Николай Толстой - Жертвы Ялты Страница 56

Тысячи казаков, жаждущих сражаться против большевиков, образовали три полка: два были набраны из кубанских казаков, один — из донских. Командиром корпуса был назначен генерал-майор Хельмут фон Паннвиц, начавший военную карьеру в первую мировую войну лейтенантом кавалерии, а затем служивший в кавалерийском добровольческом корпусе на востоке. Уроженец Силезии, он свободно владел польским, но русского почти не знал, хотя со временем освоил его настолько, что вполне мог объясниться. Все, кому довелось знать генерала фон Паннвица — будь то казаки, англичане или немцы, — сходились на том, что он был великолепный солдат и достойный человек.

Через месяц после мобилизации база дивизии была перемещена на Млаву, к северо-западу от Варшавы. Там фон Паннвиц приступил к обучению корпуса. Командирами в полки были поставлены немецкие кавалерийские офицеры, опытные и компетентные, ценившие возможность служить в кавалерии. Сам фон Паннвиц всячески старался приноровиться к казакам. Он носил казацкую форму, поощрял традиционные чины, форму и оружие. Церковные службы, служившиеся православными священниками, посещали все, а генерал (бывший, кстати, протестантом) являлся почетным членом общины. Понимая, что славная история казаков может способствовать поддержанию боевого духа в войсках, фон Паннвиц постоянно подчеркивал преемственную связь между своими частями и их предшественниками, на протяжении столетий верой и правдой служившими России и ее царям. Время от времени лагерь посещали легендарные герои гражданской войны — генералы Краснов, Шкуро, Науменко. Их визиты обставлялись с величайшей торжественностью: оркестр играл гимн «Боже, царя храни» и другие старые мелодии, пел казачий хор.

Вопреки всем надеждам, казакам фон Паннвица не пришлось воевать на Восточном фронте. В тот период у Гитлера как раз появились опасения, что русские добровольцы — народ ненадежный, могут перейти в Красную Армию, и он распорядился использовать тысячи добровольцев, вызвавшихся воевать против коммунистов, в угольных шахтах. Этому крайнему, губительному проекту высшее командование могло противопоставить лишь предложение о переводе всех добровольцев на запад, и 10 октября 1943 года Гитлер приказал перебросить с Восточного театра военных действий все 600–800 тысяч русских, служивших в немецкой армии.

Корпус фон Паннвица к тому времени был уже в Югославии — к вящему разочарованию солдат, которые хотели драться с большевиками. Но когда фон Паннвиц объяснил, что и здесь они тоже будут воевать против красных, казаки с жаром взялись за дело в горах Боснии и Герцеговины. Бесстрашные, виртуозные наездники, они пробирались в самые труднодоступные места и скоро стали грозой для отрядов Тито, привыкших иметь дело с неповоротливыми резервными частями вермахта. Казаки вполне освоились с жизнью в Югославии и примирились — по крайней мере, до поры до времени — с мыслью, что вместо своих собственных коммунистов им приходится иметь дело с югославскими.

В первое время после прибытия в страну, зимой 1943/44 года, в корпусе было много случаев нарушения дисциплины. Казаки не раз выступали в роли насильников, имелись случаи жестокого обращения с местным населением, многие перебежали к партизанам Тито. Твердо решив покончить с этим, генерал фон Паннвиц стал усиленно зазывать к себе эмигрантов, которые могли бы быть и переводчиками, и посредниками между немецкими офицерами и казаками. В их числе был Георгий Николаевич Дружакин, эмигрировавший с окончанием гражданской войны во Францию и живший в Париже. Пройдя недолгий инструктаж в Берлине, который в те дни подвергался сильным бомбежкам, он прибыл в штаб полковника Константина Вагнера, командира 1-й казачьей кавалерийской дивизии. Дружакин свободно владел французским, немецким и русским, и Вагнер надеялся с его помощью установить более тесный контакт с солдатами. Первым делом полковник попросил Дружакина выяснить причины недовольства казаков и доложить о результатах непосредственно ему, невзирая на лица.

Дружакин, служивший в 1918 году в армии генерала Краснова, быстро подружился с донскими казаками, своими земляками, и вскоре выяснил, что многие немецкие сержанты и унтер-офицеры грубы и считают казаков дикарями. Конечно, это лишь отчасти объяснялось невежеством неотесанных вояк — ведь им все уши прожужжали о превосходстве арийцев над низшей славянской расой!

У каждого казака была припасена история о грубости унтер-офицеров, и когда один солдат, плача, рассказал, как его столкнули с лестницы, Дружакин тут же отправился к Вагнеру. Полковник действовал решительно и твердо. Он заявил всем младшим офицерам, что, если еще раз услышит подобные жалобы, они будут переведены на Восточный фронт. Казаков заверили, что грубость и жестокости прекратятся, а Дружакин, получивший чин майора, стал присутствовать на всех разбирательствах в военном суде. Прошло совсем немного времени, и в корпусе восстановилась нормальная обстановка; а вскоре прекратилось и дезертирство. Более того, началось обратное движение. Перебежчики возвращались в свои отряды и с честью несли службу.

Несмотря на трудное начало, корпус вскоре заслужил хорошую репутацию благодаря храбрости, мастерству и дисциплине солдат. Когда в 1944–1945 годах границы рейха сократились, казаки стали участвовать в регулярных боях на передовой против югославских и болгарских дивизий. 25 декабря 1944 года, в Рождество по новому стилю, корпус впервые воевал с советскими частями: на реке Драве казаки выдержали бой со 133-й стрелковой дивизией, носящей, к вящему удовольствию казаков, имя Сталина. После жестокой схватки, которая часто переходила в рукопашную, 15-й корпус заставил врага отступить с большими потерями. Многие взятые в плен красноармейцы добровольно вступили в Казачий корпус.

Этот бой можно назвать последней битвой гражданской войны. С наступлением нового года немецкий Юго-Восточный фронт быстро откатился к границам Австрии. В начале мая командующий фронтом генерал фон Лер объявил своим войскам о капитуляции немецкой армии. Две дивизии Казачьего корпуса перешли через Драву в Австрию около Лавамунда, причем замыкающие отряды, отступая, вели бои с болгарскими силами, наседавшими сзади. Генералу фон Паннвицу оставалось лишь добиваться почетных условий сдачи в плен англичанам.

Пока казаки отступали в Австрию с востока, англичане с максимальной скоростью продвигались вверх с юга, чтобы до встречи с Красной Армией захватить как можно больше территорий. 9 мая командующий 8-й армией генерал Ричард Мак-Крири находился на итало-австрийской границе. С севера он постоянно получал сообщения о боях между казаками и югославскими партизанами. Стремясь восстановить порядок без кровопролития, генерал послал за офицером ССО, майором Чарльзом Вильерсом, который был давно связан с югославскими партизанами. Он только что отболел тифом — и все же пустился в трехсоткилометровый путь через горы в сопровождении сына Тито, которому недавно ампутировали руку. Англичане выслали самолет на розыски, и их благополучно доставили в Италию. Понимая, что этот человек сможет воздействовать на югославов, Мак-Крири приказал ему ехать к партизанам.

Укрепив на джипе кусок белого полотна, Вильерс двинулся на восток от Клагенфурта. Первыми в чистом поле между Фолкермарктом и Вольфсбергом ему попались на глаза казаки. Он осведомился у конных часовых насчет «господина генерала», и те послали его в деревенский дом, где был устроен временный штаб. Здесь вокруг стола сидели генерал и несколько старших офицеров. Чарльз Вильерс от имени генерала Мак-Крири потребовал их сдачи. Фон Паннвиц ответил, что готов сдаться на определенных условиях, и главное из них — обязательство англичан ни при каких обстоятельствах не передавать корпус большевикам. Майор Вильерс ответил, что ему даны точные инструкции не принимать никаких условий: Казачий корпус должен просто сдаться английской 8-й армии. Генерал, не видя иного выхода, согласился, и они договорились, что он приведет корпус в ближайшую английскую часть и казаки сдадут там оружие.

В странной обстановке проходила эта беседа. С улицы доносилось звяканье уздечек, лошади стучали копытами о мостовую. Мимо низких окошек гарцевали конные эскадроны, а в крестьянском доме немецкие и русские офицеры в меховых шапках спорили с бесстрастным англичанином. Беседа несколько оживилась, когда генерал фон Паннвиц вдруг вспомнил, что встречался с Чарльзом Вильерсом в имении Бисмарка в Восточной Пруссии. Генерал стал уговаривать англичанина отобедать у них, но Вильерс вежливо отказался и уехал, договорившись, что казаки на следующий день сдадутся англичанам.

Этот визит явно расстроил генерала фон Паннвица. Хотя майор Вильерс был истинным джентльменом, держался он официально и натянуто, а инструкции о том, что казаки не могут выдвигать никаких условий, внушали генералу смутные подозрения. Да и вообще — что англичанам известно о казаках? Решив выяснить ситуацию, генерал выслал для установления контакта с англичанами старшего офицера штаба, полковника фон Рентельна, бывшего офицера русской императорской гвардии, участника похода армии генерала Юденича на Петроград в 1919 году. В этой кампании он познакомился с майором Гарольдом Александером, командовавшим антибольшевистским балтийским ландсвером. С тех пор они поддерживали знакомство, изредка встречаясь в лондонском клубе. Фон Рентельн не сомневался, что, если бы ему удалось сейчас разыскать фельдмаршала Александера, он сумел бы объяснить англичанам специфическое положение казаков и предотвратить их выдачу Советам. Полковник Эндрю Хорсбрю-Портер из 27-го Лансерского полка, находившийся в те дни в Вольфсерге, вспоминает: