Михаил Лобанов - Сталин в воспоминаниях современников и документах эпохи Страница 52

И это произойдет тем скорее, чем скорее МТС и совхозы превратятся в центры широкой политической и организационной работы в деревне[73].

Пленум ЦК ВКП(б)

Москва. 29 июня — 1 июля 1934 г.

ИНФОРМАЦИОННОЕ СООБЩЕНИЕ

29 июня — 1 июля 1934 г. состоялся очередной Пленум Центрального Комитета ВКП(б).

Пленум рассмотрел следующие вопросы:

1) О выполнении плана поставок зерна и мяса;

2) Об улучшении и развитии животноводства. Соответствующие резолюции приводятся ниже.

РЕЗОЛЮЦИИ ПЛЕНУМА

О ВЫПОЛНЕНИИ ПЛАНА ПОСТАВОК ЗЕРНА И МЯСА

I. О зернопоставках и хлебосдаче

Итоги весеннего сева являются ярким показателем роста, мощи и организованности колхозного строя в деревне. Сознательность и трудовая дисциплина колхозных масс поднялись на новую ступень. План весеннего сева перевыполнен в сроки более ранние, чем за все предыдущие годы. Качество сельскохозяйственных работ значительно поднялось. Несмотря на частичную засуху на Юге, по всем данным, урожай по СССР будет в целом не хуже прошлого года, а в некоторых областях — лучше прошлогоднего.

Пленум ЦК ВКП(б) считает боевой задачей всех партийных и советских организаций успешное и организованное проведение уборки и обеспечение максимального сбора хлебов с минимальными потерями.

Пленум ЦК ВКП(б) предупреждает партийные и советские организации об опасности проявлений в текущем году в отдельных совхозах и колхозах антигосударственных тенденций: задержки выполнения и даже попытки прямого срыва государственных заданий по зернопоставкам [оправдывать] ссылками на неблагоприятные метеорологические условия весны текущего года.

Исходя из того, что установленные постановлением ЦК ВКП(б) и СНК СССР планы поставки зерна по каждому в отдельности совхозу, МТС, колхозу и единоличному хозяйству, а также возврата ссуд являются незыблемыми Пленум ЦК ВКП(б) обязывает партийные и советские организации, и в особенности политотделы МТС и совхозов, дать решительный отпор этим антигосударственным тенденциям и мобилизовать силы и бдительность колхозников и совхозных работников на борьбу за полное выполнение в установленные сроки плана зернопоставок и возврата ссуд.

Пленум ЦК ВКП(б) постановляет:

1. Считать важнейшей задачей партийных и советских организаций в 1934 г. развертывание конкретных мер борьбы с потерями во всех процессах работы (хлебоуборка, скирдование, перевозки и хранение хлеба), для чего обеспечить обязательное скашивание всего созревшего хлеба, не допускать растяжки укоса хлебов и в связи с этим осыпания зерна, тщательно произвести подгребку колосьев, установку зерноуловителей на уборочных машинах, скирдование и перевозку хлеба таким образом, чтобы предупредить россыпь зерна, устранить опасность подмочки колосьев в скирдах и копнах и уберечь тем самым колхозы и совхозы от потерь зерна.

ЦК особо подчеркивает важность борьбы за сохранение урожая от хищений как на корню, так и после уборки и обязывает все местные партийные и советские организации, в том числе политотделы, твердо осуществлять закон от 7 августа 1932 г. «Об охране социалистической общественной собственности»…[74]

М. Алексеев

«Драчуны»

Отрывок из романа

…В тридцать третьем начался второй на моей памяти голод, он был, пожалуй, пострашнее предшествующего, хотя и не был вызван засухой — этой извечной злой мачехой земли. Признаться, и теперь я еще пытаюсь уразуметь происхождение этого голода. Урожай в тридцать втором году был если не самым богатым, то, во всяком случае, неплохим. Колхозники нашего села, получивши по сто граммов на трудодень в качестве аванса, надеялись получить еще по килограмму позднее, при окончательном расчете с государством. Надежда эта, однако ж, рухнула, когда нежданно-негаданно объявился «встречный план» по хлебозаготовкам, который неумеренным усердием местных властей и малограмотных активистов подмел артельные сусеки до последней зернинки, оставив людей без хлеба, а лошадей колхозных без фуража.

Тридцать третий год остался и останется в памяти моей самой ужасной отметиной. И как ни тяжко и ни горько вспоминать о нем, я все-таки обязан сделать это перед своими земляками. Обязан перед памятью людей, отдавших свои жизни хоть и не на боевых рубежах Великой Отечественной, но совершивших подвиг уже одним тем, что в самую трудную годину, до самого своего смертного часа не разуверились в Советской власти, не предали ее анафеме, не прокляли, завещая эту святую веру всем, кому суждено было жить, бороться, побеждать и исполнять свои обязанности на крутых поворотах истории.

Первый дом, куда заглянула косая за своей поживой, был дом моего непочетовского дружка Кольки Полякова. Как бы для того, чтобы убедить людей, что она пришла к ним с самыми серьезными намерениями, смерть начала сразу же с главы семейства. Кроткий и тихий, Николай Федорович Поляков, Колькин папанька, раз и два повстречавшись с голодными глазами детей, присел у раскрытого зева голландки и принялся подкармливать ее жгутами смятой соломы. Разъярясь, огонь то и дело высовывал длинный язык наружу, минутами доставал до клинышка редкой седой бороды мужика, но тот не обращал на это никакого внимания: не тем был озабочен. Не слышал, казалось, и голоса жены, звавшей его к ужину: на столе курилась половинка пареной тыквы, и дети, не спускавшие с нее глаз, ждали только, когда к столу подойдет отец и подаст команду к еде. Семья — жена, два сына и три дочери — не знала, что Николай Федорович успел обойти с пустым мешком под мышкой всю Непочетовку и вернулся ни с чем: у одних соседей, таких, скажем, как Архиповы, хоть и был еще хлебец, но далеко не в излишестве; другие, прослышав, что Воронин не нынче, так завтра пошлет отряд активистов по дворам за этими самыми «излишками», поспешили упрятать «пашеничку» или «ржицу» и упрятали так далеко и глубоко, что сами не решались притронуться к ней, откопать, и жили, как все, впроголодь: большая же часть домов так же, как и дом Поляковых, налегла на картошку, тыкву и свеклу, пока они еще были. К Масленице вышли и овощи…

…Федот рассказывал правду. Его двор оказался как бы первым полигоном, где председатель решил испытать им же придуманное орудие, с помощью которого надеялся обнаруживать припрятанный хлеб. Сам ли Воронин, другой ли кто, но быстро нашел для этого изобретения и удивительно точное название: щуп. Все гениальное просто, изрек какой-то философ. Воронинское детище окончательно утвердило бы его в такой мысли. Представьте себе длинную, похожую на барскую трость, толщиною с мизинец проволоку, свернутую в кольцо на одном конце и заостренную на другом. Повыше жала с помощью пробоя или какого иного инструмента (это уж дело кузнеца Климова) выщерблена наискосок маленькая, величиною с самый крохотный наперсток выемка, — она-то и была наихитрейшей и наиковарнейшей частью невинной с виду железяки. Погруженный в землю, мякину или солому и затем выдернутый, щуп зачерпнет своей выемкой несколько зернинок, и хозяин припрятанного хлеба может навсегда распроститься с ним, а в придачу получить еще и суровое наказание за укрывательство пшеницы или ржи…

Теперь он сидел у раскрытой дверцы голландки, подбрасывал в нее соломы, поддерживал таким образом огонек жизни и, услышав наконец, что его зовут к столу, попытался было оторвать ослабевшее вдруг тело от земляного пола, но не смог. Подергал правою рукой в сторону стола, как бы прося подмоги, но никто, похоже, не заметил этого движения. Беспомощно, виновато поморщился, неловко запрокинулся сперва назад, потом качнулся вперед, как бы стараясь отлепить себя от пола; опять упал навзничь, и только теперь домашние увидели, как задергалась уставившаяся в потолок его жидкая козлиная бородка, а голубые глаза расширились до пугающего размера и застыли в немом удивлении, первыми, знать, распознав приблизившийся вплотную смертный час.

Хоронили Колькиного отца еще по-старому, по-христиански. Дашуха Архипова и другие соседки помогли жене покойного обмыть длинное сухое тело, облачить его во все «смертное», припасенное загодя и хранившееся на дне большого семейного сундука, а мужики уложили его в гроб, сколоченный моим дедом из досок, припасенных было для себя. Даже кое-что собрано по дворам для поминок. Правда, за поминальный стол были посажены лишь одни могильщики, страшно умаявшиеся при вскрытии промерзлой на полсажени глинистой земли. Мы, ребятишки, привыкшие к тому, что и про нас обычно не забывали в таких случаях, хоть в последнюю очередь, но угощали все-таки наваристыми, пахнущими лавровым листом щами и белоснежной кутьею, в которой попадались коричневые, невозможно сладкие изюминки, — мы и сейчас вертелись у Колькиного дома, но никто нас не покликал…