Сергей Григорьев - В октябре Страница 5

- Вот здоров жрать! - Андрюшка покачал головой и пошел в сторожку.

Еванька был один дома; лежа на постели, он охал и плакал от злости.

- Здорово тебя взбучил батька? - участливо спросил Андрюшка.

- Было угощение. А тебя?

Андрюшке стало стыдно:

- Ой! Уж и бил отец меня! Слыхал, чай, как я орал?

- Чего же ты уж очень веселый? А крику что было! А я хоть бы пикнул!

- А может, он тебя и не бил? - слукавил Андрюшка. - Кабы он тебя бил, ты бы кричал.

- Да, покричи у нас! Он говорит: "Бью тебя в последний раз. А кричать не смей! Варкин услышит". Варкин-то не велел меня бить. "В последний", да уж очень здорово. Ты Варкину не говори, что меня бил отец. Отцу-то будет стыдно. Варкин взял с него честное пролетарское слово меня не бить... Мне кричать и нельзя было.

- А все из-за этого Коськи, а еще вместе голубей водили!

- Я ему глотку перерву - только попадись! - Еванька даже зубами скрипнул.

- Да у него ружье.

- Боюсь я очень!

- Давай, Еванька, у него ружье отымем да Варкину отдадим, - предложил Андрюшка.

Еванька привстал и сел на постели:

- А если Коська домой не придет, в юнкерском заночует?

- Придет. Аганька говорит: "Мать ему блинчики обещала".

- А если его убили?

- Ну да, убили! Сидит где-нибудь за тремя стенами да трясется. Давай покараулим. Открой фортку.

Еванька открыл форточку. Мальчишки прислушались к стрельбе.

- Вот жарят! Здорово! - сказал Андрюшка. - Я чего видел: давеча юнкера шли по нашей улице. На плечах пулеметы несут, топают. А с нашей крыши "ррр"! Они, как воробьи, - "фррр..." под стенку. Чуть пулемет не кинули...

- Постой! Никак, отец кого-то пускает во двор!

Мальчишки выбежали из сторожки на двор. Ферапонт впустил Костю и, затворив калитку, уселся на табурет. Юнкер на своем посту у входа на чердак спал, поникнув в кресле, с винтовкой, зажатой меж колен, обняв ствол ее руками, засунутыми в рукава.

- Коська! Постой! - крикнул Еванька и побежал ему навстречу.

Костя не остановился и побежал к дому. Еванька упал ему под ноги. Сзади наскочил Андрюшка. Повалив Костю, ребята отняли у него винтовку.

- Да ну вас, черти! Будет, что ли! - бормотал Костя как будто впросонках.

Он почти не сопротивлялся, когда Еванька срывал у него пояс с патронной сумкой. Мальчишки с добычей побежали к лазарету. Дворник смотрел на это, не вступаясь.

Костя встал с земли, отряхнулся и, прихрамывая, побежал к своей двери. Он не мог попасть ключом в скважину замка и принялся стучать в дверь кулаками. Дверь открылась настежь. Мать с радостным воплем обняла его и повела вверх по лестнице. Аганька захлопнула входную дверь.

Винтовка

Костю пришлось долго уговаривать снять пальто и умыться. Он вымыл руки, но не стал мыть лица. Должно быть, от пороховой копоти и пыли оно казалось смуглым, загорелым. Переодеться Костя наотрез отказался. Нянька на него прикрикнула, и вместе с Анной Петровной - одна с ласковыми приговорами, другая ворча - они начали переодевать Костю насильно.

- Просунь, мой маленький, ручку в рукав. Вот так, - говорила мать, надевая Косте чистую сорочку.

- Ну-ка, ногу! - кричала нянька, расшнуровывая ботинок. - Вшей, чай, натащил из казармы, воин! - прибавила она, разглядывая на свет скинутое Костей белье.

- Ты, наверное, очень проголодался, мальчик? - заглядывая в глаза Косте, спросила мать.

Костя молчал.

- Ну-ка, вставай, вставай! - грозно закричала на Костю нянька.

Костя вздрогнул, встал и пошел в столовую. Там он подошел к отцу и поцеловал его в щеку:

- Здравствуй, папа!

Заняв привычное место за столом, Костя взял в руки ложку и хотел зачерпнуть из тарелки. Ложка выпала из его руки... Глядя перед собой, Костя сказал:

- Мишу Кроненберга убило...

- Мишу убили! Боже мой! - горестно всплеснула руками Анна Петровна.

Федор Иванович, присматриваясь к сыну, посоветовал:

- Ты не думай об этом. Развлекись. Думай о чем-нибудь другом - хотя бы про гимназию, науку. Ну, например, закон Архимеда: "Всякое тело, погруженное в жидкость, теряет в своем весе столько, сколько?.."

- Жидкость, - далеким отголоском отозвался Костя.

- Чего вы, сударь, пристали к ребенку со своей жидкостью? Пили бы свое винцо, - строго нахмурясь, сказала нянька из-за спины Кости и махнула на Федора Ивановича рукой. - Кушай суп, - строго приказала нянька.

- Я, нянечка, обедал в Александровском училище.

- Эна! Чем же тебя там потчевали?

- Суп ел из воблы. Из жестяного таза - вот в каких посуду моют. Ложка деревянная.

- Хороший суп-то? С аппетитом покушал?

- Нет. Очень много перцу. Стручки красные плавают в тазу. У меня губы даже обметало... Теперь хотят обстреливать весь район из орудий, прибавил Костя.

- Кто?

- Наши. Высоким разрывом. Шрапнелью, чтобы согнать их с крыши.

- Хорошо придумано! - похвалил Федор Иванович.

- Это ужасно! - возмутилась Анна Петровна. - Ведь так будут убивать и своих?!

Костя кивнул головой.

- Тебе, Костя, надо выспаться!

- Выспаться, - повторил Костя, встал из-за стола и покачнулся.

Нянька и мать подхватили его и повели:

- Пойдем-ка баиньки!

Укладывая Костю в постель, мать спросила:

- Ты больше не пойдешь сражаться? Ты сдал оружие?

- Я не сдал. У меня отняли...

- Кто отнял?

- Да всё они, наши мальчишки.

- Боже мой! Они нас всех перестреляют...

- Да нет, мама! Не волнуйся. Они не отняли. Я отдал сам им. А они побежали к Варкину. Наверное, передали ему. А у него одна рука. Это ничего. Не надо, мама!

Костя что-то бормотал еще невнятно, и погрузился в сон. Анна Петровна послала Аганьку во флигель - посмотреть, что делается в лазарете, а сама вернулась в столовую.

- Федор Иванович! Костина винтовка у Варкина. Он нас всех перестреляет.

- С одной-то рукой, матушка? Вздор!

- Вы должны идти в лазарет и взять винтовку у Варкина.

- Зачем мне винтовка? Не пойду! Не пойду, вот тебе и весь мой сказ.

- Вы трус! Если вы не хотите, я пойду сама...

В столовую вбежала, сияя глазами, Аганька.

- Барыня! Барыня! - кричала девочка, задыхаясь. - У нас раненые-то в лазарете начали выздоравливать!

- Что ты чушь городишь!

- Провалиться мне, не вру! Они там заперлись и поют...

- Кто? Варкин?

- А что они поют - "Марсельезу"? - спросил Федор Иванович.

- Да нет, Варкин все одну песню поет - как пьяный Прапор бил солдата.

- Я пойду туда! - бурно поднялась с места Анна Петровна.

- Ой, барыня, милая, не ходите... Пули по двору жуками летают!

Анна Петровна оделась и вышла во двор. Она попыталась разбудить юнкера. Тот сладко храпел в кресле у двери на чердак. Анна Петровна махнула рукой и побежала в лазарет одна.

- Кто там? - печальным тенорком ответил на стук в дверь Варкин.

- Это я. Сестра милосердия! Анна Петровна!

Ключ в двери повернулся со звоном два раза. Дверь приоткрылась. Оттуда пахнуло карболкой и махоркой. Анна Петровна вошла.

- Здравия желаю, сестрица! В самый раз пришли! В аккурат! приветствовал Анну Петровну Варкин. - Полюбопытствуйте, какие у нас дела...

Анна Петровна, превозмогая отвращение, вошла в палату. Все лампы на столиках около коек, по стенам и люстра под потолком были зажжены, что придавало комнате праздничный вид. Анна Петровна, ослепленная светом, зажмурилась и, открыв глаза, окинула взглядом палату. Увядшие цветы стояли на каждом столике у коек. Одни из раненых были в забытьи, они стонали и бредили. Другие, лежа навзничь, смотрели прямо в лицо Анны Петровны блестящими глазами. На крайней койке сидел солдат. Это был Аника-воин.

- Где Костина винтовка? Отдайте ее мне! - строго приказала Анна Петровна Варкину.

Он показал рукой:

- Возьмите сами, сестрица.

Анна Петровна взглянула, куда указывал Варкин. На одной из коек лежал навзничь раненый, вытянув ноги, закрытый с головой одеялом; из-под одеяла на подушке торчала винтовка.

Анна Петровна подошла к койке и потянула винтовку - ружье не поддавалось. Солдат лежал не дыша и, казалось, крепко держал ружье. Анне Петровне сделалось жутко; решительным движением она откинула одеяло с лица солдата: он был мертв.

- Попробуй возьми! Возьми! - грозно крикнул Аника-воин.

Анна Петровна накинула одеяло на лицо мертвого и опрометью выбежала из палаты...

В высоте разорвалась шрапнель с грустным звуком, как будто выговорив: "Па! Дун!"

Шрапнельные пули градом ударили в крышу.

* * *

Юнкера у входа на чердак судаковского дома под утро сменили, и с этой поры смена шла правильно, хотя новые часовые даже не знали точно, зачем именно их ставят: быть может, защищать управляющего и его семью от дворни?

Когда новый часовой устраивался в кресле, из дому выходила Аганька с подносом и, кланяясь, просила откушать; юнкер выпивал стакан вина и закусывал бутербродами.

Четвертого по счету часового Аганька спросила:

- Господин юнкер, а для чего вы у нас сторожите?

- Не приказано говорить. А ты думаешь, зачем?