Атаманенко Григорьевич - КГБ. Последний аргумент Страница 5

Забегая вперед, скажу, что когда Никите Владимировичу стукнуло 85, то вдруг президент Ельцин пожаловал ему орден «За заслуги перед Отечеством» 4-й степени.

Награждение Богословский воспринял с присущим ему юмором: «Орден 4-й степени? Да это же намёк на мой возраст! Я — осётр 4-й степени свежести...»

— Острым на язык был мужик! — восхищенно произнес Казаченко.

—Не без этого, впрочем, острый язык—лишь гонец интеллекта... В 1970 году, вслед за назначением Михалкова председателем правления Союза писателей СССР, в Комитет поступила анонимка. Автор сообщал, что всем членам правления стало известно, что Сергею Владимировичу за плодотворную работу на органы госбезопасности пожаловал чин генерала. Его, дескать, даже кто-то видел в окне личного кабинета на Лубянке, когда он облачался в генеральский мундир, увешанный орденами и медалями. Каждый год 20 декабря — в день создания органов ВЧК—КГБ — Михалков собирает в своем кабинете особо приближённых лиц и первый тост произносит во славу органов госбезопасности, заявляя, что себя тоже считает чекистом...

Для руководства Пятого (идеологического) управления КГБ СССР, которое в то время держало под прицелом всю интеллигенцию страны, в том числе и творческие Союзы писателей, композиторов, художников, не было секретом, что распространителем слухов о принадлежности Михалкова к органам гэбэ (что соответствовало действительности!) является композитор Богословский.

В КГБ восприняли анонимку как очередной розыгрыш Богословского, несмотря на то, что исполнена она была не рукой композитора. А все потому, что Никита Владимирович хорошо знал, что такое графология, и как умело ею пользуются эксперты Пятого управления. К тому же, юристы предупреждали...

Как оказалось, анонимка была лишь пристрелочным выстрелом, а «огонь на поражение» не заставил себя ждать.

Широко известен розыгрыш Богословского, когда в результате многоходовой головоломной операции, задействовав своих знакомых из Министерства связи, друзей-писателей и композиторов, он направил в адрес руководства Союза писателей СССР поздравительную телеграмму от имени Президиума Верховного Совета Союза ССР. Все — чип чином, бланк правительственный, подписи на месте — придраться не к чему!

В телеграмме сообщалось, что через месяц Сергею Владимировичу Михалкову будет присвоено звание Героя Социалистического Труда с вручением ордена Ленина и Золотой медали. Учтено было даже время поступления телеграммы в правление Союза писателей — она пришла, когда Михалков находился в отпуске и был недосягаем и, главное, — в блаженном неведении!

В телеграмме предлагалось провести чествование новоиспеченного Героя широко, не считаясь с затратами, придав событию достойный случаю мощный общественный резонанс.

После этого во всех творческих Союзах пошли обсуждения, пересуды, обмен мнениями. Все ждали возвращения кандидата в юбиляры...

Ко времени возвращения Михалкова в Москву вся столичная богема уже свыклась с тем, что награждение неминуемо.

На этом и был построен богословский расчет: чем больше людей будет знать о предстоящем награждении, тем больше будет звонков и поздравлений в адрес юбиляра. Как следствие— тем больше он сам уверует в то, что награждение — не блеф, но явь, которая вот-вот обретет реальные очертания в виде золотого пятиконечника звезды рядом с орденским платиновым барельефом Вождя на лацкане пиджака...

Через день-два после возвращения Сергея Владимировича из отпуска к нему в кабинет явилась представительная делегация из маститых писателей, литераторов и композиторов во главе с первым заместителем Марковым.

Он выступил вперед и от имени присутствующих произнёс панегирик, по окончании которого прозрачно намекнул, что наиболее преданные юбиляру и социалистическому реализму творческие работники не отказались бы выразить свою радость во время застолья.

Михалков с готовностью достал из шкафа дежурную бутылку коньяка.

«Ну, нет, Сергей Владимирович! Бутылкой коньяка вы на этот раз не отделаетесь! — запротестовала публика. — Стол, и только обильный стол в хорошем ресторане может стимулировать красноречие поклонников вашего таланта... Тем более, Никита Владимирович Богословский уже положил на музыку здравицу в вашу честь...»

Богословский—сама скромность—притаился серой мышкой в углу и только головой кивал. Всем своим видом старался показать, что он — человек маленький, случайно оказавшийся в этой представительной делегации маститых ходоков...

В общем, то, что тогда Богословскому удалось выставить из денег Михалкова, — факт широко известный. Накрыл-таки Сергей Владимирович стол в подмосковном ресторане «Русь»...

Но, повторяю, товарищи офицеры, о том, что Михалков вынужден был устроить банкет по случаю присвоения ему звания Героя, знали все. А вот о том, что произошло там, в банкетном зале, известно было немногим, а сегодня об этом помнят единицы...

Мы за ценой не постоим...

Наталья Кончаловская, жена Михалкова, решила появиться на званом ужине в обновке. Заказала портнихе роскошное платье, ну, там рюшечки, оборочки всякие. Но главное достоинство наряда было в ткани. Ткань, разумеется, импортная, была немыслимо дорогой и, конечно же, редкой.

Отоваривался творческий люд в специализированном магазине. Сейчас уж и не вспомню, как он назывался, то ли «Лавка литератора», то ли «Лавка писателя». Доступ туда имели только маститые члены Союза писателей, художников и композиторов СССР. Вход — строго по предъявлении членского билета.

Эта бестия Богословский заранее всё просчитал и, зная, что Кончаловская обязательно пошьет себе новое платье по случаю выхода в свет, заявился в «Лавку».

Голосом столичного администратора, приехавшего с гастролями в провинциальный городишко, скомандовал:

«Так! Немедленно покажите мне, из какой ткани взяла себе отрез на платье Наталья Петровна!»

«Кончаловская?»

«Ну, а кто же ещё?!» — вскипел Богословский.

«Да вот, — вытаскивая штуку материи из-под прилавка, говорит оробевшая под натиском знаменитого композитора продавщица, — отсюда...»

«Я забираю весь рулон!» — заявил Богословский.

«Да он же немыслимых денег стоит!»

«Ничего, — ответил вошедший в раж пересмешник, — Сергей Владимирович нынче при деньгах, они и расплатятся с вами... Сейчас они очень заняты, поэтому поручили забрать оставшуюся ткань мне! Вы же сама женщина, и понимаете, каково оказаться в одной компании в двух одинаковых платьях. Тем более, что круг будет очень узким. Не более десяти пар. Вы представляете, что произойдёт, если на ком-то будет такое же платье, как на Наталье Петровне! Это же — конфуз, позор! Она этого не переживет! Давайте, давайте живее всю штуку! А деньги, как я вам уже сказал, Сергей Владимирович подвезут на днях...

Кстати, вы разве не слышали, что ему вот-вот должны присвоить звание Героя Социалистического Труда?! Это для нас, рядовых смертных, важнейшим из искусств является искусство достать деньги, а для него — нет!»

«Батюшки святы, радость-то какая! Передавайте паши поздравления Сергею Владимировичу! Но деньги пусть завезёт при первой же оказии!»

«Всенепременно-с...»

Надо сказать, что в «Лавке» Богословского знали как постоянного клиента и поэтому верили на слово.

Беспримерный ловелас, он каждую свою новую пассию, — как правило, это были девочки из провинции, — норовил затащить в «Лавку». С одной целью — пустить пыль в глаза провинциалке. Знай, мол, лимита, с кем дело имеешь — передо мной все двери открыты нараспашку. Будешь покладистой и сговорчивой — всей этой роскошью я тебя осыплю!

«Декорации расставлены. Мотор!»

Из «Лавки» Богословский со штукой материи под мышкой помчался в «Русь».

«Когда и в каком зале будет праздновать свой юбилей Гертруда?»

«Какая-такая Гертруда?»

«Да никакая пе Гертруда, а Герой Соцтруда Михалков Сергей Владимирович! Гертруда — это его последнее прозвище — Герой Труда!»

«A-а... Так это будет послезавтра, в шесть вечера... Вот здесь, в малом банкетном зале...»

«Значит так, милейший! —топом сержанта сверхсрочника скомандовал Богословский. — Вот вам материя... Сергей Владимирович желают, чтобы зал был задрапирован именно ею! Особенно та часть стены, где он будет сидеть с супругой. Все ясно? Завтра вечером я наведаюсь и проинспектирую, всё ли сделано так, как того пожелал Гертруда... Приступайте!»

Супруги Михалковы—Кончаловские задержались и появились на званом ужине, когда все гости — писатели с женами — уже успели устроиться за столом и оживленно обсуждали интерьер. Особый интерес у присутствовавших вызывала драпировка степ банкетного зала.

«Послушайте, любезный, — обратилась жена придворного писателя Вадима Кожевникова к стоящему в позе часового у Мавзолея метрдотелю, — у вас что, лучшей материи для драпировки зала не нашлось? Это ж чёрт знает что! Драпировать стены банкетного зала каким-то весёленьким кримпленчиком! Можно подумать, мы в привокзальный кабак попали... С ума можно сойти! Судя но расценкам вашего ресторана, вы могли бы позволить себе не какой-то кримплен на стены, а настоящие гобелены! Уж я-то в них толк знаю!»