Вадим Нестеров - Люди, принесшие холод . Книга первая: Лес и Степь Страница 50

И не было бы счастья, да несчастье помогло. Какие-то лихие храбрецы с границы в очередной раз продемонстрировали неиссякаемое казахское самовольство, напав в Верхних Барсуках на башкирский торговый караван. Купцов ограбили до нитки, два дня продержали связанными, «и хотели убить досмерти». На счастье башкир, неподалеку приключилось несколько «доброжелательных», как пишет Тевкелев, то есть прорусски настроенных старшин и авторитетных казахов, которые планируемое душегубство пресекли, башкир отобрали и освободили, но «пожитку возвратить не могли». И вот один из обобранных бедолаг, по имени Коум Топаров, явился с жалобой пред светлы очи Мамбета Тевкелева, который из русского посла, похоже, постепенно превращался в русского консула.

Тевкелев традиционно послал человека к Абулхаир-хану. Тот явился немедленно, «того же часу», но вот реакцию хана традиционной назвать никак нельзя. Похоже, случай в Верхних Барсуках стал той соломинкой, что сломала спину верблюду. Проще говоря, у чингизида вдруг кончилось терпение, и он сорвался. Приехав к Тевкелеву, Абулхаир вдруг принялся «горько плакать, объявляя то, что может-де Тевкелев и сам видеть, как он, хан, с ними мучитца и от таких пакосных дел их унять не может, а дурная слава происходит все на него, Абулхаир-хана». Проплакавшись и обозвав подданных всеми мыслимыми ругательными словами, хан вроде бы немного успокоился. Но, судя по всему, не до конца. Потому как, шмыгнув пару раз носом, он вдруг объявил, что отправляет Тевкелева домой, в Россию. Все, котагымды джеме,[112] хватит! Допросились, шешен,[113] допрыгались. Доподставляли своего хана. Вот и получат то, что заработали, киждыл.[114]

После чего — уже на холодную голову и без ругательств — еще раз «обещал ево, Тевкелева, уже отправить немедленно, невзирая ни на что, хотя он, Абулхаир-хан, примет себе от противных кайсаков изнурение, а ево, Тевкелева, отпустит».

Тевкелев, думается, был потрясен. Вот так сразу, вдруг и неожиданно, впереди явственно замаячил конец его нескончаемой, казалось, командировки. Потому как, отыграв назад, хан терял лицо. У казахов, как и у любого азиатского народа, незазорным считалось обмануть, схитрить, обвести вокруг пальца фраера ушастого. Но открыто наплевать на данное тобой слово, а уж тем более нарушить обещание, данное дважды… Как и у всех людей, сделать это невозможно без очень серьезных потерь в репутации. Ни один уважающий себя человек, а уж тем более хан, на такое не пойдет. По крайней мере, без очень и очень веских причин.

Так оно и случилось. Правда время, до сей поры еле тянувшееся, вдруг понеслось стремительным галопом, и события чуть не набегали одно на другое.

На следующий же день Абулхаир в великом гневе отъехал разыскивать отобранные башкирские товары, пообещав всем головы поотрывать, а через неделю вернулся — «с великою трудностию тех башкирских товаров едва отыскал, токмо пропало рублев на сто». Разочтясь с башкирами, хан еще раз подтвердил, что отпускает Тевкелева. Русский переводчик стал собираться в дорогу — заканчивать свои дела в Степи и паковать немногочисленные пожитки.

Сборы были недолги, но даже быстротечные — все равно не успели завершиться. Утром в юрту к русскому послу ворвался его давний знакомый, «доброжелательной кайсаченин» Эсенбай и объявил, что Тевкелеву, похоже, приходит конец.

На востоке был набег. Не менее тысячи башкир одновременно ударили по улусам Среднего Жуза и собрали обильную жатву. Почти полсотни казахов погибло, больше ста башкиры увели с собой в полон, и взяли хорошую добычу — не менее двух тысяч лошадей. Сегодня в войско «противной партии», собиравшееся в набег вместе с бунтовавшими калмыками, из Средней орды прискакало пять нарочных. Они кричали, что из Среднего жуза идет войско, а пока надо взять Тевкелева под надежную стражу, чтобы не утек никуда.

Вот так вот и уехал домой.

Тевкелев, понимая, что действовать надо незамедлительно, попросил Эсенбая сообщить новости Абулхаир-хану, а сам отправил гонца к Букенбаю.

Хан прискакал в тот же день, и новости подтвердил — «прислали-де из Средней орды наперед 5 человек, чтоб переводчика Тевкелева держать до приезду их под крепким караулом». Но он, Абулхаир, слову своему хозяин, поэтому подтверждает еще раз — «конечно, надлежит с савету Бакенбай-батыря ево, Тевкелева, отпустить в Россию немедленно».

Не забудь только передать там, «какая ево, Абулхаир-хана, верность к Е. И. В.». Ты сам все видел, татарин. Что с ними делать — я и сам не знаю.

Мыслю только «инако никак не можно сию орду привести в состояние, кроме того, что надобно всех противных старшин искоренить и иных переказнить, а иных послать в дальние городы; а ежели-де стариков противных всех уходить, а вместо их определять повелено будет указом из малодых, то будет оным определенным малодым старшинам великой страх, а доброжелательным — покой».

Великий страх — и покой. Покой — и великий страх. Вот о чем всей душой мечтал не только Абулхаир-хан. Об этом, а не о чем другом просили в своих мыслях многие, очень многие люди в Великой Степи — пришел бы кто-нибудь и навел великий страх. Может, тогда и наступит долгожданный покой.

— И еще одно… — Абулхаир посмотрел прямо в глаза Тевкелеву — Не забудь про город в устье Ори. Без него ничего не получится.

— Не забуду, — с чистой душой ответил Тевкелев. — Умирать буду, а про это — не позабуду.

Быстро уехать не получилось — надо было дождаться Букенбая. Без поддержки его людей нечего было и думать выбраться из забурлившей кипятком в казане Степи.

Батыр не заставил себя ждать и появился уже на третий день. Тевкелев объяснил ему план Абулхаира — хочет, мол, хан, отправить его в Уфу до приезда казахов из Средней орды, а с ним посылает «сына своего Эрали-салтана, да брата своего, Нияз-салтана. И на то Букенбай-батыр говорил, что он, Абулхаир-хан, сие здумал очень умно. И он, Букенбай-батыр, с ним, Тевкелевым, к Е. И. В. отправит своего племянника, а брата своего Худай-Назара отправит проводить ево, Тевкелева, до Уфы».

Ни о чем большем нельзя было и мечтать. Если кто и мог довести маленький отряд до русских земель без потерь, то только Худай-Назар-мурза, один из лучших степных дипломатов, обладавший громадным авторитетом и большим политическим весом, который обеспечивали маячившие за его спиной сабли букенбаевских людей. Очень кстати было и то, что Худай — Назар лишь несколько месяцев назад вернулся из Уфы, куда благополучно доставил «репатриантов с Арала» — отпущенных каракалпаками башкир — лучше него о сегодняшнем состоянии дороги на Уфу просто никто не знал.

Чтобы не тянуть, отправление назначили на утро.

Вот оно, все! Скоро все закончится. Закончится эта жизнь в круглом доме из войлока. Закончится сон на полу и еда с расстеленной на земле кошмы. Закончатся праздничные пиры, начинавшиеся мелко нарубленным мясом в бульоне, и заканчивающиеся жареной конской ногой, «а другого никакого кушанья не бывает, и напитку кроме кобыльева молока, також верблюжьева и овечьева, не бывает же». Закончится бесконечное «бя-я-я-я-я-я-я» баранов и всхрапывание коней. Закончится кислый запах выделываемых кож и вонь не мывшихся никогда людей. Халаты уступят место мундирам, а бесконечную горизонталь степи сменит привычная вертикаль каменных петербургских домов.

Завтра. Уже завтра.

Но вечером в юрту без спроса вошел Таймас, и тихо сказал:

— Беда, посол. Башкиры ханских и букенбаевских людей порезали.

Хаос. Великий Хаос, царствовавший в Степи, хохоча над тевкелевскими надеждами, опять заступил ему дорогу.

Глава 31

Отъезд

Позже стали известны подробности. Уфимский воевода полковник Кошелев отправил к Тевкелеву с письмом гонца — жившего в Уфе казаха Бараша. Его сопровождали еще двое казахов, но уже не уфимских: один — ханский человек, другой — служитель Букенбая-батыра. Эти двое были проводниками, сопровождавшими до Уфы обоз с русским посольством, отправленным Тевкелевым на родину.

На свою беду посланцы напоролись на большую — сабель в 80 — банду башкир, которые ездили отгонять казахских лошадей, но вернулись без добычи и оттого были особенно злы. Встретившуюся им легкую добычу они довольно быстро поймали, причем невредимым остался только Бараш — остальные были ранены копьями. У связанных пленников отобрали что было, и решили уже прикончить, но тут раскричался онемевший было от страху Бараш.

Он вопил дурным ослиным криком, что у него важные письма от уфимского воеводы к Тевкелеву, и еще он сопровождает важных людей, а если с ним что-нибудь случится, то и Тевкелеву в степи конец придет. А это русский посол, а не кто-нибудь, вы же, башкиры, сами российские, что же вы творите-то, люди!

Услышав о Тевкелеве, вести о котором не смолкали в Степи уже больше года, башкиры остановились. «И стали говорить башкирцы, что убить их досмерти и грабить не надобно, понеже ежели их убить до смерти и потом переводчику Тевкелеву учинитца худо, то их, башкирцов, уфинской воевода перевешает».