Василий Потто - Кавказская война. Том 4. Турецкая война 1828-1829гг. Страница 5

Между тем никаких точных сведений о неприятеле в руках Паскевича не было. Носились темные слухи, что где-то, за далеким Саганлугским хребтом, собираются турецкие силы, но все попытки разгадать план и намерения турецкого сераскира оставались тщетными. Эта таинственность заставляла Паскевича предполагать, что туркам, напротив, известно все, что делается в русском корпусе, и в одном из своих донесений он горько упрекает в этом “нескромность эчмиадзинского духовенства”. Это было, однако, едва ли справедливо; турки знали о русских еще менее, чем русские о турках. Паскевич, по крайней мере, мог быть уверен, что до самых стен Карса он не встретит турецкой армии; турки же не знали даже и того, что русские войска стоят в Гумрах и не сегодня-завтра двинутся к Карсу.

Действительное положение дел у неприятеля было следующее.

Высылая главные силы к Дунаю, султан еще в апреле предписал Галиб-паше со всей азиатской армией громить насколько возможно русские владения за Кавказом. В Арзеруме был собран по этому поводу большой военный совет, решивший сосредоточить к Карсу шестидесятитысячную армию, под начальством Киос Магомет-паши, и действовать оттуда по двум направлениям – через Эривань и Гумры. Паша ахалцихский в то же время должен был вторгнуться в Имеретию и, таким образом, концентрическим движением со всех сторон подойти к Тифлису. План этот немедленно был сообщен начальникам всех пограничных турецких крепостей, а в Грузию были посланы лазутчики из Ахалцихе, Карса и Арзерума. Но лазутчики доставили сераскиру совершенно ложные сведения; они, сами введенные в заблуждение слухами, говорили, что в русских владениях свирепствует голод, что войска расстроены персидской войною и сам главнокомандующий одержим тяжкой болезнью. Последнее из этих известий было справедливо, но только отчасти. Граф Паскевич действительно страдал тогда от простуды и ушиба ноги, но болезнь эта не внушала никаких серьезных опасений и не помешала ему 5 июня выехать из Тифлиса для командования армией.

А сераскир безусловно поверил обманчивым слухам. “Душа моя полна радости,– писал он уже в начале июня паше, начальствовавшему в Карсе,– враг наш, генерал Паскевич, на краю гроба. Да поразит его пророк холодом смерти и да померкнет счастливая звезда этого страшного гяура, в войне непобедимого. Теперь мы легче совершим предприятие наше; спеши сообщить мне о твоих действиях”. Карсский паша, между тем, имел в своих руках более точные сведения. Он знал, что от Тифлиса к Гумрам деятельно прокладывается большая дорога, что ежедневно по ней движутся полки, и справедливо заключал, что собственной резиденции его грозит большая опасность. Опровергая вымышленные лазутчиками показания, Эмин-паша настаивал на том, чтобы как можно поспешнее обратить все наличные силы для встречи и отпора Паскевича, и предлагал, со своей стороны, пока послать четырехтысячную конницу, под предводительством отважного карапапаха Шериф-аги, к Арпачаю. В случае наступления русских, конница эта должна была пропустить их мимо себя и, уклоняясь от боя, нападать в тыла у них на транспорты и парки. Это было, по мнению Эмин-паши, единственное средство задержать наступление русских и дать возможность Киос-паше подоспеть на выручку Карса.

Но пока турецкие курьеры скакали с депешами из Арзерума в Карс и обратно из Карса в Арзерум, русские войска уже перешли границу.

Войска выступили в поход 14 июня. С восходом солнца на возвышенном берегу Арпачая, там, где ныне стоит Александропольская крепость, выстроился весь действующий корпус. В восемь часов утра приехал Паскевич. В походной церкви Эриванского полка отслужено было напутственное молебствие, и войска, мимо Паскевича, тронулись к Арпачайской переправе. Казачья бригада Сергеева первая перешла заповедную речку и громким “ура!” приветствовала турецкую землю. За нею двинулись остальные полки.

Вся пехота действующего корпуса, под общим начальством генерал-лейтенанта князя Вадбольского, была разделена на три бригады.

В первой бригаде, генерала Муравьева (впоследствии Карский) были полки:

Эриванский карабинерный – 1393 человека

Грузинский гренадерский – 1118 человек.

При них, Кавказской гренадерской артиллерийской бригады:

Батарейная рота – 8 орудий

Вторая легкая рота – 6 орудий.

Вторая бригада Берхмана состояла из полков:

Крымского пехотного – 962 человека

Егерских: тридцать девятого – 801 человек

сорокового – 709 человек.

Здесь находились двадцатой артиллерийской бригады:

Батарейная рота – 6 орудий

Вторая легкая рота – 6 орудий.

В третьей бригаде, генерал-майора Коралькова;

Ширванский пехотный – 1337 человек

Сорок второй егерский – 1410 человек

Восьмой пионерный батальон – 741 человек.

При них, двадцать первой артиллерийской бригады:

Батарейная рота – 8 орудий

Горных орудий – 4

Всего было пятнадцать батальонов пехоты, восемь тысяч пятьсот шестьдесят человек и сорок полевых и горных орудий. Кавалерия, под начальством генерал-майора Гаевского, состояла из полков:

Нижегородского драгунского – 460 всадников

Сводного уланского – 675 всадников.

Казаки, под начальством своего походного атамана генерал-майора Леонова, также разделены были на три бригады.

Первая бригада, полковника Победнова:

Донские полки Иловайского – 112 коней

Извайлова – 319 коней

Вторая бригада полковника Сергеева:

Донские полки Леонова – 321 конь

Сергеева – 322 коня

Третья бригада, генерал-майора Завадовского:

Донской полк Карпова – 245 коней

Четвертый конный Черноморский – 313 коней

При кавалерии состояло:

Донская конно-артиллерийская

рота № 3 – 12 орудий

Конно-линейная казачья

полурота № 5 – 6 орудий.

Итого: кавалерии восемь полков, две тысячи семьсот шестьдесят семь коней и восемнадцать конных орудий. Сверх того, особо при главной квартире, находились:

Сборный линейный казачий полк 403 человека

Грузино-татарская конница – 176 человек.

Это были две новые части, производившие, по словам современника, необыкновенное впечатление богатством азиатской одежды, ловкостью всадников и подвижностью их коней.

Не все войска перешли границу, однако; 14 июня гренадерская бригада Муравьева еще осталась в Гумрах и должна была следовать вторым эшелоном вместе с осадной артиллерией, третий эшелон образовывали артиллерийские парки, двигавшиеся из Эривани под прикрытием Крымского полка и Черноморских казаков.

Таким образом, в первый момент туркам противопоставлялось только девять батальонов пехоты, всего до пяти тысяч штыков и до двух тысяч четырехсот всадников. Но эти войска были увенчаны свежими лаврами, и не было сомнения, что слава ожидала их впереди – у истоков Евфрата и на полях Анатолии, в местах, прославленных преданиями глубокой древности.

От Гумров до Карса, через селения Тихнис, Пелдырван и Мешко, считается шестьдесят пять верст. Дорога была отличная, и многочисленные обозы следовали, по словам Муравьева, “в порядке удивительном, превосходящем всякое ожидание”. Две тысячи арб, две с половиной тысячи вьюков и целые табуны рогатого скота, скученные вместе, шли одной общей колонной, окруженные, как рамой, русскими войсками: впереди – конница, по сторонам – батальоны пехоты. Густая пыль, вздымаемая обозами, стояла на семиверстном пространстве неподвижным облаком и закрывала колонну. Издали казалось, что движется огромное войско.

Первый ночлег корпус имел около Тихниса, на полях, прославленных победою графа Гудовича 18 июня 1807 года. На следующий день, с утра, стали показываться неприятельские пикеты, быстро снимавшиеся при приближении русского авангарда. К вечеру войска переправились через Карс-Чай у Джемушлинского брода и ночевали у Пелдырвана, на знаменитом впоследствии Кюрюк-Даринском поле. Здесь к корпусу присоединился и Муравьев с гренадерской бригадой, а вместе с ним прибыли двенадцать осадных орудий. Семнадцатого числа корпус перешел в Мешко.

С горы, лежавшей в двух или трех верстах от русского лагеря и занятой передовыми казачьими пикетами, уже вдали был виден Карс. По прямому направлению до него было верст пятнадцать или шестнадцать. И здесь-то суждено было раздаться первым выстрелам и пролиться первой крови в начинающуюся войну. Когда уже смеркалось, по линии аванпостов вдруг загорелась перестрелка. В лагере ударили тревогу, и весь корпус стал в ружье. Но дело скоро объяснилось. Человек тридцать конных турок, выехавших из Карса, внезапно бросились на казачий пикет – один казак был мгновенно изрублен, другой схвачен в плен. Ни один из соседних пикетов не успел дать вовремя помощь атакованным, и турки безнаказанно ускакали обратно в крепость.

Отважность этой конницы, решившейся на большое расстояние удалиться от крепости, подтверждала полученные сведения, что гарнизон Карса многочислен и составлен из хороших войск, да сверх того с часу на час туда могли подойти турецкая армия из Арзерума и лазы из Ахалцихе. Было известно, что в самый день выступления русских из Гумров, карсский паша, видя близкую опасность, отправил несколько гонцов к Киос Магомет-паше с просьбой о помощи. Турецкий главнокомандующий стоял в то время по ту сторону Саганлугских гор, ожидая последних подкреплений и транспортов со снарядами. Он не был еще готов к движению и не спешил, рассчитывая через несколько дней всеми своими силами атаковать русских одновременно с карсским гарнизоном, который выйдет в поле. Киос Магомет известил Эмин-пашу, что будет под Карсом 23 июня, и, между прочим, писал: “Войска твои храбры, Карс неодолим, русские малочисленны. Умей одушевить гарнизон. Мужайся, доколе я прибуду”. А сераскир, узнав об опасности, угрожавшей Карсу, тотчас послал ахалцихским лазам вторичное приказание спешить к нему со стороны Ардагана, а трапезундскому паше – сосредоточить сильные резервы на реке Чорохе. Но ни тот, ни другие не успели дать своевременной помощи, и когда через несколько дней Киос-паша, окончив свои распоряжения, двинулся наконец вперед, Карс уже был взят русскими.