Евгений Анисимов - Дворцовые тайны Страница 50

Традиции гедонистического XVIII века, вся предыдущая история его жизни, оригинальный психологический склад личности и длительная, безграничная, развращающая даже самых строгих постников власть — все это и, вероятно, многое другое определило экстравагантное поведение и шокирующие повадки Потемкина. Но, справедливости ради, скажем, что Григорий Потемкин вошел в русскую историю не как чудак без штанов, а как имперский деятель исполинского масштаба, не уступающий самому Петру Великому.

Как все это началось? Говорят, что Григорий Потемкин обратил на себя особое внимание Екатерины II умением невероятно смешно шевелить ушами и подражать голосам ближайших спод вижников императрицы. Это было уморительно видеть и слышать. Впрочем, Потемкин не только шевелил ушами, но и выполнял различные поручения царицы. Однако быть шутом при дворе честолюбивому молодому человеку не нравилось, и он вдруг резко изменил свою судьбу...

Так в его жизни бывало не раз. Гриц, как его звали дома, родился в 1739 году под Смоленском в бедной дворянской семье. Его детство и отрочество были безрадостны — отец обладал тяжелым нравом и жестоко тиранил жену и детей. После смерти отца и переезда семьи в Москву юноша стал проявлять необыкновенный интерес к наукам, засиживаясь за книгами по ночам. В итоге он легко поступил в только что открытый Московский университет и после первого курса, в 1757 году, получил золотую медаль за успехи в учебе. Его отвезли в Петербург в числе лучших студентов и представили императрице Елизавете как нового Ломоносова. Но вскоре юного гения с позором выгнали из университета за прогулы — наука ему вдруг смертельно наскучила. Он решил служить не Афине, а Марсу в Конной гвардии, поступил в полк, быстро достиг успехов в воинском деле и при неизвестных обстоятельствах окривел — потерял один глаз. Двадцатидвухлетний вахмистр отличился в дни переворота 28 июня 1762 года, и Екатерина II отзывалась о нем как о смелом и деятельном унтер-офицере. Был Потемкин и среди убийц Петра III в Ропше. За все это он получил от государыни щедрые награды, а потом весьма неожиданно для многих был назначен помощником обер-прокурора Синода. Это был очередной поворот его судьбы. Потемкин решил попробовать себя на этом новом поприще, ибо увлекся богословием. Нужно отдать ему должное — богословие, история церкви всегда очень интересовали будущего фельдмаршала, и он был в этих вопросах человеком весьма образованным. Как пишет современник, «поэзия, философия, богословие и языки латинский и греческий были его любимыми предметами, он чрезвычайно любил состязания... Он держал у себя ученых раввинов, раскольников и всякого звания ученых людей... призывал их к себе и стравливал, а между тем сам изощрял себя в познаниях».

Неизвестно как бы дальше сложилась служба Потемкина в Святейшем синоде, но и богословие быстро приелось ему. И вот тут Потемкин вновь переломил судьбу об колено. Неожиданно он отпросился у императрицы на начавшуюся в 1768 году войну с турками, поступил в конницу, оказался на передовой, под турецкими пулями. Делал он это осознанно, ради карьеры и чтобы обратить на себя внимание императрицы. В письме к Екатерине он писал: «Ревностная служба к своему государю и пренебрежение жизни бывают лучшими способами к получению успехов... Вы изволите увидеть, что усердие мое к службе Вашей наградит недостаток моих способностей, и Вы не будете иметь раскаяние в выборе Вашем», то есть не пожалеете, сделав своим доверенным лицом. Из этого также видно, что Потемкин хотел сменить свое, привычное в глазах императрицы, амплуа шутника и богослова-самоучки на занятие, более достойное его талантов, и тем самым добиться расположения Екатерины.

Это Потемкину в полной мере и удалось. На войне он быстро сделал карьеру, отличился как храбрый кавалерийский генерал в сражениях при Фокшанах, Ларге, Кагуле, а также при Силистрии. Императрица, которая поддерживала с ним секретную переписку, хвалила горячее усердие Потемкина («ко мне персонально и вообще к любезному отечеству, которого службу вы любите»), просила зря не рисковать жизнью и выражала при этом ему свое особое благорасположение. Короче, 1 марта 1774 года он был определен в генерал-адъютанты и стал фаворитом императрицы.

Роман Екатерины и Потемкина был бурным и... недолгим. Вообще, в их отношениях есть своя тайна. По мнению некоторых историков, они тайно обвенчались и провели медовый месяц в 1775 году под Москвой. Именно тогда Екатерина купила так понравившееся им обоим село Черная Грязь, ставшее знаменитым Царицыном. К этому времени относится и адресованная Потемкину «Чистосердечная исповедь» — рассказ императрицы о своих прежних романах. Заканчивая свои интимные признания, Екатерина пишет: «Напрасно я сие пишу, ибо после того... не захочешь в армию ехать, боясь, что я тебя позабуду, но, право, не думаю, чтоб такую глупость сделала, а естьли хочешь навек меня к себе привлекать, то покажи мне столько дружбы, как и любви, а наипаче люби и говори правду».

Создается впечатление, что после нескольких лет упоительной и горячей любви между императрицей и Потемкиным произошел разлад, и супруги заключили своеобразный «пакт о сотрудничестве», причем оба предоставили друг другу полную свободу. Это видно из писем Екатерины к Потемкину, пестрящих приветами от очередного фаворита. Злые языки утверждали даже, что фаворитов этих для императрицы отбирал сам Григорий Александрович, причем старался выбрать юношу поглупее — чтоб тот не был для него опасен. Сам же Потемкин не уступал государыне в любострастии и открыто возил с собой небольшой гарем из смазливых девиц и чужих жен, без боязни писавших своему «милюшечке Гришатке» призывные записочки. Таков был век, таковы нравы. Потемкина же и Екатерину связывали вещи «поважнее амуру», они составляли семью «тружеников империи».

Оба тянули тяжкий воз имперских дел, занимались беспокойным российским «хозяйством». Именно это стало сутью их отношений, это нашло отражение в стиле и содержании писем Екатерины, рачительной хозяйки, «матери» — к Потемкину, своему доброму хозяину, «батиньке», «папе»: «Между тобою и мною, мой друг, дело в кратких словах: ты мне служишь, а я признательна, вот и все тут... Дай Боже, чтоб полки, идущие на Украину, могли скорее степь перейти; прикажи-тко, барин, когда тебе удобно будет, по степи на каждыя двадцать верст сделать сарай ли корчму».

Потемкин был коренником в этой упряжке, без него имперский воз двигаться не мог. Все остальное в их отношениях казалось обоим не таким уж и важным. А благодарность «матушки», «хозяйки» (так он называл ее в письмах) «бате» за усердие в делах не знала границ: «Нет ласки, мой друг, которую бы я не хотела сказать вам, вы очаровательны за то, что взяли Бендеры без потери одного человека». Постоянный лейтмотив в письмах государыни — забота о здоровье Потемкина: «Здоровье твое в себе какую важность заключает, благо империи и мою славу добрую, поберегись, ради самого Бога, не пусти мою просьбу мимо ушей, важнейшее предприятие на свете без тебя оборотится ни во что». И еще один рефрен: «Не опасайся, не забуду тебя», в том смысле, что врагам твоим не верю, кредит твой надежен, и за будущее будь спокоен.

К этому времени Потемкин ввязался в грандиозное, невиданное со времен Петра Великого дело. На Юге он открыл для себя Новороссию — отвоеванное у турок Северное Причерноморье — и отдал этой земле свое сердце. Многие годы он руководил и военными действиями против турок, и грандиозной стройкой на берегах Черного моря. В Новороссии и Тавриде (Крыму) Потемкин нашел свою новую родину, тот простор, те «нераспаханные земли» (слова Екатерины), где легче дышалось, где было вдоволь места строить, создавать новое, непривычное. Этого всегда жаждала его беспокойная душа. Как некогда Петр I рвался из душной Москвы на вольный балтийский простор, так и Потемкин спасался здесь, на Юге, от душного мира придворных интриг, утомительного для него, сибарита и лентяя, официального ритуала. В степях Новороссии он нашел вожделенную новизну — спасение от сплина и тоски, которые преследовали его всю жизнь.

В делах и начинаниях Потемкина (как и в петровских) было много поспешности, много жесткости, капризов и самодурства, но был и русский размах. Если уж возводить собор в Екатеринославе, то чтоб не меньше собора Святого Петра в Риме, если уж создавать оркестр, так чтобы в капельмейстеры выписать из Вены самого Моцарта! Это не шутка. В 1791 году ему писал посланник России в Вене граф Андрей Разумовский: «Хотел было я отправить к вам первого пианиста и одного из лучших композиторов в Германии именем Моцарт. Он недоволен своим положением здесь и охотно предпринял бы это путешествие. Теперь он в Богемии (Моцарт ставил там "Волшебную флейту". — Е. А.), но его ожидают сюда обратно. Если ваша светлость пожелает, я могу нанять его ненадолго, а так, чтобы его послушать и содержать при себе некоторое время». Но встреча Потемкина и Моцарта не состоялась — оба вскоре умерли.