Владимир Зензинов - Пережитое Страница 54

Военная штаб-квартира нашей партийной организации находилась в одном из маленьких и узеньких переулков, выходивших на длинный Арбат - возле самой Арбатской площади. Это была квартира члена нашего Комитета Лидии Мариановны Арманд, молодой женщины, которую я знал по Швейцарии, когда и она и я были еще студентами.

У нее были тонкие и красивые черты лица, как у ангелов Ботичелли, матовая нежная кожа, большие темные глаза - она была пламенным оратором, зажигавшим сердца слушателей. Но теперь было не время речей. Эта квартира, помещавшаяся в первом этаже каменного дома, была в эти дни революционным муравейником. Сюда за инструкциями и с сообщениями то и дело прибегали из разных районов города курьеры, отсюда исходили и приказания. Телефон был в городе выключен, и все сношения могли происходить только при помощи курьеров. Газет тоже не было и мы выпускали ежедневно Бюллетень с описанием хода восстания на основании приходивших к нам из районов сведений.

Мы составляли ежедневный бюллетень в нашей штаб-квартире, затем его несли в захваченную революционерами типографию и там печатали. Потом разносили отпечатанный Бюллетень по районам. Это была нелегкая и далеко не безопасная задача, так как проходить неизбежно надо было через опасные зоны. Курьер с таким грузом, в случае ареста, конечно, расстреливался на месте.

Составлял Бюллетень Никитский, которого мы за это прозвали "Скриба" (чего бы я, между прочим, сейчас не дал за обладание этими Бюллетенями!). Каменная лестница в квартиру была вся затоптана снегом, снег был нанесен многочисленными посетителями и в самые комнаты. Здесь же у нас был и склад оружия - сюда приносили маузеры (еще совсем новенькие, смазанные густым вазелином) и аккуратные, тяжелые пачки патронов, отсюда же всё это и разносили, куда надо.

На столе всё время кипел самовар и прибегавшие подкреплялись наспех. Здесь же на столе стояли банки с динамитом и гремучим студнем и начиненные уже бомбы. Помню, кто-то хотел положить сахару в свой стакан чая, открыл стоявшую на столе жестянку и... рассмеялся: в ней оказался гремучий студень. Как мы все в эти дни там не взорвались, как нас не захватили, не переарестовали и не перестреляли, до сих пор не понимаю.

Тогда у всех у нас было единодушное настроение - живыми не даваться в плен, если придут арестовывать, будем отстреливаться до последнего патрона, до последней бомбы! А опасность караулила буквально за каждым углом. Помню, вдвоем с моим приятелем, Марком Вишняком, несли мы куда-то в другой конец города несколько маузеров. Это была рискованная задача. Одни районы были в наших руках, другие - заняты войсками и полицией. Как перебежать, как добраться из одного района в другой? Где-то щелкают выстрелы - иногда далеко, иногда совсем близко, тут же за углом. Наши это стреляют или нет? Помню, Марк на каждом углу восклицал: - "ой, как страшно!" - но шел дальше.

И я тогда вспомнил слова Толстого, что храбрость заключается вовсе не в том, чтобы не испытывать чувства страха, а в том, чтобы это чувство побеждать. Мне тоже было страшно... Осторожно выглядываешь из-за угла. Под шубой два маузера, в руках - третий, который держишь наготове, со взведенным курком... И какая радость, когда доберешься до своих! Вот первые баррикады, нас окликают дружинники - мы уже в безопасности, нас окружают товарищи. И опять назад - в штаб, через страшное но мэн'с лэнд. С удивлением сейчас припоминаю, что наш штаб находился в районе, занятом войсками... Почему, не знаю.

А сколько чудесных рассказов, сколько необыкновенных приключений и переживаний! Везут на извозчике патроны. Они - в тяжелых плоских картонных пачках. Их положили под ноги, прикрыли сеном. На извозчике Вера Руднева и Женя Ратнер (член Московского комитета). Женя обняла Рудневу за талию и поддерживает ее. Разъезд казаков. - "Стой! Куда едете!?.. Выходи по одной! Руки вверх! Обыскать!.." - "Ради Бога, - взмолилась Женя, - везу знакомую в больницу, родить должна". - Руднева закрыла в изнеможении глаза. Казаки вплотную, с ружьями на перевес, подъезжают к извозчику и, не слезая с коней, ощупывают сверху обоих. На них ничего нет. - "Пошел дальше!" - Если бы они вышли из саней, сани были бы обязательно обысканы, патроны под сеном найдены и обе, конечно, были бы убиты на месте.

Рассказывали об одной погибшей курсистке, которая переносила несколько револьверов - она подвязала их под юбкой. Обыскивавшие солдаты их нащупали, опрокинули девушку в снег и проткнули ее несколько раз штыками снизу вверх...

Марк Вишняк с Львом Арманд несли маузеры - у него они были спрятаны на груди, у Арманда - по бокам. Наскочили на драгунский разъезд. - "Стой! Руки вверх! Подходи по одному!" Сначала обыскали Арманд - провели руками по груди и по спине и ничего не обнаружили. Потом взялись за Вишняка - провели по бокам, тоже ничего нет! - "Ну, проваливай, жидовская морда!" - Марк говорил мне потом, что то был единственный в его жизни раз, когда ругательство "жидовская морда" доставило ему удовольствие!

Но были у нас в штабе и тихие часы. 12 декабря Дубасов отдал приказ круглые сутки держать на запоре все ворота и парадные двери, выходившие на улицу. Никто не имел права после 9 часов вечера и до 7 часов утра выходить на улицу. Ночью Москва замирала. Мы вповалку спали на полу - на разостланных на полу шубах. Стояла странная тишина. Мы обменивались впечатлениями за пережитой день. Порой раздавалась шутка, звучал и смех. Вечерами мы любили усаживаться в темноте на полу возле затопленной печки и тихо, тихо пели хором сложенную в эти дни песню (ее сложил Ник. Ив. Рыбкин, бывший в те дни эсэром, позднее сделавшийся максималистом) :

Мы требуем свободы, свободы, свободы!

Мы требуем свободы - довольно нам терпеть!

Восстань, народ рабочий,

Страдающий на поле и в шахтах и в строю,

Восстань для лучшей доли

Свои права на счастье ты обретешь в борьбе!

Я и сейчас помню мотив этой песни, рожденной тогда.

Были такие тихие минуты и днем. Тогда мы открывали форточку в окне - и слушали. Медленно падали снежинки, залетали в комнату и тут же таяли. Где-то раздавались иногда отдельные выстрелы, пулеметная трескотня и мягкие пустые удары орудий. За один час мы насчитали 62 пушечных выстрела.

Как-то к нам поступило сообщение, что в окрестностях Москвы обнаружены склады военного оружия, которые можно захватить. Необходимо обследовать. Взялись за это Вадим Руднев (Бабкин) и наш начальник Боевой Дружины, Александр Яковлев (Тарас). Они отправились в экспедицию с утра. Только около шести часов вечера, когда уже совсем стемнело, вернулся Александр. Вид у него был угрюмый. - "А где Вадим?" - "Нет Вадима", - неохотно ответил Александр. Из его дальнейшего рассказа выяснилось, что оба они, поднимаясь от Кузнецкого моста по Камергерскому переулку, наткнулись на цепь солдат, шедших им навстречу. Александру удалось завернуть за угол и скрыться, но он ничего не знал о судьбе Вадима - слышал только выстрелы... - "Вероятно погиб..."

- Но Вадим Руднев не погиб. Произошло следующее. Когда оба они - и Александр и Вадим - побежали под выстрелами, одна из пуль ранила Вадима. Пуля пронизала насквозь его правый бок (он потом показывал входное и выходное отверстие), раздробила перламутровую запонку манжета, вошедшую в мякоть ладони, и отстрелила мизинец (все здоровавшиеся с Рудневым чувствовали отсутствие мизинца на его правой руке). Руднев упал и не мог подняться. На локтях с трудом вполз в подъезд, каким-то чудом вскарабкался на первый этаж и постучался в первую попавшуюся ему дверь. Его впустили, перевязали и, что замечательнее всего, спрятали, хотя это и было для хозяев квартиры связано со смертельной опасностью (Дубасов отдал распоряжение не принимать раненых и немедленно сообщать о них властям).

На другой день дали знать одному из отрядов нашего Красного Креста (все дни восстания действовал так называемый Вольный Красный Крест из добровольцев) - и Вадима перевезли в Строгановское Рисовальное Училище, где был оборудован один из наших перевязочных пунктов.

Из Строгановского училища нам сейчас же дали знать. Я навестил Вадима в тот же день - это было 12-го или 13-го декабря. Сначала я повидался с доктором. Доктор сказал, что определить серьезность ранения пока невозможно рана сквозная: если пуля прострелила кишечник, положение раненого безнадежно, если же она кишечника не задела, то все может обойтись благополучно. - "Узнаем мы это по температуре, - сказал доктор, - если температура сегодня или завтра подымется, это будет означать, что рана смертельна". Когда я разговаривал с Вадимом, температура еще не была повышена, но что будет завтра? Впрочем, о ране мы не говорили. Вадим интересовался лишь тем, как идет восстание. И мы с ним сообща решили, что движение необходимо форсировать дальше - назад дороги нет. Эту линию мы в Комитете и проводили - она совпадала с нашим настроением. Мы тогда еще не знали, что, по требованию адмирала Дубасова, в спешном порядке, наконец, был двинут из Петербурга на усмирение Семеновский гвардейский полк, в котором правительство было уверено...