Андрей Богданов - В тени Великого Петра Страница 5

Мы отдали должное способностям царевича Алексея Алексеевича не только из-за того, что его выступление в Кремле было ошибочно приписано Федору Алексеевичу,[28] но и в связи со сходством в образовании двух царевичей, успехам которых не могли помешать их общие недомогания.

Мамки, дядьки и игрушки

Федор Алексеевич родился 30 мая 1661 г. и был назван в честь св. Федора Стратилата (память празднуется 8 июня), о чем счастливый отец объявлял стране уже 1 июня; государевы грамоты о «радости» были, по обыкновению, дополнены богомольными грамотами Церкви, так что весть наверняка дошла до всех уголков великого государства.[29] Следует полагать, что государь совершил все торжественные молебны, разослал и принял поздравления духовенства и знати, роздал щедрые пожалования и милостыню, объявил амнистию и выполнил прочие требования традиции.

Достоверно известно, что в связи с рождением царевича лишь один человек (родственник царицы Ф. Я. Милославский) был пожалован в окольничие,[30] зато 9 июня в Грановитой палате был дан пышный родинный стол «без мест» (т.е. не считаясь с местническими счетами знати) для освященного собора архиереев Русской Православной Церкви и чинов Боярской думы.[31] Боярыни, супруги окольничих и стольников угощались тем временем у родинного стола в палатах царицы и подносили новорожденному удивительно схожие подарки: младенец получил от каждой из 25 гостий по золотому кресту с мощами, серебряному золоченому кубку с кровлей, отрезу золотого бархата или атласа и сороку (связке) соболей. 30 июня царевича Федора крестили в дворцовой церкви великомученицы Екатерины. По сему поводу в Грановитой палате (и надо полагать у государыни в хоромах) был крестинный стол.[32]

Кормилицей Федора Алексеевича была некая безвестная Анна Ивановна,[33] зато мамки и дядьки царевича являлись личностями весьма заметными. Вдовая боярыня Анна Петровна Хитрово целые десятилетия имела огромное влияние на женской половине дворца и заботилась о своем воспитаннике, даже когда он подрос. Суровая постница и богомолка бросилась на защиту Федора, когда сочла, что А. С. Матвеев и Нарышкины (родственники второй жены Алексея Михайловича, матери Петра) хотят обидеть царевича с престолонаследием, и, по признанию ее врагов, немало способствовала их ссылке.[34] Зная о безусловной преданности Анны Петровны, Федор позже доверил ей беречь свою первую жену, назначив боярыню кравчей (ответственной за напитки) царицы Агафьи Симеоновны.[35]

Свойственник Анны Петровны стольник Иван Хитрово был сыном видного приказного деятеля, окольничего, с 1666 г. — боярина Богдана Матвеевича Хитрово, возвышенного всесильным некогда дядькой самого Алексея Михайловича боярином Б. И. Морозовым. Фаворит государя, его дворецкий и оружничий, Богдан Матвеевич позволял себе быть врагом влиятельных людей — патриарха Никона, канцлеров А. Л. Ордина-Нащокина и А. С. Матвеева, прославился как коллекционер и покровитель искусств и был неизменно дорог царю Алексею, несмотря на свою слабость к вину и женщинам.[36]

Сын его, не замеченный в подобных слабостях, с 1664 г., наряду со службой в дядьках царевича Федора, стал помощником отца в управлении важнейшими для жизни царской семьи и двора приказами — Большого дворца и Судным дворцовым (в 1670 г. его заменил в судействе стольник А. С. Хитрово). Учитывая, что Хитрово (с небольшими перерывами) руководил в детстве Федора Алексеевича еще Оружейной, Золотой и Серебряной палахани (не считая менее важных для ребенка учреждений),[37] царевич быстро и легко получал все, что ему хотелось, любые игрушки и лучшие изделия российских мастеров.

Иван Богданович и Анна Петровна Хитрово были вторыми дядькой и мамкой Федора — из-за своей неродовитости (Иван Богданович был пожалован в думные дворяне 24 мая 1666 г., в окольничие — 1 сентября 1674 г., в честь объявления царевича наследником, и в бояре — уже царем Федором в июне 1676 г.).[38] Первыми были представители знатнейшего рода князей Куракиных — боярин Федор Федорович и боярыня Прасковья Борисовна. Они были отставлены в 1675 г., когда нужда в многочисленных дядьках и мамках миновала.[39] Куракины, впрочем, оставались близкими к Федору Алексеевичу людьми и впоследствии: домашние связи были в те времена очень крепкими.

Учиться царевич начал, еще не выйдя из-под женской опеки, во внутренних палатах дворца. В двухлетнем возрасте (1663) он получил специально сделанную большого формата (infolio — примерно с современный лист А4) книгу житий Алексея Человека Божия, Марии Египетской (тезоименитых его отцу и матери) и царевича Иоасафа — с 90 картинками. За два года малыш ее так истрепал, что отец велел книгу реставрировать и заново переплести в бархат.[40]

Выход Федора из младенческого возраста (в 5 лет) был отмечен двумя важными обстоятельствами: воспитание царевича перешло в руки дядек и имя его утвердилось в расходных документах, отдельно от женской части дворца. До этого упоминания о царевиче появлялись случайно, например, когда в 1662 г. для него украшались новые хоромы или когда на масленице 1664 г. отец послал ему со своего стола расписные сласти в виде рощи с двуглавым орликом.[41]

Дядьки были не склонны поначалу переутомлять юный организм науками и предпочитали воинственные игры. Товарищами Федора были 14 юных стольников, причем после смерти царевича Алексея, число стольников которого не превышало 9–12, к компании добавилось еще трое. Замечу, что у царевича Ивана Алексеевича было всего 3 стольника и 14 человек дворян «с площади», а у Петра — 2 стольника (пока их число не увеличил воцарившийся Федор).[42]

Стараниями дядек компания была вооружена до зубов. Лучшие мастера Оружейной палаты снабжали детей роскошными маленькими луками и стрелами, знаменами и барабанами, литаврами и набатами, которые, как в настоящем полку, возились на лошади (игрушечной). Для царевича и стольников изготавливались шпаги и тесаки, пистолеты и ружья (в том числе нарезные «винтовки»), булавы, копья, алебарды и медные пушечки на богато украшенных, как у московских стрельцов, станках.

Опись игрушек царевича Федора (с 1666 г.) рассказывает также о цветных мячиках, которыми играли в обширных сенях и переходах дворца (их доставляли в палаты к царевичу сразу по 10 и 20 штук), о бархатных качелях, резных серебряных свайках (бросавшихся в кольцо — такой свайкой закололся, по версии Бориса Годунова, царевич Дмитрий Иванович, но от игры во дворце не отказались). Опись повествует также о шахматах, о потешных настольных играх: заводных «немцах, что стоят на деревянном черном ящике и играют» (их чинили в 1670 и 1672 гг.), о «картах, по золоту цветными красками» разрисованных, и т.п.

Луки, кони и ловчие птицы

Судя по игрушкам, особенно поощрялись активные игры. Дети воевали, охотились на золоченых расписных львов (их было пять), которые, видимо, нападали на «пятерых барашков и двух козликов». Стреляли из луков в войлочные мишени, в подброшенную шапку, по золоченым голубям, раскрашенным «по серебру разными цветными красками». Кажется странным, что в век огнестрельного оружия, в изготовлении которого московские мастера были из первейших в мире, царевичи предпочитали архаичный лук. Понятно стремление взрослых избежать пальбы во дворце. Но ведь царская семья регулярно выезжала за город и в теплое время года подолгу жила в дворцовых селах, где детям было истинное раздолье.

При московском дворе стрельба из лука приобрела к тому времени характер тщательно культивированного спорта, физически развивающей игры, типа современного тенниса. Луки членов царской семьи были настоящими произведениями искусства. Красные и белые, лазоревые и червчатые, золотые и серебряные луки украшались разнообразнейше. Один из трех собственных луков, взятых шестилетним царевичем Федором за город летом 1667 г., выглядел так: «лук по алой кибити (древку) писан золотом, на нем два орлика двоеглавые в клеймах, писаны травы на буйволовых костях, с лица писано золотом — травы (растительный орнамент), тетива шелковая красная с золотом».

Целями служили белые войлочные колпаки, которые подбрасывались в воздух или устанавливались на спицах и расписных древках (по одному на стрельца).

Поскольку в игре с царевичами принимали участие все стольники, стрел требовалось множество. Алексей Алексеевич брал с собой в Преображенское в 1666 г. из Оружейной палаты (помимо того, что имел в комнатах) 13 луков, 14 древок, 4 спицы, 6 колпаков и 40 гнезд (колчанов) стрел — по 25 штук в гнезде. В апреле 1667 г. он вернул в Оружейную 30 гнезд стрел царских и 12 стольничьих с указом их к нему в хоромы не отпускать, отдать, если потребуются, царевичу Федору. Богатство досталось Федору Алексеевичу, который, напротив, все более входил во вкус игры, избрав заветным местом Воробьевы горы, где недалеко от дворца был устроен «потешный луг».