Игорь Дьяконов - Архаические мифы Востока и Запада Страница 50

15

Интересно, что в древности — по крайней мере на древнем Востоке — можно было зарубить мужчину, мальчика, но не женщину; если уж приходилось убивать женщину, то только не оружием.

16

Хотя нередко он не представлял себе, чтобы между существованием по эту или ту сторону смерти существовало бы столь уж большое различие (как о том свидетельствует выдающийся путешественник и этнограф Кнуд Расмуссен, сам эскимос по матери).

17

Заметим, что так же поступали и первые философы: миропорядок — это «вечно живущий огонь, мерами вспыхивающий и мерами гасимый», «раздор есть отец всего, царь всего», «все течет, все меняется, на вступающего в те же реки натекают все разные и разные воды» (Гераклит); «мир создан из воды» (Фаллес).

18

Эту историю рассказал мне И. Н. Винников, бывший директор Института этнографии в Ленинграде.

19

Справедливость требует заметить, что лучшие из этнографов, в особенности Э. Э. Эванс-Притчард, всегда понимали опасность информации, полученной через «человека с записной книжкой» — такое обозначение вовсе неуместно в отношении лучших из ученых-этнографов, как, скажем, Б. Малиновский или наши В. Г. Богораз, Л. Я. Штернберг и многие другие. С 50-х годов этнографы, миссионеры и практические работники, посылаемые в Африку или Новую Гвинею из США, проходят основательную языковую подготовку по методикам, разработанным школой дескриптивной лингвистики, и т. д. И все же полученный этнографический материал в целом остается очень разнородным и в количественном, и в качественном отношении и базирован на вторичных текстах — записях. Нам кажется, что архаические данные о первобытном мышлении, сохраненные первичными оригинальными письменными источниками, заслуживают отдельного и целостного рассмотрения, чему и посвящена эта книга.

20

С этим сталкивается и современный мыслящий человек; но в отличие от первобытного человека он научился создавать новые выражения для вновь возникающих общих понятий.

21

Здесь мы не будем касаться сложнейшего вопроса о происхождении слов языка. В период складывания исторических языков (куда мы относим и языки, лишь реконструируемые методами сравнительно-исторической лингвистики) сложилось явление, чрезвычайно важное для всего дальнейшего языкового и, шире, духовного развития человечества: чистая знаковость слова, отсутствие (или утеря) его органической и формальной связи с обозначаемым (денотатом). Язык превратился в обширный, гибкий, богатый знаковый фонд для обозначения явлений — в код окружающего мира. Однако язык — код особого рода; двоичный код ЭВМ кодирует цифры, цифры могут кодировать, скажем, буквы, буквы кодируют элементы слова, знаки семафора кодируют слова и целые предложения — но только язык кодирует безграничный мир феноменов.

22

Словотворчество бессознательно, а потому мало зависит от идеологии сиюминутности, не проходя ни цензуры, ни даже, по большей части, автоцензуры.

23

Поэтому часто говорят о полисемии (многозначности) древней лексики (см., например: Lewandowski Th. — Linguistisches Worterbuch, 23, 1959, с. 575: «Полисемия обычно считается… Центральным свойством лексических единиц и основной структурной чертой языка»). Некоторые переносят понятие полисемии и на грамматические структуры (Muller Н.-Р. Polysemie im semitischen und hobraischen Konjugationssystem. — Orientalia. 55, 4. 1986, c. 365). Однако о полисемии древнего слова или грамматической категории можно говорить только относительно современных языковых систем; для древнего человека, например, латинское dominium с полисемическим значением класть, владение, господство, собственность, суверенитет — моносемично, ибо, с его точки зрения, «власть, владение, господство, собственность, суверенитет» — просто одно и то же. Тем более это относится к унитарным способам грамматического выражения того, что с точки зрения современных языков является различными вещами, например вид и время, различные типы модальности и мн. др. Речь идет не о полисемии, а об определенных ассоциативно связанных семантических пучках.

24

Так обычно переводят это слово ассириологи. Но аккадский эквивалент этого шумерского слова — aklu означает просто еда, и не более ли вероятно, что в мисках помещались не хлебы, а каша?

25

Милитарев А. Ю. Происхождение корней со значением «творить, создавать» в афразийских языках. — Письменные памятники и проблемы истории культуры народов Востока (ПППИКВ). XIX Годичная научная сессия ЛО ИВ АН СССР (доклады и сообщения). Ч. III. М., 1986, с. 63–79.

26

В своей работе, не случайно включенной в сборник «До философии», Г. Франкфорт пишет: «Спекулятивное мышление стремится закрепить (underpin) хаос непосредственного опыта, чтобы обнаружить черты некоей структуры — порядок, взаимосвязанность и смысл» (Frankfort U. and H. A. Myth and Reality. — Before Philosophy. Harmondsworth, 1949, c. 11); «Древнее мышление — мифотворческое, мифосозидающее мышление — допускало, одно наряду с другими, известные ограниченные прозрения (insights) которые одновременно считались действительными (valid), каждое в своем особом контексте, каждое в соответствии с определенным путем подхода (avenue of approach)» (Frankfort H. Ancient Egyptian Religion. An Interpretation. N. Y., 1948, c. 4); «[Мифы] проявляют известную значимую непоследовательность (meaningful inconsistency) и не бедность, а, напротив, сверхизобилие воображения. Если мы станем рассматривать их как неудачи, как доказательство неспособности… достичь интеллектуального синтеза, мы попросту ложно поймем их задачу» (там же, с. 19).

Однако справедливые рассуждения Г. Франкфорта ослабляются тем, что он склонен считать бинарность в осмыслении мира специфической чертой хамитских народов, и в частности египетского (Frankfort Н. Kingship and the Gods. Chicago, 1948, с. 350, примеч. 12). Более правильно говорит Лич, что «бинарные оппозиции свойственны человеческой мысли» (Leach Е. Genesis as Myth. — Myth and Cosmos. Readings in Mythology and Svmbolism. Ed. J. Middleton. Austin-London, 1967, с. 3; цит. no: Troy L. Patterns of Queenship in Ancient Egyptian Myth and History. Uppsala, 1986).

Нечто аналогичное Г. Франкфорту говорит и М. Элиаде: «Через миф мир может быть воспринят как вполне членораздельный, постижимый и значимый космос» (Eliade М. Myth and Reality. L., 1963, с. 145). Однако этому положению Элиаде дает экзистенциалистское истолкование, которое не представляется нам приемлемым.

Но, например, Хорнунг ищет в египетской мифологии философию: «Если применять к египетской философской и богословской мысли двустороннюю логику, основанную на различении А и не-А и закона исключенного среднего, то это немедленно приведет к неразрешимым противоречиям… Либо мы отождествляем подлинно логическую мысль с двухвалентной логикой, и тогда египетское мышление неоспоримо „алогично“ или „дологично“, либо мы должны признать возможность существования другого типа логики, которая может быть только „поливалентной“ логикой» (Hornung Е. Der Eine und die Vielen. Darmstadt, 1971, с. 235 и сл.). Это рассуждение опровергается тем, что, как показывает сравнительное языкознание, архаический человек не умел создавать никаких общих непредметных понятий, и поэтому незакономерно реконструировать для него некую «особую» философию. Все его обобщения были вынужденно метонимически-ассоциативными или тропическими, а не абстрактными, и поэтому мифологическое мышление — вообще не философия. Поэтому Дж. Бейнз справедливо возражает Хорнунгу: «Термин „логика“ сам употребляется различным образом, что придает различные значения объекту исследования. Прежде всего понятие „логика“, описывающее нечто хорошо известное в западном обществе, несомненно, не универсально, и было бы неуместным искать параллель такому понятию в древнем Египте» (Baines J. Interpretations of Religion: Logic. Discourse, Rationality. — Gottinger Miszellen. 76 [1984], c. 29; цит. пo: Troy L. Patterns of Queenship).

27

Если миф возможен лишь в виде тропа, то отсюда, конечно, не следует, что каждый троп должен являться мифом. Оставя далеко позади мифотворчество, мы продолжаем пользоваться тропами, так как без них невозможна не только мифология, но и искусство, да и вообще в повседневном и даже научном мышлении нам часто необходимо прибегать к тропам. Заметим, что троп закономерно теряет эмоциональность от частого употребления («ручка двери», «закат солнца» и т. п.).

28

Отделение «идеологизированных» мифов от мифов первичных произведено нами, конечно, «на глазок» — эта операция нуждается в проверке и подкреплении текстологическим и историческим анализом.