Юлий Анненков - Флаг миноносца Страница 50

Теперь она уже была не чужая. Опасности, перенесенные вместе, связывают за сутки крепче, чем целые месяцы безмятежной жизни. Он вдруг остановился: "Какой же я болван! Ведь она любит меня! Как я не понял этого, хотя бы там - на чердаке в Майкопе - и даже еще раньше? - но тут же он вспомнил: А Рощин! А странные хождения к Будакову? Но какое мне до этого дело? То было так - от глупости, от молодости. Здесь - иное. Даже я, со своей ненаблюдательностью, заметил, насколько она переменилась за последнее время".

Ему вдруг стало ясно, что необходимо как можно скорее повидать Людмилу. Чувства и желания, скованные напряжением прошедших боев, внезапно рванулись наружу: "Может быть, попросить у Арсеньева отпуск на двое суток? И Яновского повидаю. До Сочи можно доехать часов за десять. От Туапсе асфальтовая магистраль".

По лесу шла машина. Земсков прислушался: "Быстро идет. Вот переехала через мостик. Это к нам".

Из-за деревьев выскочил "виллис".

- Рощин!

- Он самый! Ты чего здесь расхаживаешь? А, понимаю! Поджидаешь какую-нибудь деваху из медсанбата. Я проезжал мимо. Там у них веселье, гитара играет, даром, что скоро двенадцать.

- Какой там медсанбат! Просто гуляю.

- Ну, давай вместе гулять. Я, понимаешь, должен был приехать к вам еще засветло, но какой-то чудак разворотил тягачом мостик через Пшиш. Вот прокопался! - Он вышел из машины и приказал шоферу: - Езжай в дивизион, прямо на камбуз. Растолкай там кока, скажи - Рощин и Земсков придут ужинать, а горючее у нас найдется.

Они медленно пошли по направлению к дивизиону. Рощин был набит новостями. Во-первых, завтра генерал приедет вручать награды. Он специально послал Рощина предупредить об этом Арсеньева. Во-вторых, самое главное, - прибыло решение ставки о формировании полка РС на базе дивизиона. Арсеньев назначен командиром полка. Будет свой политотдел. И начальник политотдела уже назначен - некий Дьяков, был комиссаром мотострелковой бригады.

- А как же Яновский? - с тревогой спросил Земсков.

- Конечно, лучше бы его, но он пролежит в тыловом госпитале в Сочи, по меньшей мере, два месяца, и вопрос, вернется ли на фронт. Ранение его очень серьезное.

- Ты видел его?

- Не видел, хоть был там неделю назад. Мне Людка говорила. Ну, и дает она там дрозда! Представляешь, приезжаю я в мастерские опергруппы, и первое, что вижу в Сочах, - движется морской комендант, полковник береговой обороны Бахрушин - дуб, каких мало. И кто бы ты думал с ним? Людмила. Новенькая формочка на ней, косу обстригла к нечистой матери, но так даже лучше. А на другой день встречаю ее с каким-то пограничником в зеленой фуражке. Лазят, понимаешь, по самому берегу, где минировано.

Рощин болтал без умолку, не замечая, какое впечатление производят его слова на Земскова.

- Людка, конечно, девка первый сорт. Но ты слушай меня, Андрюшка! В Лазаревское к главному хирургу нашей армии прилетела дочка, так это я тебе скажу - экстра. Натуральная блондиночка, фигурка точеная, в общем - и воспитание и образование! - Он сделал выразительный жест обеими руками. Только тут руки не погреешь. Это тебе - не Людмила. Поверишь, потянул я пустой номер!

Они дошли до камбуза. Сонный Гуляев разогревал свиную тушонку на низеньком очаге, сложенном из нескольких камней. Он довольно неприветливо поздоровался с Рощиным и забормотал себе под нос:

- Вот шалопут, носит его нелегкая по ночам! Сам генерал Назаренко не стал бы будить людей ради безделья.

Рощин извлек из-под сиденья "виллиса" две бутылки, и орденоносный кок смирился.

- Коньяк "КС" - почти РС, - пояснил Рощин, - расшифровывается: "катюшин снаряд". Это вам не чача. А ну, Гуляич, садись с нами и не ворчи! - Он ловко хлопнул по донышку, и пробка полетела в огонь. - Люблю эту работку!

Содержимое обеих бутылок было разлито в четыре эмалированные кружки. Уселись тут же на лужайке, у камбуза.

- Ну, дай бог, не последняя! - пожелал генеральский шофер.

Раньше, чем все они успели чокнуться, Земсков одним духом выпил свою кружку до дна.

- Ты смотри! - восхитился Рощин. - Он же почти не пил никогда! Вот что значит послужил в разведке! Ты закусывай, Андрюшка, закусывай. Ну, удивил!

Земсков поставил кружку на траву и встал.

- Смотри, Генька, как бы я тебя еще больше не удивил. Набью я, кажется, тебе морду в честь встречи...

- Да ты что, с якорей сорвался?! Видите, братцы, какой нарзан? Сейчас, дрянь буду! - упадет на месте и уснет.

- Ладно, прости, Генька. Собственно, ты не виноват. Спасибо за коньяк и за все прочее. Пойду спать.

Все трое с удивлением проводили его глазами. Земсков шел быстрым, твердым шагом по поляне, пересеченной черными тенями стволов. Громадная луна светила над лесом, повиснув на гребне горы Индюк. В ночной прохладной тиши откуда-то издалека доносились два голоса: мужской и женский, поющие под гитару:

Колокольчики-бубенчики звенят,

Рассказать одну историю хотят...

2. НАГРАДЫ

Назаренко приехал в полдень. Его ждали в строю на поляне, под самым склоном горы. Флаг миноносца был поднят на мачте. Справа и слева от нее стояли Шацкий и Косотруб с автоматами на груди. Собственно, место Косотруба сейчас было не у боевого знамени, а на гауптвахте. Земсков даже пообещал отдать его в трибунал за самовольную отлучку на фронте, которая приравнивается к дезертирству.

- Есть, в трибунал! - сказал Косотруб, гладко выбритый, надраенный, выутюженный. Когда он только успел?

- Запрещаю отлучаться дальше, чем на двенадцать шагов от шалаша.

- Позвольте спросить, товарищ гвардии старший лейтенант...

- Ну?

- Разрешите получить орден, а тогда - прямым курсом в трибунал.

- Убирайся вон!

Матрос бросился бегом. Земсков проводил его грустным взглядом. Конечно, ни в какой трибунал он Валерку не отдаст. Попробовал бы кто-нибудь его тронуть! Пойдите сыщите такого разведчика!

Он почувствовал почти нежность к этому веснушчатому верткому парню, который даже за час до смерти не перестанет шутить и радоваться жизни. Так и надо жить - просто, честно и легко. Сколько хороших людей вокруг: Николаев, Сотник, тот же ворчун - Ропак. А матросы - Белкин, Журавлев. Да один Иргаш с его казахскими глазами, видящими в темноте, молчаливый следопыт, который мгновенно находит чутьем верную дорогу в путанице пыльных степных проселков, - стоит всех баб, вместе взятых!

"Жить, как Рощин, я не могу, а иначе на фронте невозможно. Любовь на войне бывает только в романах. Надо плотно застегнуть китель на все крючки и не давать себе воли до самой победы".

- Если доживу, - сказал он вслух и, действительно застегнув воротник кителя, отправился на поляну.

Косотруб уже стоял у флага, а вскоре прибыл генерал. После приветствия и краткой речи генерала, в которой он сообщил о том, что дивизион представлен к ордену Красного Знамени и скоро будет развернут в полк, началось вручение наград за оборону Ростова и бои в степях. Подполковник, приехавший с генералом, стоя у наскоро сколоченного столика, покрытого кумачом, вызывал награжденных.

- Герой Советского Союза гвардии капитан третьего ранга Арсеньев Сергей Петрович!

В дивизионе еще не знали, что комдиву присвоено очередное звание. Даже стоя в строю по команде "Смирно!", многие успели обменяться мгновенными взглядами, в которых не трудно было прочесть радость и гордость - за себя, за дивизион, за своего командира. Бодров прошептал, не поворачивая головы, стоявшему рядом Баканову:

- Давно пора!

Генерал Назаренко протянул Арсеньеву красную коробочку:

- От имени Президиума Верховного Совета вручаю вам второй орден Ленина. - Он крепко потряс руку комдива. - Поздравляю вас!

Второй была названа фамилия Яновского. Его орден Красного Знамени генерал положил себе в карман, чтобы вручить в госпитале, когда удастся побывать в Сочи. Такую же награду получили Будаков и Земсков. Второй орден Красного Знамени генерал вручил Николаеву.

Сомин стоял на правом фланге своего взвода. Сердце его колотилось: "Когда же я?" - Разве мог он забыть о коротеньком привале после выхода дивизиона из-под Егорлыка, когда комиссар зачитал списки представленных к правительственным наградам. Сомин был в их числе. Пронырливый вестовой командира и комиссара дивизиона сообщил ему под большим секретом: "Комиссар сказал Будакову, чтобы тебя оформляли под "Знамя". Даже в самые тяжкие дни Сомин помнил об ордене Красного Знамени, который он скоро получит. Этот не существующий еще орден помогал ему жить. Может быть, если бы не мысль об ордене, Сомин растерялся бы ночью под Армавиром, когда спереди и сзади строчили автоматчики. Но разве имеет право теряться кавалер Красного Знамени? С раннего детства орден Красного Знамени казался Володе чем-то недосягаемо прекрасным. Он связан был в его представлении с именами Фрунзе и Ворошилова, Чапаева и Фабрициуса. Этот орден Володя уже давно носил на своем комсомольском билете. Вся героика гражданской войны отражалась, как солнце в капельке, в своеобразном и благородном рисунке ордена, где над пятиконечной звездой, лежащей на скрещенном оружии, развевалось красное знамя революции. Ему казалось невероятным, что этот символ воинской доблести, вручаемый от имени всей страны, получит он Володя Сомин - обыкновенный московский студент, не сделавший ничего особенного. Но раз комиссар сказал - значит никаких сомнений быть не может. Разве не говорил комиссар, что в эту войну в людях раскрываются такие качества, которых сами они в себе не подозревали? А совсем недавно, уже здесь, в Каштановой роще, Арсеньев возвратился откуда-то поздно вечером и тут же вызвал к себе человек двадцать. Их собрали в большом, крытом толем сарае, неизвестно для чего построенном в лесу. Теперь в этом сарае размещался штаб, а за занавеской из брезента жили Арсеньев и Коржиков. При свете аккумуляторных фонарей все стали в шеренгу. Здесь были Николаев, Земсков, Валерка, Шацкий, Ефимов и многие другие. Вошел Арсеньев. Подали команду "Смирно!" Володя все еще не понимал, для чего их собрали здесь, в штабе, без оружия. Командир дивизиона сказал: "Поздравляю, товарищи орденоносцы!" - и тут же отпустил их.