Василий Песков - Полное собрание сочинений. Том 7. По зимнему следу Страница 5

В одну из суббот после этого дня летчики в Каче готовились праздновать свадьбу. В этот день молодые — библиотекарь Кокорина и летчик Поэль — готовились ехать в загс в Севастополь. А в четверг инструктор Поэль не успел вывести старый «Ньюпор» из штопора и разбился почти на глазах у невесты.

«Хоронили его в Севастополе. Вместо памятника поставили два скрещенных пропеллера, тогда всех летчиков так хоронили.

Друзья говорили речи. Кто-то держал меня под руки. А я, одеревеневшая, почему-то силилась сосчитать рябившие в глазах кладбищенские пропеллеры… Вино, приготовленное на свадьбу, выпили на поминках…»

В этом месте рассказа Зинаида Петровна долго молчит. Мы глядим в окошко.

На крыше соседнего деревянного дома прыгает воробей. В морозную ночь он, видно, ночевал где-нибудь в трубе. Чумазый растрепанный воробей ожил на солнышке, оставляет на ровном снегу строчки следов…

— Ну а потом?

— А потом я пошла к начальнику училища и секретарю партячейки. Постаралась им объяснить…

Наверно, нельзя мне было отказать. Через три дня я уезжала под Москву в Егорьевск. В Егорьевске проходили теоретический летный курс.

Зинаида Кокорина, 1934 г.

На Внуковском летном поле.

* * *

Среди мужчин в Егорьевске было четыре девушки. Но высокий инспектор, приехавший из Москвы, всех отчислил. Он сказал то же самое, что Зинаида Кокорина слышала множество раз, но сказал грубо: «Бабам не место…».

Нарком в Москве, приветливый и доступный, был отечески добрым, но и он отказал: «У вас может быть столько дорог. А самолет… Ну, признайтесь, разве легко…»

Оставался один человек, который мог бы помочь двум особенно упорным — Евдокимовой и Кокориной. Человек не стал отговаривать.

Он внимательно слушал, теребил кончик известной всей стране бороды и под конец сказал: «А выдержите?» Калинин вышел из-за стола, пожал руку: «Первым всегда трудно. Не отступать…»

«После курса в Егорьевске я ехала в Качу, к стареньким самолетам. За Курском по причине больших заносов поезд остановился.

Пассажиры чистили путь, добывали дрова для паровоза. Под Харьковом еще одна остановка. Путь был свободным, но мы стояли. Пять минут непрерывно гудел паровозный гудок. Мужчины на морозе стояли с непокрытыми головами. Машинист, не стыдясь, плакал. В эти минуты в Москве хоронили Ленина».

* * *

А дни шли. И можно было уже сесть в самолет. И не летать еще, а просто так посидеть в кабине, потрогать крылья ладонью, крутнуть пропеллер для тех, кто взлетал, подышать запахом подгоревшей касторки. Старые, изношенные самолеты. Каждый день в них обязательно что-нибудь ломалось. Нынешний летчик изумился бы, заглянув в кабину качинского «Ньюпора» или «Авро» — ни одного прибора! Ни одного. «Работу мотора определяли на слух, высоту полета на глаз. Летали, правда, недалеко и невысоко».

Полет был праздником. Минут десять — пятнадцать праздника. Остальное — будни. Подъем до солнца, отбой поздно вечером. Переборка моторов, притирка клапанов, рулежка по полю. Моторы были недолговечные — сорок часов работы, и надо менять. Потому на каждый самолет полагалось по три мотора. С одним летали, другой стоял наготове в ангаре, третий в мастерской на починке. «Тут я хорошо узнала, что значит «не женское дело». Надо было не просто поспевать за мужчинами. Середнячком свое право я не могла утвердить. Надо было стать первой».

И она была первой во всем. Ее выбрали старостой группы. Она первая освоила самолет. И когда подошло время летать без инструктора, первой назвали ее фамилию.

Можно рассказать о самом первом ее полете. Он случился 3 мая 24-го года. Но все было буднично просто. «Авро» взлетел, сделал круг и опустился в обозначенном месте.

В летной практике школы это был рядовой факт: еще один курсант удачно начал полеты. В человеческой жизни это была заметная дата.

Сейчас издалека мы хорошо видим: утверждая себя, человек прибавил камешек в пирамиду человеческих ценностей.

«В тот день я была просто счастлива. Мы ходили в одинаковых комбинезонах, и только букетик крымских цветов, который я получила, вылезая из самолета, отличал меня от всех остальных».

Трудным был третий ее полет. Разлетелся мотор у «Авро». Капот мотора оторвался и лег на крыло. Самолет падал, но все-таки сел.

Когда разбирали полет, человек, которого в Каче все уважали, сказал: «Кокорина будет хорошим летчиком».

* * *

Она стала хорошим летчиком. Красный летчик. Так значилось в ее документах. Советская авиация в те годы только-только рождалась. Летали по-прежнему на покупных самолетах, названия были новые, звучные, но чужие: «Хавеланд», «Мартин-сайд», «Фокер».

Конструкторы будущих «Илов» и «Яков» еще только учились. На планерных соревнованиях в Коктебеле Зинаида Кокорина познакомилась с молодыми людьми, тогда еще неизвестными.

Один назвался Ильюшиным, другой Яковлевым. «Яковлев был мальчишкой, лет восемнадцать, не больше. Он увидел мои петлицы и удивился: «Вы летчик?!»

Но просто летать теперь уже мало. Зинаида Кокорина решает стать летчиком-истребителем. Опять учеба. Приемы воздушного боя, стрельба по цели, бомбометание.

Два десятка мужчин и одна женщина учатся в Высшей военной школе под Серпуховом.

Выпускные экзамены. Лучший результат по пилотажу и стрельбе — у Зинаиды Кокориной. Ее оставляют пилотом-инструктором в школе. Теперь она летает сама и учит летать других.

Приезжают ее друзья из Качи. «Смотрю, теребят за рукав: «Зина, возьми в свою группу…»

«После Серпухова я служила в Борисоглебском и Липецком летных полках. А потом Осоавиахим».

Нынешним молодым людям надо заглядывать в энциклопедию или расспрашивать, что значит слово Осоавиахим.

В 30-х годах это слово значило очень много. Создавалась мощная, оснащенная техникой армия. И каждый человек, чем мог, помогал армии.

«У нас работали очень известные теперь люди. Тот же Ильюшин и Яковлев, ракетчики Цандер и Сергей Павлович Королев. Я тогда замещала руководителя авиационного отдела в Центральном совете».

Это было время, когда создавались аэроклубы и летные школы, когда почти каждый город строил себе парашютную вышку, когда летчиков готовили уже не десятками, а тысячами и летали уже на своих самолетах. Зинаида Петровна стояла во главе огромной работы. Сохранилась фотография той поры.

Немецкий конструктор Фокер, прилетавший в Союз по каким-то делам, подарил «удивительной русской женщине» свой портрет с надписью, лестной для каждого летчика.

В аэроклубы из Москвы инспектор Кокорина летала на самолете не пассажиром, а летчиком. И уж, наверно, ее видели девушки в самых разных местах страны. Знаменитая летчица Полина Осипенко вспоминает: «Я была птичницей. У нашей деревни сел самолет.

Вышла женщина. Я вся загорелась: и женщины могут летать?!»

За первой ласточкой, каким бы ранним ни было ее появление, весна непременно приходит. В конце 30-х годов уже сотни девушек научились летать. Полет через всю страну Осипенко, Расковой и Гризо дубовой окончательно утвердил место женщины среди летчиков. Во время войны на фронте сражались женские полки летчиков. Валентина Гризодубова командовала мужским полком дальней бомбардировочной авиации. В музее авиации и космонавтики есть снимок девушки Лили Литвяк. Она стоит рядом с обескураженным немецким асом. Аса сбили под Сталинградом.

Не знавший поражения летчик пожелал увидеть, кто его сбил. И тогда вошла девятнадцатилетняя девушка в полушубке.

В войну тридцать женщин-летчиц стали Героями Советского Союза. Среди них для Зинаиды Петровны Кокориной есть особенно дорогое имя: Нина Распопова. Это ее прямая воспитанница. Она училась в Хабаровске, где Зинаида Петровна была начальником летной школы.

* * *

В прошлом году осенью Зинаиде Петровне надо было переезжать в Москву из Киргизии.

Друзья осторожно спросили: «Может быть, поездом?»

«Нет, обязательно самолетом».

Ил-18 вез в Москву первую летчицу. Никто, конечно, не знал старушку, которая просилась сесть непременно возле окошка.

— Первый раз, наверное, летите? — спросила девушка-стюардесса.

— Да, дочка, первый раз за последние тридцать три года…

Тридцать лет Зинаида Петровна прожила на берегу озера Иссык-Куль. Учила киргизских и русских детей. «Прошлое постепенно забылось. Иногда казалось даже, что это не я, а кто-то другой летал. А теперь всплыло, нахлынуло…» Началось все с того, что дочь написала в Москву из Киргизии: «Может быть, кто-нибудь помнит?»

Зинаиду Кокорину помнили. Отозвалось много друзей. И вот уже полгода Зинаида Петровна в Москве…

Восемь часов, подогревая время от времени чай, мы говорим. Говорит Зинаида Петровна, я слушаю и дивлюсь бодрости, уму и обаянию семидесятилетней дочери уральского старовера.