Александр Тюрин - Правда о Николае I. Оболганный император Страница 54

Историки-марксисты представляли это как столкновение двух несправедливых захватнических сторон, но делали упор на российскую «отсталость», проводя попутно мысль о том, что она могла быть преодолена лишь с помощью «единственно правильного учения». Западные историки и российские историки-западники, соглашаясь с тезисом об «отсталости», представляли ее результатом врожденной порочности российской социально-политической системы. Главный противник России рисовался, напротив, как передовое государство, чей нескончаемый прогресс обусловлен врожденной свободой.

Эти оценки, в общем, преобладают в популярной литературе и публицистике до сих пор.

Так что же было врожденным у врагов России в этом конфликте? Свобода или нечто иное?

Незамерзающие воды, отделяющие Британские острова от европейского континента, стали для Англии источником двух благ. Не мешая торговому обмену, они защищали ее от сильных континентальных врагов.

Однако толчком для развития страны стали особые виды участия в морской торговле.

Это было, во-первых, пиратство, паразитирование на чужих торговых коммуникациях (Тойнби, кстати, метко подметил сходство между набегами степных кочевников на торговые караваны и деятельностью «кочевников моря» — пиратов.) И, во-вторых, это были поставки бесплатной рабочей силы в Новый Свет — работорговля. Приход протестантской этики удивительным образом совпал с массовым превращением людей в товар, причем не особо ценный. На одного негра, доставленного на плантации, приходилось четверо погибших при отлове и транспортировке.

Вслед за буржуазной революцией и разгромом голландских конкурентов на море последовал период торговой экспансии, захватывающий около ста лет и опирающийся опять-таки на географические факторы. Их роль признают даже британские историки, столь гордящиеся достижениями своей страны:

«Почему эта (промышленная) революция началась в Англии в XVIII? Атлантика была столь же важна для торговли, как в древности — Средиземное море. После Колумба самыми активными купцами стали те, которые искали выход из Атлантики. Среди торгующих народов XVIII в. позиция англичан была наиболее благоприятна благодаря географическому положению, климату и ходу истории… Стагнация политики, религии и жизненного уклада в XVIII в. ускоряли концентрацию промышленности. Концентрация же в свою очередь подстегивала страсть к техническим изобретениям».[158]

Торговая экспансия завершилась приобретением колоний, эксплуатация и прямое ограбление которых стали источниками инвестиций для бурного роста английской индустрии.

Принудительное обезземеливание крестьянства образует на самих Британских островах огромный резервуар дешевой рабочей силы. Начавшееся со знаменитых огораживаний 15–16 вв., оно проводилось особо насильственными методами в Ирландии.

Людям, лишенным средств производства, приходилось выбирать между фабрикой и виселицей. С 16 в. Англии существовало свирепейшее в мире уголовное законодательство, направленное против «экспроприированных», в котором смертная казнь существовала за тысячи преступлений, начиная с мелкой кражи на сумму в два шиллинга (стоимость курицы). В правление Генриха VIII на плаху было отправлено 72 тыс. чел., при Елизавете I — 90 тыс.[159] Работные дома, куда бездомная рабочая сила направлялась принудительно, впервые создаются королевским указом еще в 1530 (и превращаются парламентским актом в настоящую систему трудовых лагерей в 1834). Для малолетних они были настоящими морильнями.

Трудящиеся, лишенные средств производства, фактически подвергались новой форме закрепощения — пролетарской.   И совокупность законодательных актов на протяжении трех столетий сводилась к тому, что пролетаризированный  труженик должен отдать свой труд ближайшему нанимателю за любые гроши. В случае, если трудящиеся пытались искать более подходящего нанимателя, им угрожали обвинения в бродяжничестве с наказаниями в виде различных истязаний, длительное бичевание ("пока тело его  не будет все покрыто кровью"), заключение в исправительный дом, где его ожидали плети и рабский труд от зари до зари, каторга и даже казнь.[160]  Согласно закону "о поселении" от 1662,  действовавшему до начала 19 в., любой представитель простонародья мог быть подвергнут аресту, наказанию и изгнанию из любого прихода, кроме того, где он родился.[161] 

Дети уже во времена Дефо начинали работать с четырех-пятилетнего возраста.[162] В период промышленной революции помогали взрослым на шахтах, десятилетние трудились  по 14 часов в день, таская по  низким туннелям, где взрослому не разогнуться, вагонетки с углем.

На лондонском трудовом рынке, располагавшемся в кварталах Уайт-Чепл и Бетнал-Грин, родители предлагали своих детей в возрасте от семи до десяти лет любому человеку на какую угодно работу с раннего утра до поздней ночи. (Первые законы, ограничивающие использование труда детей до 10 лет появятся только в 1850-х гг.)[163]

Два основных ресурса первой фазы промышленной революции — каменный уголь и железная руда — были в Англии в изобилии. В Дергэме, Йоркшире, Ланкашире и других районах железнорудные и каменноугольные месторождения едва не наползали друг на друга.[164] Уголь и руда находились вблизи основного торгового ресурса — незамерзающих портов, через которые мог осуществляться вывоз готовых изделий и ввоз дополнительных объемов сырья…

Английские изобретения посыпались как из рога изобилия. Машина по очистке хлопка Уитни дала мощный толчок плантационному рабству в Вест-Индии и на юге США; промышленность передовой Англии снабжали сырьем рабы, по труду и быту ничем не отличающиеся от древнеегипетских. Паровая машина Уатта быстро заменяла водяные двигатели на английских фабриках. Производство машин стало толчком к революции в станкостроении, которое должно было обеспечить создание стандартных и сложных по форме деталей. В 1830 г. была построена первая протяженная железнодорожная линия длиной 55 км, соединившая Манчестер, крупнейший промышленный центр Англии, с Ливерпулем, одним из крупнейших английских портов, выросшем на работорговле.

Учитывая скромные английские расстояния, железные дороги связали Англию в единый производственный комплекс, состоящий из портов, фабрик и шахт, с высокими скоростями грузооборота, с высоким темпом хозяйственной жизни и оборачиваемости финансовых средств, с высокой прибыльностью. Если позволить биологическое сравнение, то Англия стала напоминать хищное теплокровное млекопитающее с быстрым обменом веществ, по сравнению с которым не только Китай, но и Россия напоминала огромного неповоротливого гиганта, этакого хладнокровного динозавра. Если продолжить эту аналогию, то и объемы потребления пищи у такого млекопитающего хищника должны быть на порядок выше, чем у травоядного динозавра.

Массовое дешевое производство промышленных товаров сочеталось с контролем над мировыми торговыми путями, с полной торговой монополией в огромных колониальных владениях. Британская продукция затопила рынки всего мира, разоряя местных производителей. Защищенные рынки взламывались британским флотом. К торговому и промышленному превосходству Англии добавилось финансовое. Это означало неограниченные возможности по закабалению других стран. Наступила «Pax Britannica», первая эпоха глобализации. Британцы показали, что издержки производства можно минимизировать почти до нуля. Если поискать, то можно всегда найти место на Земле, где ресурсы возьмешь практически бесплатно, в том числе, и плодородную землю, и рабочую силу.

Лишь в начале 19 в. заканчивается 250-летняя официальная история английского работорговли, внесшей огромный вклад в становление торгово-промышленного капитала Британии и обошедшаяся Африке в десятки миллионов жизней. Впрочем, само рабство в английских колониях вполне официально просуществует до 1834, а контрабандная поставка негров, до 100 тыс. чел. в год, на плантации США, будет продолжаться еще более полувека.

В начале XIX в. заканчивается окончательной победой лендлордов обезземеливание британских крестьян. В 1814 г., при всех декларированных гражданских правах, герцог Сазерленд велел сжечь жилища всех крестьян на своих землях — 15 тыс. чел. были принуждены покинуть родину.

Страна бурного промышленного подъема, пожирающая дешевые ресурсы и принудительный труд колоний, демонстировала весьма печальные картины собственного пролетариата еще в 1840-х.

«В Лондоне каждый день 50 тыс. человек, просыпаясь утром, не знают, где они проведут следующую ночь. Счастливейшие из них, которым удаётся приберечь до вечера пару пенсов, отправляются в один из так называемых ночлежных домов (lodging-house), которых множество во всех больших городах, и за свои деньги находят там приют. Но какой приют! Дом сверху донизу заставлен койками; в каждой комнате по четыре, пять, шесть коек — столько, сколько может вместиться. На каждой койке спят по четыре, по пять, по шесть человек, тоже столько, сколько может вместиться,  — больные и здоровые, старые и молодые, мужчины и женщины, пьяные и трезвые, все вповалку, без разбора.»