Александр Шубин - Золотая осень Страница 52

Также, как и Горбачев в первые годы своего правления, Андропов надеялся на силу разнообразных «контрольных показателей», которые должны были держать в ежовых рукавицах экономическую стихию. Воля государства довлела над волей потребителя, но усиливавшиеся директора быстро находили способы обходить «цифры».

В деле репрессивной политики Андропов был решительнее, чем в экономическом реформаторстве. Пока пекли пряник, в дело пошел кнут.

Если при Брежневе советские ценности равноправия сдерживали аппетиты элиты, заставляли ее скрывать свои привилегии, то Андропов был намерен превратить эти ценности в карающий меч. Правда, отменять номенклатурные привилегии он при этом не собирался.

В декабре 1982 г. был смещен и позднее отдан под следствие министр внутренних дел Щелоков. На его место Андропов поставил ретивого, но не вполне «своего» председателя КГБ Федорчука, который приступил к чистке ненавистных органов МВД. На место бывалых, хотя и не безгрешных работников милиции приходят «проверенные кадры» КГБ. Такое «укрепление» милиции изрядно дезорганизовало ее деятельность, прежде всего потому, что КГБ отправляло на работу в милицию тех работников, которых было не жалко. Да и в целом квалификация сотрудников госбезопасности не годилась для милиции. Специалисты по борьбе с разведкой и инакомыслием оказывались беспомощными перед лицом бандитизма.

Однако Андропов ориентировал милицию на выполнение новых для нее функций, где особой квалификации не требовалось. Выступая на встрече с секретарями ЦК, Генеральный секретарь говорил о том, что «ослабла дисциплина труда. По Москве, например, в рабочее время бродят тысячи бездельников, как правило управленцев, сотрудников НИИ и т.д.»[517] Началась кампания борьбы за трудовую дисциплину. Пик этой операции «Трал», ставшей визитной карточкой андроповского правления, пришелся на декабрь 1982 г. Милиция устраивала облавы на людей, оказавшихся в рабочее время на улице, в магазине или парикмахерской. Если не находилось уважительных причин их отсутствия на рабочем месте, «праздношатающимся» грозили административные взыскания. Государство стало воистину полицейским, что, однако, не мешало действовать преступникам, на которых у милиции осталось меньше времени.

Но это была только часть кампании по «наведению порядка», ядром которой стала «борьба с коррупцией».

Центральная партийная номенклатура во главе с Андроповым не могла смириться с тем, что средства, предназначенные для общегосударственных задач, уходят в карманы подчиненных. Обозначившееся в период брежневского правления стремление части номенклатуры перекачать власть в собственность противоречило интересам правящей олигархии, распоряжавшейся народным хозяйством в целом.

Коррупция действительно представляла собой серьезную проблему для СССР, но методы борьбы с ней в первой половине 80–х гг. не позволяли эту проблему решить. Речь не шла о преодолении социальных причин коррупции, прежде всего — монополизма бюрократии, широких полномочий чиновника при принятии решений. Политика «борьбы с нарушениями социалистической законности» была призвана нанести выборочные удары по отдельным звеньям системы коррупции (иногда второстепенным) с тем, чтобы умерить аппетиты остальной части аппарата.

В центральных ведомствах было решено арестовать по несколько чиновников – дабы остальные трепетали. При этом жертвы выбирались достаточно произвольно, и не всегда из числа тех людей, которые действительно играли значительную роль в коррупционной сети.

«В 70–х и начале 80–х годов было произведено большое количество арестов, возникло множество судебных дел, очевидной особенностью которых было общее снижение уровня требований к соблюдению начал объективности, законности и одновременно — заметное усиление репрессивных тенденций в оценке действий обвиняемых по этой категории дел,” — считает адвокат И. Кисенишский[518].

Наиболее громкое дело в Москве было связано с разоблачением злоупотреблений в торговле – были арестованы директор «Елисеевского» магазина (гастронома № 1) в Москве Ю. Соколов и его сотрудники. По утверждению замминистра внешней торговли В. Сушкова, расследование его дела велось с нарушениями норм законности. Это подтверждается и процессом частичного пересмотра дела Соколова, прошедшим уже в 90–е гг.[519] В ноябре 1983 г. Соколова, которому обещали мягкий приговор в случае сотрудничества со следствием, расстреляли. Директор гастронома № 2 застрелился сам. По делу Главторга проходили сотни сотрудников. Начались аресты в Ростовской области, в Одессе, Краснодарском крае и других регионах.

В августе 1983 г. министр внутренних дел В. Федорчук сообщал о разоблачении злоупотреблений на транспорте: «в итоге умелых действий оперативных работников МВД СССР разоблачена группа взяточников во главе с начальником ревизионного отдела Министерства путей сообщения Путинцевым и его заместителем Берченко, которые вместе с сообщниками привлечены к уголовной ответственности… Велики приписки на транспорте. На иных из проверяемых объектов они достигают 40 процентов. В подмосковном Ногинске, например, за счет систематических приписок списано за три года с подотчета одного из водителей 36 тысяч литров бензина и ему незаконно выписано 11 тысяч рублей, а служащие автопредприятия получили 80 тысяч «премиальных». В прошлом году госавтоинспекция выявила значительное количество грузовиков с неработающими спидометрами.

Немало расхищается железнодорожных грузов, причем зачастую самим работниками транспорта. На станции Курск группа машинистов и их помощников совершила несколько краж на общую сумму более чем 93 тысячи рублей, а бывший начальник грузового двора станции Самтредиа (Грузинская ССР) похитил 1300 мешков сахара»[520].

Массовые репрессии прокатились по сфере обслуживания, где врачам, электрикам, продавцам и т.п., давно стало принято «доплачивать за качество» подарками от «благодарного клиента».

Андроповские репрессии, оставшиеся в мифе как народная борьба против проворовавшихся чиновников, на деле своим острием обернулись против водителей, железнодорожников и прочих «стрелочников», покушавшихся на монополию партийно–государственного руководства распоряжаться «общенародной» собственностью. При этом усиление контроля за распоряжением государственной собственностью только укрепляло коррупционный механизм в целом. Дело в том, что коррупция в СССР опиралась на разветвленную систему приписок, ставшую своего рода реакцией общества (в том числе и руководящей элиты) на оторванные от жизни экономические планы. Вводя новые контрольные показатели, Андропов усиливал социальную почву коррупции.

Приверженный политике локальных экспериментов, Андропов и для «искоренения коррупции» решил выбрать образцово–показательный полигон. Им стал Узбекистан. По мнению следователя по особо важным делам при Генеральном прокуроре СССР К. Майданюка, возглавлявшего расследование «хлопкового дела» (приписок в хлопковой отрасли Узбекской ССР), «Узбекистан пал жертвой планового экстремизма, преступного по сути, ибо физически не мог дать столько хлопка, и это была народная трагедия: пирамида приписок начиналась с поля, с бригады, потом — хозяйство, район и т.д. (участвовали все — получали по разному)…»[521]

В Средней Азии (и не только в Узбекистане) коррупция была к тому же вплетена в систему традиционных отношений, что придавало всей конструкции не только всеобъемлющий, но и почти легальный характер. Без взятки многие чиновники и хозяйственники просто не могли работать, взятка считалась нормальной доплатой, молчаливо санкционированной сверху. Соответственно, легко было «выйти на след» преступления, которое не очень–то и скрывали.

Андроповский удар пришелся по базису и среднему звену пирамиды коррупции. Волна арестов захватила массу рядовых взяткодателей и взяточников. Следователь Т. Гдлян вспоминает: «в организованные руководством Узбекистана и Центра преступления было втянуто огромное количество трудящихся. Из них тысячи и тысячи уже осуждены к различным мерам наказания. В их числе бригадиры, агрономы, председатели колхозов, директора совхозов и другие специалисты низшего звена управления, чьим трудом и знаниями выращивался хлопок. Справедливо ли это? Из многих взятки вымогались фактически насилием… Вместо того, чтобы разобраться в первопричинах этих преступлений с феодальным душком, отличить матерых организаторов от бессловесных рядовых исполнителей и дифференцировано подойти к судьбе каждого человека, ставшего винтиком коррупционного механизма, формально–бюрократическая машина правоохранительных органов без особого разбора, с хрустом прошлась по их судьбам»[522].