Владимир Орлов - Трактат о вдохновенье, рождающем великие изобретения Страница 5

Тут бы можно говорить без конца. Но мы очень увлеклись сравнениями положения изобретателей у нас и в капиталистическом мире. Нам придется их еще и еще раз сравнивать. Не это главная тема книжки. Приглядимся к кроссу изобретателей, поговорим о новизне.

Где же финиш, к которому по множеству маршу ртов стремятся изобретатели? Где же судьи, которые отмечают победителей в беге?

Финиш — это здание с вывеской «Бюро изобретений». Судьи — это эксперты, сотрудники бюро. Они работают в залах, заставленных шкафами с ящиками, похожими на каталог обширной библиотеки. В ящиках копии патентов на все изобретения, которые когда-либо были сделаны в любой стране: миллионы патентов! В ящиках сотни тысяч вырезок из журналов и книг с описанием изобретений. Здесь патенты на пароходы и мухоловки, самолеты и зубочистки, экскаваторы и подтяжки.

Здесь — вы слышите, как бьется сердце! Где-то здесь листовка, оттиснутая старым шрифтом с дореформенными «твердым знаком» и «ятью», с прямоугольной схемой на белом поле. Это патент Можайского на первый самолет! Привилегия П. Яблочкову на его «электрическую свечу»; статьи Циолковского; чертежи паровой машины, изобретенной Ползуновым. А не здесь ли привилегия Ломоносову «на делание разноцветного стекла, бисера и стекляруса, дабы он, Ломоносов, якобы первый в России тех вещей сыскатель, за понесенный им труд удовольствие иметь мог». Все это русское, бесспорное, наше… Здесь большие и малые изобретения, сделанные во всех странах мира.

Изобретатели посылают в бюро свои проекты с просьбой выдать им авторское свидетельство или патент. И бюро, как на спортивном финише, регистрирует дату прихода, дату получения проекта.

Пароход, станок, самолет — любая современная машина — это плод выдумки тысяч людей, и почти никогда не бывает так, чтобы изобретатель предложил машину, в которой все, до последней детали, выдумано заново. Чаще всего изобретения отличаются друг от друга какими-нибудь частностями, отстоят от предыдущего на какую-нибудь одну невысокую ступеньку.

Эксперты, с проектом в руках, принимаются шарить по ящикам, забираясь по лесенкам до самых верхних полок. Кропотливо листают патенты и вырезки, роются до тех пор, пока твердо не убедятся, что есть она, эта ступенька, что изобретатель действительно пришел первым и никто до него ничего подобного не предлагал. Только тогда выдают патент или авторское свидетельство.

Описание изобретения в патентной грамоте или в грамоте авторского свидетельства заканчивается маленьким раздельчиком, озаглавленным «Патентная формула» или «Сущность изобретения». Здесь скупыми и точными словами формулируется самая сущность изобретения. Ее силятся выразить по возможности одной фразой. Посредине фразы жирным шрифтом отпечатано слово отличающийся. За ним и упоминается та ступенька нового, на которую поднялся изобретатель.

Патентная формула на автомобиль выглядела бы примерно в этом роде:

«Самодвижущаяся дорожная повозка, отличающаяся применением двигателя внутреннего сгорания».

Но патент с такой широкой формулой вряд ли выдадут. Это означало бы объявить одного человека владельцем идеи всех возможных автомобилей. А ведь разновидностей автомашин может быть тысячи. Коллективное творчество в целой области техники затормозится.

А такая патентная формула наверное допустима:

«Рулевое колесо автомобиля, отличающееся тем, что в целях удобства управления его обод сделан овальным».

Я видел на выставке в Париже модель автомобиля с овальной баранкой. Говорят, действительно удобно.

На широких патентных формулировках люди обжигались. В XVIII веке было так, что английский изобретатель Севери, человек с большими связями в парламенте, под заявку на простейший паровой насос изловчился получить патент на «движущую силу огня». С той поры блюстители закона, обнаружив в какой-либо машине огонь, принимались свистеть в свисток с горошиной, словно бы застукали узелок с краденым. Много лет подряд изобретателей тепловых двигателей принуждали идти на поклон к Севери, отсылать ему богатую дань. Получив кошелек с деньгами, Севери благосклонно разрешал применять в машине огонь. А при малом взносе куражился и тащил конкурента-изобретателя в суд. На сегодняшний взгляд, это выглядит таким же нахальством, как патент на способ дышать носом. Но в то время исключительное право Севери было сильным тормозом на пути развития паровой машины.

Но, конечно, и слишком узкие формулировки для изобретателя невыгодны, потому что не могут, как следует, защитить его авторства.

Бывает, что два изобретателя почти одновременно приходят к финишу, почти одновременно присылают в бюро заявки на одинаковые изобретения.

Величайшее изобретение — телефон — пришло в голову одновременно двум незнакомым друг с другом людям: Беллу и Грею. Но Белл подал свою заявку на час раньше Грея. И этот час решил их судьбу. Слава и деньги достались Беллу, имя Грея потонуло в безвестности.

А бывало, говорят, в старину и так… Один монгол в глухом, далеком селенье построил скрипучую машину на колесах, похожую на деревянный велосипед. Он катил на ней между юрт и чувствовал себя великим изобретателем. Но доехав до большого города, он был потрясен, увидев стальные стремительные велосипеды, бесшумно пролетающие мимо!

То же чувствует бегун, отставший в кроссе, завершая свой длительный пробег. Он бежал один, растеряв товарищей. Он не знает еще своего места и с надеждой вбегает на стадион. Пусто. Погашены огни. Сторожа подметают безлюдный амфитеатр.

Если изобретатель движется к цели и не знает работ своих товарищей, ему так же худо, как слепцу без поводыря.

Словно Робинзон на необитаемом острове, такой изобретатель начнет повторять то, что давно уже изобретено. Если просмотреть биографии знаменитых творцов техники, можно заметить, что среди изобретателей были кузнецы и парикмахеры, дипломаты и актеры, хирурги и священники, садоводы и архитекторы, но отшельников среди изобретателей не было.

Наоборот, разобщенность краев и стран вела нередко к гибели изобретений. Энгельс писал, что судьба изобретений неотделима от развития внешних сношений стран и народов. Пока сношения ограничивались ближайшим соседством, всякое изобретение делалось особняком в каждой местности; достаточно было злого случая, вроде вторжения варварских народов, или даже обыкновенной войны, чтобы довести развитую страну до необходимости начинать все сначала. В первоначальной истории каждое изобретение приходилось нередко делать наново, в самых разных местах, независимо друг от друга.

Как мало были гарантированы достижения техники от гибели, даже при обширных торговых связях, показывает печальный опыт финикиян, многие изобретения которых потерялись на долгое время, когда финикияне были вытеснены из торговли и завоеваны Александром Македонским. То же самое можно сказать и о живописи на стекле в средние века. И лишь когда страна общается со всем миром, только тогда долгая жизнь изобретений бывает обеспечена.

Мировые связи ширятся, сношения между странами развиваются… Но родятся и тревожат другие причины, по которым все труднее становится вести обмен изобретениями.

Со скоростью цепной реакции распространяется фронт научных работ и изобретений. В патентных библиотеках растут Гималаи бумаги. О горе грандиозного склада идей в несметных картотеках можно судить по темпам его прироста. Утверждают, что каждый год выпускается до 50 тысяч научных и технических книг, публикуется 200 тысяч патентов на изобретения и почти что 3 миллиона журнальных статей на многих языках.

Журналисты, забредавшие в Ленинскую библиотеку, восхищались ее 22-миллионнотомным запасом. А недавно один из литераторов ушел встревоженный.[1] Он впервые узнал, что к половине здешних книг не прикасался ни один читатель. Десять миллионов книг мертвым грузом лежали на библиотечных полках, словно урны с прахом в нишах колумбария. Маяковский писал о «курганах книг, похоронивших стих». Но с гораздо большим правом можно говорить о могильных холмах патентных описаний, под которыми оказываются погребенными ценнейшие технические идеи.

Известный физик Дж. Бернал в своей книге «Наука и развитие общества» бьет тревогу, что «во многих областях создалось такое положение, когда по сути дела легче открыть новый факт и новую теорию, чем удостовериться… что они еще не были открыты или выведены».

Воротила, вице-президент большой американской корпорации, перебрасывает костяшки на счетах:

«Если научное исследование стоит не больше ста тысяч долларов, то корпорации дешевле повторить это исследование, чем выяснять по литературе, не было ли оно выполнено где-нибудь в другом месте».