каменная стена Китай-города вокруг посада, уже поставлен перед Кремлем собор Покрова что на Рву (Василия Блаженного) в память о покорении татарских царств Казанского и Астраханского, только что выстроена каменная стена вокруг Большого Посада, или Царева града, – Белый город, в виде подковы (символа счастья) с 27 башнями. Стены его были беленые, а внутри были слободы, свободные от налогов. Вскоре вокруг всех посадов был построен деревянный город – Скородом (скоро строили) – в виде почти абсолютного круга (символа идеала) диаметром 5 км. Деревянная стена вскоре сгорела, и вместо нее насыпали земляной вал со рвом. После смерти Годунова началась Смута, народ назвал это время Московской разрухой. В Кремле на царском дворе, в церквах и палатах стояли немцы и литовцы. Все палаты и хоромы были без кровель, без полов и лавок, без дверей. Однако XVII век готовил Москве нечто хуже Смуты – раскол русской церкви, а по существу, и всей России на два непримиримых лагеря…

Начало XVIII века. Правление Петра I. За прошедшие 100 лет Москва стала другой. Вид Кремля изменился: уничтожены подъемные мосты к проездным башням, а сами башни достроены шатрами. Кремль приобрел сегодняшний облик. В Москву из Европы проникли знания о барокко, и у нас оно трансформировалось в «узорочье», потом в «дивное узорочье», но этого Москве показалось мало, и родилось «дивное-предивное узорочье». Появились арки с подвесной гирькой, двойные кокошники, наборные колонки, кубышки, здания стали украшаться изразцами. Город уже вышел за пределы Земляного вала слободами: возникли Сокольники (где занимались соколиной охотой), Хамовники (где жили ткачи), Басманники (где выпекали хлеба особой конфигурации), Мещанская (польская, от слова «място» – город), Ямские слободы. Через Москву-реку уже выстроен каменный мост – очень красивый, но такой дорогой, что «дороже каменного» означало баснословную цену. Москва была еще, по существу, громадной деревней (на 16 358 дворов, по петровской переписи 1701 г.) с немощеными переулками, и только большие улицы назывались мостовыми, потому что были покрыты деревянными мостами из бревен. Среди такой деревенской обстановки златоглавый каменный Кремль казался сказочно красивым.

Со времени Петра начинается новая история Москвы. Разрушающиеся здания Кремля не обновляются, место расчищается в видах чистоты и красоты для устройства площадей и строительства зданий во вкусе нового времени. Один за другим исчезают памятники кремлевской древности.

В начале XIX в. Москва уже устойчиво воспринимается как вторая столица после европейского Петербурга. Об этом времени осталось гораздо больше свидетельств. Прошедший век Просвещения, «бабий век» правления императриц, блестящий век Екатерины с громкими воинскими победами и Пугачевским восстанием изменил Москву вместе со всей Россией до неузнаваемости. Место боярских палат заняли дворянские усадьбы в стиле классицизма, почти все деревянные оштукатуренные. Разобраны стены Белого города, на этом месте разбит первый в Москве бульвар – Тверской, любовь и гордость москвичей. В Москву переезжают удалившиеся от двора богатые вельможи, живут широко и вольно. Дают обеды, вошедшие в пословицу, танцуют на балах. При этом передвигаться по Москве пешком, особенно в дождливую погоду, было довольно затруднительно, поскольку тротуаров так и не было.

Москва была поразительно разнообразна. Наряду с великолепными дворцами – бедные домишки. Сады и огороды чуть ли не в центре города. Обилие церквей, больших и малых, архитектуры самой разнообразной. Нищие с котомкой под головой спокойно спали на ступеньках роскошных домов в Кремле и в Белом городе, не зная даже, кому эти дома принадлежат. Жили свободно, свободно говорили вдали от двора, хотя две трети населения Москвы составляли крепостные. В Английском клубе в разговорах о возможной войне хвалились, что Бонапарта на веревке приведут. При этом Москва очень любила французов и вообще иностранцев. Французов любили издавна за почти русскую беспечность. Молодежь читала главным образом французские романы, подражала французским обычаям и французской моде. Московские щеголихи согласны были втрое платить за все парижское. У дам вошли в употребление косметика и духи (одеколон появился после похода наших войск во Францию). Вошли в большую моду обмороки, «нервы».

Гостеприимство, хлебосольство москвичей того времени были прямо баснословны. У Василия Сергеевича Шереметева были постоянные завтраки, после которых подавалось до 30 саней, и гостей везли кататься по Москве. Чтобы соответствовать такому образу жизни, многие жили не по средствам. На обедах проматывали имения, а под старость зачастую жили в крайней бедности. В течение зимы, начиная со второй половины ноября, в Москве каждый день бывало 40 или 50 балов, на которых играло до 1300 крепостных музыкантов. Танцевали каждый день, не только на балах, но и на «завтраках с танцами». Многолюдство чрезвычайное, веселье бешеное.

На льду Москвы-реки проходили народные масленичные гуляния. Веселились без памяти, разоряясь на наряды, простой народ пил и буянил. Крещенское водосвятие 6 января справлялось с колокольным звоном, пушечной пальбой. Лед трещал от обилия народа. По окончании церемонии проходил смотр невест. Перед вереницей невест разгуливали молодые купчики, одетые в богатую новую одежду. На льду Москвы-реки устраивались бега – катанье в обгонку, одно из любимейших удовольствий москвичей.

Начало XX века. Не увидишь уже Неглинки: она забрана в трубу, нет и барских усадеб – вместо них строятся новые особняки, доходные дома, банки, кинотеатры, пассажи, гостиницы в новом, сказочной красоты стиле модерн. Серебряный век русской культуры, небывалый творческий взрыв во всех областях – поэзии, архитектуре, театре, музыке, науке, философии, живописи. В Москве уже создан Исторический музей, и она становится центром национальной культуры. Здесь рождается Художественный театр и знаменитая на весь мир система Станиславского. Купцы-меценаты строят церкви, больницы, богадельни, народные столовые, театры, собирают картины, книги, иконы; теперь они главные в городской думе и первые на театральных премьерах. А впереди – долгий XX век…

И вот уже пришел век XXI, когда-то казавшийся фантастически далеким. Время – вещь относительная. Кажется, что все было не так уж давно – Дмитрий Донской, Иван Грозный, Петр I, Пушкин… Интересно, как будут через несколько столетий описывать Москву начала XXI века? «Метрополитен имел уже… станций, только что было введено в строй Третье автомобильное кольцо, еще строилось Московское Сити…» А москвичи сегодня – какие они? Да, в сущности, такие же – и пожить широко не прочь, и в чудеса верят, и если уж любят – так без памяти…

Москва новогодняя

Ольга Никишина

Москва новогодняя – совсем особенная. Торжественная и нарядная, разгульная и задумчивая – она, как всегда, разная. Потому что она – Москва.

Дед Мороз Васнецов

Зимний вечер. Гостиная в доме Саввы Ивановича Мамонтова. Горят свечи, звучит музыка, оживленные голоса: идет генеральная репетиция «Снегурочки» Островского. Режиссер-постановщик – сам хозяин дома. В спектакле участвуют члены семьи и талантливая творческая молодежь: Поленов, Репин, Коровин, Врубель… На роль Деда Мороза Савва Иванович назначил Виктора Васнецова.

«Это было перед Рождеством, и решено было поставить „Снегурочку“. Нужны, конечно, декорации, рисунки костюмов и проч. Савва Иванович обратился ко мне, да, кроме того, под его вдохновляющим деспотизмом я должен был играть Деда Мороза. Что тут делать? Никогда ни на какой сцене я не игрывал – декорации и костюмы еще куда бы ни шло. Отнекиваться не полагалось, да как-то стыдно было. Ну, и играл Деда Мороза, и играл не один раз! После Мороза-то с тех пор, конечно, на сцену ни ногой.

…Рисунки одобрены, Савва Иванович весело подбадривает, энергия растет. Собственными руками написал я четыре декорации: Пролог, Берендеев посад, Берендееву палату и Ярилину долину. Писал я их опять и понятия не имевший, как пишутся декорации. До часу или до двух ночи бывало пишешь и водишь широкой малярной кистью по холсту, разостланному на полу, и сам не знаешь, что выйдет. Поднимешь холст, а Савва Иванович уже тут, взглянет явным соколиным оком, скажет бодро, одушевленно: „А хорошо!“ Посмотришь, и впрямь как будто хорошо. И как это удавалось – не поймешь. Должно быть, его же колдовством.