Нина Берберова - Люди и ложи. Русские масоны XX столетия Страница 56

«Новое русское слово», 7 марта 1945 г. стр. 1-2.

МИТРОПОЛИТ ЕВЛОГИЙ И В.А. МАКЛАКОВ ПОСЕТИЛИ СОВЕТСКОГО ПОСЛА БОГОМОЛОВА

(От парижского корреспондента «Нового русского слова» Я.Я. Кобецкого)

Русская политическая эмиграция в Париже в лице ее наиболее авторитетных представителей вступила на путь полного примирения с советской властью.

12 февраля советского посла Богомолова посетила делегация, во главе которой стоял представитель Эмигрантского комитета, В.А. Маклаков.

В делегацию, помимо В.А. Маклакова, входили следующие лица: Председатель «Союза Советских Патриотов» проф. Д.М. Одинец, А.С. Альперин, А.А. Титов, М.М. Тер-Погосян, В.Е. Татаринов, Е.Ф. Роговский и А.Ф. Ступницкий. Одновременно, по другому приглашению самого полпреда прибыли на рю де Гренелль адмирал М.А Кедров, заменяющий ген. Миллера на посту председателя Обще-Воинского союза, и адмирал Д.Н. Вердеревский[130].

Делегация была принята послом Богомоловым и первым секретарем посольства А.А. Гузовским.

Со слов двух лиц, присутствовавших при свидании, передаем содержание речей, которыми обменялся В.А Маклаков с Богомоловым. 

— Я испытываю чувства глубокого волнения и радости, что дожил до дня, когда я, бывший русский посол, могу здесь, в здании русского посольства, приветствовать представителя Родины и принять участие в ее борьбе с врагами-захватчиками.

Далее Маклаков подчеркнул, что за 27 лет существования эмиграции, существовали определенные предубеждения, создалась особая психология. Нужно время, чтобы исчезла несогласованность, чтобы сгладились все шероховатости и чтобы на основе любви к общей Родине вернулись взаимный контакт, понимание и доверие.

Ответ Богомолова

— Когда эмигранты узнали, как немцы обращаются с русским населением, в них заговорило русское чувство, и они отхлынули от Гитлера. Этот момент был переломным в отношении советской власти к эмиграции. Власть увидела, что в эмиграции не угасло чувство патриотизма и чувство долга перед Родиной.

— Но я сразу хочу подчеркнуть, — продолжал Богомолов, — что есть огромная разница между русским патриотизмом эмигрантов и советским патриотизмом народов Союза. Союз, как таковой, выше России и союзный патриотизм выше русского.

— Смешение понятий русского и советского патриотизма сейчас вещь обычная. Эти понятия смешивает и журнал «Советский патриот». Но эмиграции нужно найти силу духа и разумения, чтобы подняться до понятия советского патриотизма.

Обмен мнений

После речи Богомолова собравшиеся поочередно излагали в разной форме однородные по существу мысли и чувства. Все указывали на необходимость единения и общей плодотворной работы, в которой должны принять участие все культурные силы эмиграции. Один из членов делегации задал послу вопрос: что в современной сов. жизни в социально-политическом плане является незыблемым, не подлежащим изменению и что, возможно, подвергнется эволюции?

Посол ответил:

— Незыблемым, неизменным и вечным является отказ от личной собственности на землю, отказ от собственности на фабрики и заводы.

Члены делегации единодушно заявили о своей готовности к единению и о полном отсутствии какой-либо вражды к «Русскому патриоту»[131].

Тост за Сталина

После речей и обмена мнений членам делегации был предложен завтрак «а ля фуршет». Первый тост провозгласил Богомолов:

— За доблестную Красную армию и ее вождя маршала Сталина!

Адмирал Кедров поднял бокал за Богомолова, благодаря его от имени всех присутствующих за только что пережитые исторические минуты.

Как ни велика была политическая эволюция в русской эмиграции, этот визит делегации во главе с В. А. Маклаковым и Н.А Кедровым произвел на нее потрясающее впечатление.

Делегации Маклакова предшествовал визит на рю де Гренелль в сов. посольство митрополита Евлогия, главы западноевропейской епархии.

В результате этого визита, в церковных кругах сообщают, что митрополит намерен оторваться от юрисдикции константинопольского патриарха и перейти в полное подчинение патриарху Алексию Московскому.

Я. Кобецкий.

Два человека из пошедших в советское посольство не были названы Кобецким – возможно, что они были вычеркнуты редакцией «Н.Р.С.». Это были Адамович и Маковский. Может быть, их имена были сняты по той причине, что они были «литераторами», а не «политиками». Адамович, при нашей последней встрече в парижском кафе Мариньян (Елисейские поля) в 1966 г., сказал мне о том, что он «жалеет, что ходил», и позже в своей книге о Маклакове (биографии, в которой он забыл упомянуть годы рождения и смерти В.А.М.) он писал, что «многие потом жалели об этом визите», и даже что «Маклаков позже жалел, что пошел к Богомолову»[132]. Что касается Маковского, то он был тем человеком, который летом, после возвращения Бунина из Грасса в Париж, устроил ему свидание с послом, и даже повез его сам в советское посольство. Алданов, который писал о Маклакове потом, вовсе не упомянул об этом его визите так, как если бы его и не было, может быть, по просьбе самого Маклакова, а может быть и потому, что вовсе не сочувствовал ему. Сам же Маклаков, несмотря на нападки на него в «Русской мысли» в конце 1940-х гг., когда в Париже начала выходить русская эмигрантская газета, никогда печатно не признался, что имел иллюзии, которые привели его к этой ошибке[133].

В архиве Маклакова в Гувере, как я уже сказала, имеются 18 ящиков (а возможно и больше), где хранятся письма к нему, написанные с 1918 до 1956 гг. Среди них есть и копии его ответов. Два периода особенно полно представлены: период после Первой войны и период после Второй. Официальная переписка времен Версальской конференции (1919 г.) с Бахметевым и другими послами, на толстой бумаге с двуглавым орлом, мною была только просмотрена. Но интимная переписка с ними, а также с бывшими министрами Временного правительства, мне известна. Как писал М.М. Винавер кн. Львову в 1919 г., о себе и своих: «Кадеты мечутся по Европе, а Маклаков у себя, как в крепости».

В этой крепости были моменты и трагические, и комические. Реляции Бахметева смешаны с тяжелыми личными проблемами М.А. Стаховича, посланника в Испании, не знавшего, как выжить в изгнании и скоро умершего – не от болезни, а от переживаний; Керенский из Лондона жалуется в Париж 1 октября 1918 г., что союзники не хотят признавать Уфимскую Директорию, и просит Маклакова нажать на французское правительство, чтобы Франция изменила свою ориентацию… До этого Маклаков обсуждал с ним «левизну генерала Алексеева». За этим следует написанный суконным языком запрос Савинкова, и тут же мрачное письмо бывшего сенатора Н.Н. Чебышева, еще недавно – масона, сообщающего Маклакову свое решение: «Все, к чему имеют касательство Львов, Вырубов и компания, для меня теперь неприемлемо», — пишет он, твердо решив никогда не возвращаться в ложи. Он жалуется на «фо-фреров», т.е. ложных братьев, которых приняли в тайное общество как-то не так, как полагается. «Не удивлюсь никаким их нескромностям», — пишет ему на это Маклаков. Чудом уцелевший «жандарм» Курлов запрашивает: на каком основании русский посол Маклаков окружает себя в Лиге Нацией какими-то полубольшевиками (видимо, имея в виду бар. Нольде, Гулькевича и Рубинштейна), и кто платит им жалование? И откуда берутся деньги на помощь так называемой новоявленной русской эмиграции? На что Маклаков сухо отвечает: «Левые дают на Земгор, правые – на Красный крест» (1923). Тут же другой «жандарм» предлагает свои услуги, это М. Кунцевич из 8-го уголовного департамента царского министерства внутренних дел, намекая, что он не прочь поработать на Маклакова, если понадобится (они знакомы со времен процесса Марии Пуаре), и напоминая, что в 1917 г. прис. пов. Зарудный, тов. министра Керенского, без лишних церемоний пригласил его, Кунцевича, вернуться служить новому правительству, что он и сделал. (См. «Курсив мой», с. 363). Ядовитый И.И. Тхоржевский пытается защитить германофильство А.И. Гучкова и упрекает П.Б. Струве, который, по его мнению, «заходит слишком далеко, когда отрицает у Гучкова моральный стержень». Тхоржевский считает, что у Гучкова какая-то особая способность «соблазнять генералов, сначала русских, потом немецких».

Сам Маклаков в одном из писем Винаверу признается, что для него «новоявленный сепаратизм народностей еще страшнее, чем даже большевики». И сообщает свою блестящую мысль: устроить при посольстве в Париже особый парламентский отдел, который будет влиять на французскую палату, т.е. на французских депутатов, и углублять смысл русской проблемы, через Пети и Нуланса (1919).