Юрий Рубцов - Штрафники не кричали: «За Сталина!» Страница 5

«Немцы сейчас вырвали инициативу из наших рук, и, если [мы] не сумели удержаться на Дону, не удержимся и на Волге. Придется отходить до Урала» (интендант 2-го ранга Фей)[17].

Подобного рода «пораженческие», по терминологии тех дней, мысли и высказывания были не редкостью. Порой они соответствовали реальному положению дел, отражая, например, слабое и неумелое руководство войсками, недостатки боевой техники. Но при всем при этом в конкретной обстановке лета — осени 1942 г. такие настроения выдавали слабый психологический настрой многих военнослужащих, упадок духа и внутреннюю готовность к дальнейшему отступлению.

Именно в этот момент и был обнародован приказ № 227. Впервые после начала войны власть решилась сказать всю правду о реальном положении на фронтах. Дальнейшее отступление Красной Армии грозило Советскому Союзу утратой национальной независимости и государственного суверенитета.

«Ни шагу назад! Таким теперь должен быть наш главный призыв», — прозвучало в приказе наркома обороны.

Историки войны давно установили, что главный спрос за огромные людские и материальные потери, понесенные к этому времени, — с самого автора приказа № 227 и его ближайшего окружения, не сумевших должным образом подготовить страну к отпору гитлеровского нашествия. Правда и то, что этим приказом вождь в свойственной ему манере отводил от себя вину, перекладывая ее на других. Но это правда не вся.

Подумаем, какие действия могли быть предприняты в столь чрезвычайных условиях? Выбор оказывался не велик: продолжать борьбу с врагом не на жизнь, а на смерть, или попытаться пойти с ним на мировую, прекратить боевые действия, то есть, по сути, капитулировать.

Несмотря на спекулятивные публикации, появившиеся в СМИ в 90-е годы прошлого века, о неких контактах советского руководства с верхушкой фашистской Германии, нет ни одного достоверного подтверждения того, что И. В. Сталин, В. М. Молотов или кто-то другой были готовы расплатиться за перемирие (мир) отказом в пользу врага от огромных территорий либо какой-то другой несоразмерной ценой.

Даже если предположить невероятное — уход Сталина и его окружения с руководящих постов и формирование нового правительства (о такой возможности вождь гипотетически упомянул 24 мая 1945 г. на приеме в Кремле командующих войсками Красной Армии), последнее располагало бы тем же скудным набором действий. Без большого риска ошибиться можно утверждать, что любое руководство, в тот момент попытавшееся купить мир за счет капитуляции, было бы неизбежно сметено. Следовательно, руководством страны и народом признавался лишь один путь — продолжать сопротивление.

Но чтобы повернуть события в желаемое русло, требовалось наконец остановить вражеское наступление, упершееся своим острием в Волгу. Какими рычагами располагал для этого Верховный Главнокомандующий? Продолжать тасовать командные кадры, списывая на генералов и иных высших командиров развал управления войсками, как это было летом — осенью 1941 г.? Первый год войны, однако, показал: эта мера неэффективна. Тем паче, что более подготовленных кадров, чем те, кто уже стоял у руля войск, в распоряжении Ставки Верховного Главнокомандования не было.

Перетасовывать военачальников прежними темпами Сталин перестал, но спрос с них установил жестокий. В соответствии с приказом № 227 командиры частей и соединений, командующие, допустившие самовольный отход войск с занимаемых позиций без приказа вышестоящего командования, отстранялись от занимаемых постов и предавались суду военного трибунала.

Но не в одном руководящем составе было дело. Верховный, как видно, понимал: нужно включить не только кадровые, но и все возможные рычаги воздействия на армию. Он (а стиль документа выдает личное авторство Сталина) прежде всего обратился к самому сокровенному у фронтовиков. Отсюда — апелляция к их родственным чувствам («территория Советского государства — это не пустыня, а люди — рабочие, крестьяне, интеллигенция, наши отцы, матери, жены, братья, дети»), к долгу перед народом, который никогда ничего не жалел для своих защитников («население нашей страны, с любовью и уважением относящееся к Красной Армии, начинает разочаровываться в ней, теряет веру в Красную Армию, а многие из них проклинают Красную Армию за то, что она отдает народ под ярмо немецких угнетателей, а сама утекает на восток»).

Эмоциональное начало подкреплялось разумными доводами о том, что, как ни велика и богата наша страна, бесконечное отступление рано или поздно приведет к тому, что «останемся без хлеба, без топлива, без металла, без сырья, без фабрик и заводов, без железных дорог».

Корень зла Сталин увидел в недостатке порядка и дисциплины непосредственно в войсках — ротах, батальонах, авиаэскадрильях, стрелковых и танковых полках, дивизиях, следствием чего было постоянное оставление занимаемых позиций. Любой, самой жестокой ценой остановить отход наших войск — таким был пафос сталинского приказа.

Для сознательных, стойких бойцов было достаточно призыва: «Ни шагу назад без приказа высшего командования». А для слабодушных и настроенных на дальнейший отход Верховный, образно говоря, обнажил кнут. Он не только давал право, но и прямо требовал на месте истреблять паникеров и трусов. А командиров рот, батальонов, полков, дивизий, комиссаров и политработников, отступивших с боевой позиции без приказа свыше, объявлял предателями Родины и приказал поступать с ними именно так, как с предателями.

В качестве одной из важнейших карательных мер приказ наркома обороны № 227 определил введение в Красной Армии штрафных формирований. Военным советам фронтов, их командующим предписывалось «сформировать в пределах фронта от одного до трех (смотря по обстановке) штрафных батальонов (по 800 человек), куда направлять средних и старших командиров и соответствующих политработников всех родов войск, провинившихся в нарушении дисциплины по трусости или неустойчивости, и поставить их на более трудные участки фронта, чтобы дать им возможность искупить кровью свои преступления против Родины». В пределах армий формировались от пяти до десяти штрафных рот, куда по тем же основаниям направлялись рядовые бойцы и младшие командиры.

Нарком обороны также приказал сформировать в пределах каждой армии 3–5 хорошо вооруженных заградительных отрядов (до 200 человек в каждом), поставить их в непосредственном тылу неустойчивых дивизий и обязать их в случае паники и беспорядочного отхода частей дивизии расстреливать на месте паникеров и трусов.

Мы… знали, что упомянутый 227-й приказ предусматривал формирование штрафных подразделений. Имели вполне определенное представление о характере их боевой деятельности, а также и о принципе подбора «кадров», которых ожидало самое суровое испытание огнем. Составляли такие подразделения военнослужащие для отбывания наказания за совершенные уголовные и воинские преступления. Их предписывалось использовать в наиболее опасных, зачастую непредсказуемых, тяжелых боевых ситуациях. Иначе говоря, штрафников, в сущности, надлежало бросать в схватку с противником там, где боевой устав пехоты был бессилен с точки зрения разумных рекомендаций для сохранения личного состава и одержания победы малой кровью.

С изданием приказа № 227 репрессивный аппарат РККА заработал без промедления. Во исполнение сталинского приказа нарком юстиции СССР и Прокурор СССР 31 июля 1942 г. издали директиву № 1096, в которой содержалась квалификация действий командиров, комиссаров и политработников, привлеченных к суду за, как говорилось в документе, «самовольное отступление с боевой позиции без приказа вышестоящих командиров и за пропаганду дальнейшего отступления частей Красной Армии», а также определялись сроки расследования этой категории дел.

Действия, заключавшиеся в самовольном отступлении без приказа, квалифицировались по ст. 58–1 «б» УК РСФСР (измена Родине, совершенная военнослужащим, каралась высшей мерой уголовного наказания — расстрелом с конфискацией всего имущества). Расследование по этим делам не могло превышать 48 часов. Пропаганда дальнейшего отступления квалифицировалась по ст. 58–10, ч. 2 УК (контрреволюционная пропаганда и агитация при наличии отягчающего обстоятельства — военной обстановки или военного положения, каралась расстрелом).

Военным прокурорам и председателям трибуналов предписывалось принять «решительные меры к оказанию командованию и политорганам реальной помощи к выполнению задач, поставленных в приказе народного комиссара обороны»[18].

Приказ НКО СССР № 227 зачитывался во всех ротах, эскадронах, батареях, эскадрильях, командах, штабах. С его содержанием в Красной Армии были знакомы без преувеличения все, и никто не мог сослаться на собственное неведение.