Василий Ключевский - Полный курс русской истории: в одной книге Страница 57

Новгород и Москва (конец XV века)

В «низовской земле» новгородцев ненавидели даже хуже латинян.

«Неверные, – писал летописец, оправдывая и обосновывая поход Ивана Третьего, – искони не знают Бога; эти же новгородцы так долго были в христианстве, а под конец начали отступать к латинству; великий князь Иван пошел на них не как на христиан, а как на иноплеменников и вероотступников».

Именно так – как иноплеменников и вероотступников – и уничтожали новгородцев московские войска. Это уже была московская государственная политика.

«Новгород при лучшем политическом устройстве, – замечает Ключевский, – мог бы вести более упорную борьбу с Москвой, но исход этой борьбы был бы все тот же: вольный город неминуемо пал бы под ударами Москвы».

Расстановка сил была такова, что слабый в военном отношении город просто не выдержал бы тяжелой и долгой борьбы. Московский великий князь стянул в свое княжество все ресурсы; что могли противопоставить новгородцы?

Ополчение в пять тысяч человек, которое наголову тут же разбили двести московских ратников?

Литовского князя Михаила Олельковича?

Все было против Новгорода…

Даже пророчества, которые вдруг стали предрекать ему близкий конец. То клоповский блаженный Михаил, который пообещает великую радость Москве: «У великого князя московского родился сын, которому дали имя Иван; разрушит он обычаи Новгородской земли и принесет гибель нашему Городу»; то старец Зосима, которого позвали как-то на званый обед с новгородскими сановниками, а он поглядел на них и прослезился, а потом поделился мыслями со своим учеником: «Взглянул я на бояр и вижу – некоторые из них без голов сидят». Новгородцы было пробовали защищаться, даже собрали против Москвы войско, целых 40 ООО человек. На эту рать хватило всего 4000 московских воинов. Нельзя сказать, что новгородцы не бились. Они бились. Но что это была за рать? Плотники, гончары, черные люди – обычное ополчение, вооруженное кое-как, только что посаженное на коней. А ведь давно было известно: новгородец плохо сидит в седле, недаром в былые годы новгородцы сами просили князей разрешить им биться пешими. Но две пешие рати уже полегли. Дурные военачальники новгородцев решили, что нужно ополченцев посадить на коней. Посадили. Итог битвы был страшен: 12 ООО убитыми. Остальные, поняв весь ужас ситуации, бежали с поля боя…

Этой последней военной акцией, попыткой стоять насмерть «за вашу и нашу свободу» и закончились вольности Новгорода.

«Новгород рано освободился от давления княжеской власти, – с сожалением делает вывод Ключевский, – и стал в стороне от княжеских усобиц и половецких разбоев, не испытал непосредственного гнета и страха татарского, в глаза не видал ордынского баскака, был экономическим и политическим центром громадной промышленной области, рано вступил в деятельные торговые сношения и мог вступить в тесные культурные связи с европейским Западом, был несколько веков торговым посредником между этим Западом и азиатским Востоком. Дух свободы и предприимчивости, политическое сознание „мужей вольных“, поднимаемое идеей могущественной общины Господина Великого Новгорода, – нигде более в Древней Руси не соединялось столько материальных и духовных средств, чтобы воспитать в обществе эти качества, необходимые для устроения крепкого и справедливого общественного порядка. Но Великий Новгород так воспользовался доставшимися ему дарами исторической судьбы, что внешние и внутренние условия, в первоначальном своем сочетании создавшие политическую вольность города, с течением времени приведены были в новую комбинацию, подготовлявшую ее разрушение». Вот вам ответ, почему Господин Великий Новгород не стал столицей Руси, сделав весь остальной русскоязычный мир царством демократии свободы. Вместо этой возможной демократической Руси мы получили совершенно дикую рабскую Русь, которую на тогдашних картах никто даже Русью не называл. Ее обозначили как Московия. А ее жителей презрительно называли москалями.

Часть третья. Московская Русь XV–XVII века

Вперед, к самодержавию

Время Московской Руси, или Московии, условно начинается с Ивана Третьего и завершается правлением Бориса Годунова. Это очень небольшой по времени исторический период, на его протяжении существует государство, которое уже не является Верхневолжской Русью и еще не стало Россией. Это Московия. Конец Московии завершается мучительными годами Смутного времени, после которых к власти приходит новая династия и начинается новая история нового государства – России.

Иван Третий Васильевич (1462–1505 годы)

Иван Третий получил от своего отца довольно незначительное Московское государство, в которое еще не входил ни Новгород с его землями, ни Псков, ни Смоленск, ни Курск, ни Орел, ни Тула, ни Калуга, ни Клин, ни Тверь, ни Рязань, а прямо за границами Рязанского княжества до низовьев Волги и Крыма лежали степи, где безрадельно властвовали монгольские Орды – разделившиеся на части наследницы империи Чингисхана. Границы Московии на востоке завершались волжскими берегами, по ту сторону Волги лежало Казанское царство, отделившееся в первой половине XV века от Золотой Орды. Не подчинялись Москве и вятичи, хотя официально они считались «московскими», а также жители Пермского края – он был огромный, дикий и заселен народами, которые плохо понимали по-русски, а то и вовсе ничего не понимали. Западная, то есть литовская граница, шла по речке Угра, всего в 170 верстах от Москвы. Северная граница – с вражеской Тверью – в 80 верстах от города. На юге в 100 верстах от города шла по Оке сторожевая граница от татар. Московские земли были точно тисками сдавлены со всех сторон – ничего хорошего. Для Москвы, смею заметить. Окрестные княжества – Тверское, Рязанское, Ростовское, Ярославское, а тем паче Черниговское, Смоленское или Новгород с Псковом считали совсем иначе. Для них Москва была хищником и врагом, хотя некоторые враждебные князья происходили от общего предка – все того же Всеволода Большое Гнездо. Зная, что убедить независимых князей добровольно перейти на сторону Москвы и, так сказать, собраться в единую землю под своей властью, никак не получится, Иван Третий взялся расстраивать соседские дела изнутри.

Если в Новгороде так называемая московская партия состояла из самых низов общества, недовольного притеснением собственных бояр и видевшего в московском князе защитника, ожидая от него восстановления справедливости (о, знали б они, что за защиту получат!), то в крупных княжествах по соседству московская партия формировалась из тамошнего боярства и служилых людей. Эти боялись, что князю удастся завоевать их земли, так что они делали упредительные шаги – просчитав опасности от твердого сопротивления Москве и свои выгоды от тесного сотрудничества, они стали в массовом порядке переходить на службу к московскому князю.

«Когда Иван III только еще собирался в поход на Тверь за ее союз с Литвой, – пишет Ключевский, – многие тверские бояре и дети боярские стали покидать своего князя и толпами переходить в Москву; даже два тверских удельных князя перешли тогда на московскую службу. Когда Иван III подступил к Твери (1485 г.), новая толпа тверских князей и бояр переехала в московский лагерь и била челом Ивану на службу. Тверской летописец называет этих перелетов крамольниками и считает их главными виновниками падения Тверского княжества. По замечанию другого летописца, Иван взял Тверь изменой боярскою».

Но почему Иван Третий выбирает в качестве повода для захвата Твери союз княжества с Литвою? Ведь по сути-то тверской князь имел полное право на выбор союзника? А вот отсюда растут ноги всей последующей политики сначала Москвы, затем России: обвинение в пособничестве врагу очень помогает в деле государственного строительства. Не одна Тверь была обвинена в особых склонностях к Литве. За ту же самую пролитовскую ориентацию была «присоединена» к Москве и Рязань, причем для этого следующему московскому князю пришлось найти и прикормить одного рязанского боярина, Коробьина. Этот Коробьин очень удачно провел доверенную ему работу: подготовил мнение остальных бояр и фактически руководил низложением собственного князя. Обвинение в ориентации на Литву стало в это время смертным приговором. Средневековому человеку, живущему в пространстве веры, долго объяснять, почему Москва хорошо, а Литва плохо, не приходилось: Литва не считалась православным государством. Вопросы веры, знаете ли, в это время воспринимались очень серьезно. А если учесть, что в Московии имелся огромный штат воспитанных Ордой батюшек, то они-то уж старались доказать, почему «за Литву» нужно наказывать своевольных соседей. Пропаганда была так хорошо поставлена, что и в землях этих своевольных соседей люди задумывались, а хорошо ли идти под Литву, а не под Москву? Не попадет ли случаем православный прямо в лапы проклятых латинян, которые будут ему всю душу выпытывать? До конца XIV века такими вопросами не задавались: Литва для лежащих к западу от Москвы княжеств была не захватчицей, а освободительницей. На литовских землях не платили ордынскую дань, туда не наезжали баскаки, Литва спасала эти земли от того, что так спокойно и с чувством приняла Москва, – от ордынского ига. Но в 1386 г. литовский великий князь Ягелло, или Ягеллон, мать которого была тверской княжной Ульяной (Юлианией), воспитанный в православии, женился на польской наследнице Ядвиге и стал польским королем, для чего он спокойно перешел из православия в католичество (трон-то дороже веры). Так на карте возникло новое государство, Речь Посполитая, то есть династический союз Польши и Литвы. Польская часть была фактически католической, литовская – смешанной, наряду с латинянами там была масса православных, некоторые сбежавшие от Москвы земли были сплошь православные. Но с созданием унии на эти земли хлынули католические миссионеры. При Казимире Четвертом был принят ряд законов в пользу католиков, тут православные несколько перепугались и стали искать, как бы им выйти из Литвы. Некоторые князья побежали к Москве, а поскольку вместе с князем «бегали» и его земли, то получалось, что бежит князь, и вместе с ним земля переходит под власть московского князя. Впрочем, процесс был странный. Перебежав к Москве и некоторое время пожив под Москвой, многие князья понимали, что даже католичество лучше этой Москвы, и снова пытались бежать, теперь уже назад, в Литву, и тоже со своими землями. Однако тут-то им уже совсем не везло: получалось, что, попав под Москву, князь утрачивал всякое право перехода назад, земли его ему уже не совсем и принадлежали: в Москве были другие порядки, раз княжеские земли оказались частью Московского государства, обратного выхода они уже не имели. Князь, если желает, мог бежать, но налегке, без собственности. Таким вот образом бежавшие вынуждены были оставаться под московским князем. А перешло из-за угрозы латинизации достаточно земель. Князья в них «принимали условия зависимости, выработавшиеся в Москве для добровольно поддавшихся удельных князей: они делались постоянными и подчиненными союзниками московского государя, обязывались служить ему, но сохраняли при себе дворы, дружины и не только оставались или становились вотчинниками своих владений, но и пользовались в них административными правами, держали свое особое управление. В такое положение становились передававшиеся Москве владельцы мелких княжеств по верхней Оке, потомки св. Михаила Черниговского, князья Белевские, Новосильские, Воротынские, Одоевские и другие. Примеру их последовали потомки Всеволода III, князья черниговский и Новгород-северский, сын Ивана Андреевича можайского и внук Шемяки. Отцы их, когда их дело в борьбе с Василием Темным было проиграно, бежали в Литву и там получили обширные владения по Десне, Семи, Сожу и Днепру с городами Черниговом и Новгородом-Северским. Отец одного и дед другого были злейшими недругами Василия Темного, своего двоюродного брата, а сын и внук, стоя за православие, забыли наследственную вражду и стали подчиненными союзниками Васильева сына. Так московский союз князей, расширяясь, превращался в военную гегемонию Москвы над союзными князьями».