Взять с поличным (СИ) - Безголосов Павел Страница 5

Я решил давить, если и не на эмоции, так на разум:

— Не сможете вы ее скрутить! Даже если она вас поначалу совсем не примет в расчет. Вы же не сможете меня скрутить, как бы внезапно на меня ни напали! С вашей стороны это будет просто самоубийство! Это как на пулемет броситься, чтобы амбразуру закрыть!

И я тут же пожалел об этих словах, запоздало вспомнив, что мой полковник молодым рядовым салагой прошел через всю войну.

— Если надо, Володя, на пулемет, значит, надо! Значит, время пришло на пулемет падать! А за нами сейчас, как в сорок первом, и Москва, и вся страна! — тихо, но очень и очень твердо почти прохрипел Шароватов. — Работа у нас такая — Родину защищать! Как только она выйдет с моста, я с Ерофеевым иду мимо нее, и мы ее берем. А пока она с нами возится, вы подлетаете, — не подлежащим обсуждению тоном отдал он приказ. — Выполнять! И без обсуждений! — добавил он, видя, что я все-таки хочу ему возразить.

ПОЛКОВНИК ШАРОВАТОВ

Оставив Зайцева на улице, я зашел внутрь заправки и, увидев окруженного своими офицерами Ерофеева, кивнул ему выйти.

— Вот такие, Вить, дела, — после введения его в курс последних сообщений, сказал я. — Что считаешь нужным сказать? Предложения есть?

— Считаю, что у нас есть только два варианта, — ответил он. — Мне кажется, что если у нас будут основания считать, что она заложила тайник, то сначала надо убедиться в том, что он заложен абсолютно точно. Потому что если там ничего не окажется, то мы облажаемся по полной. И даже не мы сами облажаемся, и даже не Контора, а страна! Америкосы в этом случае такой визг на всю планету поднимут, что мало никому не покажется.

— И что дальше?

— А дальше все очень просто, — продолжил Виктор. — После того, как нам дадут подтверждение, что тайник заложен, мы с тобой вдвоем и попробуем взять ее прямо у лестницы, сразу же после того, как она спустится с моста. Это ты правильно придумал, на стариков она не среагирует.

ПОДПОЛКОВНИК ЕРОФЕЕВ

Я прошел войну во фронтовой разведке. Начал рядовым разведвзвода расквартированного в Брестской крепости батальона в сорок первом и закончил капитаном, командиром дивизионной разведроты в пригороде Берлина. В общем, и войну, и виды, и жизнь, и смерть повидал. Как говорится, все знаю, все умею и все понимаю. И мой послужной список в триста с лишним выходов за линию фронта лучшее тому подтверждение и доказательство.

Если честно, то во время войны я не надеялся выжить. Нет, не так. Надеяться — это все надеются. Правильнее будет сказать, не рассчитывал, не верил, что выживу. Хотя, надеялся. Это да, надеялся. Но, может быть, именно потому, что не верил в такую вероятность и из-за этого относился к вероятности возможной своей гибели во время очередного выхода философски спокойно, — может быть, именно потому, что не давал страху и иным эмоциям помешать холодному просчету вариантов поведения, поэтому и выжил.

Хотя были случаи, когда казалось, что на этот-то уж раз все… Совсем все. Как тогда, когда под Новороссийском на сопке Сладкая Голова нашу группу прижали к земле пулеметным огнем. Таким плотным, что ни головы, вообще ничего не поднять. Именно в тот самый выход, когда убило взводного Сашку Когана. Того самого Когана, автора «Бригантины», это мы, правда, уже потом узнали.

Но ведь ничего! Выжили. Фрицы тогда на захват выслали к нам свою разведгруппу, и во встречном рукопашном мы не только их одолели и сумели вернуться обратно, мы в тот раз и своих погибших вынесли.

Много с тех пор прошло времени, и много утекло воды. И много чего было. Сразу после войны я воевал против украинских националистов и прибалтийских «лесных братьев», вскрывал бандитское подполье в Западной Белоруссии, пока, наконец, окончательно не осел в Москве, специализируясь на контрразведывательной работе против США и Великобритании. Конечно, сейчас я руковожу, и сам, лично, в задержаниях не участвую — зря, что ли, воспитал таких орлов, Но, судя по всему, сейчас придется. Как и тогда — в рукопашный и с превосходящими силами противника.

Нет, я понимаю, что мне с Володькой, перефразируя Гайдара, только пару минут простоять, да с десяток секунд продержаться, до того момента, пока Зайцев с остальными своими бойцами не подоспеют, но точно так же я понимаю, что в предстоящем нам рукопашном задержании шансов вернуться к своим у меня с Володькой ноль. И нам уже не по двадцать, и уровень подготовки у нас с этой леди не сравниваемый, и биться она на самом деле в самом настоящем смысле этого слова будет не на жизнь, а на смерть. Терять-то ей, по большому счету, совершенно нечего.

Понимаю я все это, прекрасно понимаю! Понимаю и иду вперед. Потому что работа у нас такая — Родину защищать. Без пафоса и без самолюбования. Работа такая.

КАПИТАН ЗАЙЦЕВ

Я поднес микрофон к губам:

— Андрей?

— Судя по всему, именно к вам, — услышал я ответ. Из соображений безопасности и во избежание возможного перехвата наших сообщений в американском посольстве, мы не называли никаких конкретных имен, вообще максимально стараясь избегать любой конкретики, которую можно было бы привязать к проводящейся операции. А чтобы не выходить в радиоэфир, который почти наверняка прослушивался американцами, техническая группа заранее протянула телефонные кабели, связывавшие отдельные группы участников с командным пунктом. Я положил трубку на рычаги телефона, и тут же раздался звонок.

— Двадцать два пятьдесят шесть, второй, — доложил пост наблюдения. — Видим под деревом на набережной. В вашем направлении.

Выйдя из помещения заправки, буквально через минуту я увидел одинокий силуэт, явно направляющийся к мосту. Марта неторопливо и абсолютно спокойно шла вдоль набережной и ее силуэт четко выделялся на фоне мерцающей в свете луны воды. На таком расстоянии было весьма трудно определить, кто же это, так как в своем брючном костюме она сильно походила на мужчину.

— Ну, это она? — спросил я офицера-женщину из «семерки», в чьи обязанности входило внешнее наблюдение за женской частью сотрудников посольства.

— Она, — спокойно ответила мне сотрудница. — Это Петерсон. Я ее походку ни с кем не спутаю. Это точно она. Да ты посмотри в прибор, сам увидишь, — сотрудница имела в виду прибор ночного видения.

— Вижу, — пробормотал я, разглядывая в зеленом цвете линз прибора свою старую знакомую.

— Всем максимальная готовность, — сказал я в микрофон. — Начали хронометраж!

Для того чтобы заложить контейнер, Марте надо было подняться на мост и пройти по нему. Вот уж что-что, а прогулку по Краснолужскому мосту приятной не назовешь, особенно когда по нему идет поезд: узкая пешеходная дорожка прямо-таки ходит ходуном, а темнота добавляет остроты ощущениям. Но Петерсон, некоторое время подождав под деревьями, не торопясь направилась к мосту и стала подниматься по ступенькам.

В какой-то момент она несколько замедлила свой подъем, к чему-то внимательно прислушиваясь, а потом продолжила его и начала идти через арки, проделанные в огромных опорах моста. На это время она исчезала из виду и, как определили наши аналитики, именно в одной из таких арок она и должна была сделать закладку.

— Подъем. Семнадцать секунд, — сообщил хронометрист. — Первая арка. Восемь секунд.

Марта появилась из-за опоры моста.

— Вторая арка. Восемь секунд.

Марта продолжала двигаться по мосту. Пройдя вторую арку, она остановилась, облокотилась на перила моста и стала рассматривать катящуюся под ней воду реки.

— Остановка на первой трети движения. Двадцать три секунды. — Голос в телефоне звучал абсолютно спокойно, даже бесстрастно, но я-то знал, что нервы у этого внешне абсолютно бесстрастно докладывающего нам график движения по мосту Марты офицера напряжены до предела.