Морис Дрюон - Париж от Цезаря до Людовика Святого. Истоки и берега Страница 51

В эти самые годы приехал на Кипр один иностранец. Звали его Артюр Рембо. Приехал он туда не как поэт, а как каменщик. И работал он на строительстве большого дома в лесу на кипрском Олимпе: губернаторской летней резиденции.

В 1914 году Кипр был окончательно аннексирован Британией. В 1925-м он становится ее коронной колонией. Остров продолжает быть необходимым плацдармом империи, ее солнечным сплетением, если можно так выразиться. Расположенный в самой глубине Средиземного моря, он – место сосредоточения войск, военных кораблей, агентов, информации, сердце превосходно сотканной гигантской паутины, имя которой – английское владычество, все еще живущее памятью о викторианских временах. Националистические волнения, старые панэллинистические мечты, всплески народно-освободительного движения, случавшиеся внутри маленького кипрского народа, – все это жестоко наказывалось.

Началась Вторая мировая война, и Кипр, как и Греция, сказал фашизму и нацизму «нет», означавшее, что остров остается на стороне цивилизации. А после этой Второй мировой войны, погребальным звоном прозвонившей по старым империям и колониализму, мы попадаем в самую середину нашего столетия, шестидесятого от начала кипрской истории и истории средиземноморских цивилизаций.

Прежде чем закончить, я хотел бы рассказать вам еще одну историю, историю не Кипра, а человека с Кипра, человека наших дней, человека, чья жизнь словно подводит итог шеститысячелетней судьбы острова.

Человек этот родился в горах, под знаком Льва. Он был сыном пастуха. С юных лет он пас коз и овец, проявляя при этом необыкновенные качества ума. Как видите, начало напоминает античные истории. Дети Зевса – Гермес и Аполлон – тоже начинали пастухами.

Затем этот человек, вернее еще мальчик, попал там же, у себя в горах, в старый византийский монастырь Кикко, полный чудесных икон. Здесь он жил по строгим монашеским правилам, трудясь над книгами. Видите, теперь его жизнь уже похожа на средневековую историю. В свои восемнадцать лет, живя на острове размером немногим больше Корсики, этот сын пастуха, этот юный монах еще ни разу не видел моря.

Кипр. Деревня Като-Дрис

В двадцать пять лет начальство, отметившее исключительные способности этого юноши, посылает его в Соединенные Штаты Америки к архиепископу Афинагору, будущему патриарху Константинопольскому, чтобы молодой монах мог продолжить церковное образование в Богословском университете Бостона. Как видите, это уже история наших дней.

В Америке он проводит десять лет. Он все еще живет там, когда епархия Китиона, да-да, родного города Зенона Китийского, избирает его епископом.

Но ему хотелось бы продолжить учебу, а потому он отказывается и просит провести повторные выборы, чтобы получить подтверждение воли и доверия своих соотечественников.

Затем он вступает в должность в своем епископстве. Не проходит и двух лет, как в 1950 году его снова избирают, на этот раз архиепископом Никосии, главой Автокефальной церкви, этнархом Кипра. И с этого момента его судьба неразрывно соединяется с судьбой его народа.

Неоднократно он выступает перед ассамблеями Организации Объединенных Наций, защищая дело независимости Кипра. Пламенный патриот, он поддерживает, а с 1955 года возглавляет вооруженную борьбу киприотов за независимость. В 1956 году британские власти хватают его в аэропорту в Никосии и депортируют на Сейшельские острова в Индийском океане. Вдали от страны, лишенный информации и какой бы то ни было связи с родиной, он остается несгибаемым: он объявляет голодовку; он не сомневается в своем народе, о котором не имеет никаких вестей, как и его народ не сомневается в нем.

Проходит год, и его возвращают в Европу, где он продолжает борьбу. Своим упорством, которое всколыхнуло мировую общественность, он в конце концов сумел поколебать старые привычки, отжившие традиции, старые предрассудки английской администрации. Лондон приглашает архиепископа для переговоров. Наконец в 1959 году, по результатам Цюрихской и Лондонской конференций, Кипр становится независимой республикой. Избранный президентом нового государства этнарх возвращается в Никосию, столицу французских правителей, где все теми же красными чернилами византийских императоров пишет свое имя, навсегда вошедшее в историю: Макариос.

Мне выпала честь познакомиться с архиепископом Макариосом и долго беседовать с ним. Я испытал тогда отчетливое чувство, что нахожусь рядом с поистине великим человеком. Кто-кто, а уж французы нашего поколения умеют распознавать признаки величия в государственном деятеле. В архиепископе Макариосе меня сразу поразили некие знаки судьбы и черты характера, напомнившие мне генерала де Голля.

Прежде всего, имя с оттенком предопределенности, имя, символически связанное с историей страны.[354] Затем юность, подчиненная строгому принуждению, монашескому уставу, который накладывает на душу такой же отпечаток, как и военная дисциплина. И наконец, убежденность с юных лет в том, что в один прекрасный день родине понадобится твое служение.

В ссылке, в изоляции, перед лицом невзгод, под угрозой покушений Макариос всегда демонстрирует ту же силу духа, ту же решимость, то же бесстрашие, примером которых служит для нас генерал де Голль.

Уверенность, почерпнутая в пророчествах Истории, упорство гения будут вдохновлять его как в ходе освободительной борьбы, так и в управлении государством. Его настойчивое несогласие заставит дрогнуть самые могущественные державы. Словом, в нем будет жить «некая кипрская идея», которая, возможно, не вполне соответствует реальным размерам, средствам и материальному положению его страны, но которую тем не менее он сумеет убедить мир принять.

Что станет с этой «идеей»? И каким будет будущее Кипра?

В стратегическом и торговом отношении он нисколько не утратил своего значения даже в условиях нашей, ставшей такой маленькой, планеты, которую самолет может облететь за двадцать четыре часа, хотя и с промежуточными посадками; которую голос или изображения могут облететь за секунды, хотя и им необходимо где-то начать свой путь. Так что остров и сегодня по-прежнему остается неким причалом, где цивилизация обязательно должна бросить якорь.

И для сегодняшнего Средиземноморья Кипр так же важен, как и во времена Миноса, Гомера, Александра или Людовика Святого.

Мы знаем, что внутреннее его положение нестабильно и взрывоопасно: это касается взаимоотношений между греческим большинством и турецким меньшинством. Так было не всегда, и сейчас так не везде. В некоторых регионах обе общины живут в добром согласии: греки и турки работают в одних мастерских, православные священники спокойно прогуливаются по мусульманским кварталам. В других местах, наоборот, непримиримая вражда, которая питается, подогревается и даже провоцируется извне, требует постоянного присутствия войск ООН.

Как дальше будет развиваться эта ситуация там, на Ближнем Востоке, где нет недостатка в пороховых бочках, готовых вот-вот взорваться?

Некоторые поговаривают о разделе; другие, наоборот, предлагают искать федеральные решения. Федерация для страны с населением в шестьсот тысяч душ?

«Когда федерацию образуют два разных народа, два разных государства – это прогресс, решающий шаг к согласию и единению людей, – сказал мне этнарх Макариос. – Но когда один народ раскалывается надвое, чтобы образовать федерацию, – это регресс».

Судьба маленькой территории, играющей такую большую роль в жизни планеты, очевидно, в немалой степени зависит от позиции великих держав, и прежде всего – стран Европы, частью которой является Кипр.

А Кипр, как ему и положено судьбой, все время стоит перед одной и той же альтернативой: либо Афродита, либо Дездемона.

По всему видно, особенно в последнее время, что Франция не смотрит на него глазами Отелло. Кипр заслуживает того, чтобы его любили. Но чтобы любить, надо понимать, а чтобы понимать, надо знать.

Примечания

1

Монтень М. Опыты. Ч. 3, гл. IX. О суетности. Пер. А. С. Бобовича.

2

Монтень Мишель (Montaigne, Michel Eyquem de; 1533–1592) – французский писатель и философ.

3

Сент-Шапель (Sainte-Chapelle) – «святая капелла», была задумана как хранилище реликвий, вывезенных Людовиком IX (Святым) из Константинополя, и возведена в 1245–1248 годах. Это лучшая из готических церквей небольших размеров. Тонкие каменные стены часовни усилены металлическими скобами и богато украшены. В первом ярусе (нижней капелле) три нефа, он укреплен контрфорсами. В основном ярусе (верхней капелле, высота которой достигает 20 м), куда можно было пройти из главных покоев дворца, вначале был устроен небольшой альков для королевской семьи. Неф верхней капеллы знаменит своими полностью сохранившимися витражами (в основном XIII века). Наружный портик с западной стороны, круглое окно-роза и пинакли, а также башенка перестроены в эпоху Нового времени.