Игорь Князький - Тиберий: третий Цезарь, второй Август… Страница 57

Отсюда и иные вопиющие его дерзости. Именно таковой только и можно счесть поведение Пизона на пиру, данном в честь прибытия в Антиохию союзного Риму царю набатеев. Это небольшое царство на северо-западе Аравии, граничило с римскими владениями на Востоке. Царь, осведомленный о статусе Германика как главной римской персоне в восточных провинциях империи, и о его державном положении второго лица в Риме, наследника Тиберия, воздал ему и супруге его Агриппине соответствующие почести. Германик с Агриппиной получили в дар от царя набатеев массивные золотые венки. Иным же римлянам были дарованы куда менее ценные легкие венки, пусть из того же золота. Понимая смысл такого дарения, римляне, присутствовавшие на пиру, восприняли все естественно и спокойно. Возмущение выразил только один человек: Гней Кальпурний Пизон. Он самым невежливым образом оттолкнул предложенный ему золотой венок и громогласно объявил, что пир сей не в честь царя парфян, но в честь римского принцепса дается. Тем самым он дал выход своим республиканским пристрастиям, а Германика уличил в принятии дара, достойного восточного царя, но не римлянина, пусть и наследника правителя империи. Далее последовала вдохновенная филиппика, обличающая недостойное истинных римлян пристрастие к роскоши, метящая опять-таки в Германика. Поцарски одаренная чета промолчала, что не могло не уверить Пизона в успехе его выпада. При всей видимой импровизации его поступка и обличительной речи, дерзость сия выглядела вполне обдуманной и попадающей в точку. Роскошь и алчность с давних времен почитались в Риме наихудшим злом.{363} А уж уподобление царям Востока — наихудшее из обвинений. Божественный Август-то официально не монархию установил в Риме, но восстановил после ужасов гражданской войны республику, и единовластие его вытекало из набора республиканских должностей, но никак не из обретения статуса монарха. И сам Тиберий, законный преемник Августа, сенатом утвержденный лишь принцепс, но не царь. К тому же, с первых дней правления стремящийся исправить нравы общества, пристрастия к роскошеству ограничивая.{364} Германик же спокойно принял почести, достойные именно монаршей персоны. Принятие же столь дорогих венков можно было и алчности приписать, пусть и руководила Германиком здесь вполне разумная дипломатическая вежливость, ибо непринятие даров стало бы обидою для верного союзника Рима.

То, что Германик смолчал, не желая скандала на пиру, дабы не подрывать в глазах набатейских гостей престиж римской власти, могло только распалить Пизона. При всем при том пир был испорчен, престиж Германика пострадал, безнаказанность выпада Пизона запомнили все. Тем более, обоснован он был почтением к староримским отеческим обычаям и соответствовал текущей политике правящего принцепса. Тиберий в сложившейся ситуации скорее должен был бы упрекнуть Германика, нежели урезонивать Пизона. В этом эпизоде Пизон переиграл Германика.

Вскоре, в конце 18 г., утомленный, возможно, противостоянием с Пизоном, Германик покинул Сирию и отправился в Египет. Поездка была вызвана сообщением о возникших в Египте продовольственных проблемах, приведших к росту цен на хлеб. Проблема эта никак не была делом внутриегипетским, поскольку снабжение хлебом столицы империи зависело во многом и от египетских поставок. Здесь Германик проявил себя наилучшим образом. Внимательно изучив всю картину продовольственного состояния долины Нила, он распорядился открыть для внутренних потребностей провинции государственные хлебные хранилища. Это позволило снизить цены на хлеб к радости всего многочисленного населения Египта.

Решение свое, позволившее улучшить хлебную торговлю в Египте, Германик принимал в Александрии, столице страны во времена династии Птолемеев и ныне главном городе уже римской провинции. Но, решив главную проблему своей египетской поездки, Германик вовсе не спешил покинуть древнюю страну фараонов. В Александрии он вел себя так, чтобы произвести наилучшее впечатление на ее обывателей. Ходил он скромно, без охраны, выражая полнейшее доверие к александрийцам. Учитывая, что его в поездке сопровождали Агриппина и шестилетний Гай Цезарь Калигула, такое доверие выглядело особо трогательным. Подражая Публию Корнелию Сципиону Африканскому на Сицилии и самому Тиберию на Родосе, Германик к удовольствию греков, бывших основным населением Александрии, облачился в легкий греческий плащ и сменил римские сапожки на открытые сандалии эллинов. Деловой визит в Египет перерос в ознакомительную познавательную поездку по древней стране. Германик с женой и сыном внимательно изучали египетские древности, посетили самые знаменитые исторические места. По всему было заметно, что не спешит он вернуться в Сирию, где ждало его пренеприятное общение с Пизоном.

Приятное путешествие Германика по Египту, однако, вскоре было прервано посланием Тиберия, для наместника всех заморских провинций огорчительным. Принцепс выразил крайнее неудовольствие визитом племянника в Египет. Дело было в том, что со времени Августа Египет был сугубо императорской провинцией, куда только сам принцепс назначал администрацию. Посещать знатным римлянам эту провинцию можно было только с прямого разрешения правящего императора. «Ибо Август, наряду с прочими тайными распоряжениями во время своего правления, запретил сенаторам и виднейшим из всадников приезжать в Египет без его разрешения, преградил в него доступ, дабы кто-нибудь, захватив эту провинцию и ключи к ней на суше и на море и удерживая ее любыми ничтожно малыми силами против скромного войска, не обрек Италию голоду».{365}

Знал ли Германик об этом распоряжении Августа, сохранявшем свою силу и при Тиберий? Тацит ставил запрет сенаторам и виднейшим всадникам посещать Египет в один ряд с прочими тайными распоряжениями основателя принципата. Если Тиберий ранее не познакомил приемного сына с его содержанием, то Германик мог и не знать о недопустимости для него своевольного приезда в Александрию. С другой стороны, поскольку Тиберий обрушился на Германика за его поездку в императорскую провинцию суровейшим образом,{366} то он, значит, был убежден в осведомленности Германика. Кроме того сам статус Германика предполагал знакомство с такого рода положениями, когда он стал по сути вторым лицом в империи. Так что у Тиберия был повод для негодования, тем более, что Германику не составляло бы большого труда сделать предварительный запрос в Рим с пояснением необходимости своей поездки в Египет. В этом случае разрешение Тиберия не заставило бы себя ждать. Наконец, если бы дело представлялось настолько уж безотлагательным, то можно было бы сообщить в Рим о своем прибытии в Александрию с указанием его причины и испросить императорского соизволения пусть и задним числом. Германик же принцепса просто проигнорировал. Что должен был по этому случаю думать Тиберий? Исходить из забывчивости или же из крайнего простодушия приемного сына? И то, и другое крайне сомнительно. А восторг александрийцев в связи с приездом в их город внука Антония совсем уж не должен был доставить удовольствия Тиберию. Германик, правда, упрекнул александрийцев за выкрикивание ему и Агриппине приветствий с титулатурой, полагавшихся только самому Тиберию и Ливии{367}, но ведь приветствия-то от этого не стали менее неприятными для правящего императора! Тем не менее Тиберий не делает из случившегося публичного скандала, не затевает дела против чрезмерно популярного и регулярно напрашивающегося на проявления народных восторгов племянника — приемного сына, но открыто и прямо выговаривает ему на совершенно законном основании, указывая на действительное нарушение установленных правил. Занятно, что при этом Тиберий заодно слегка попенял Германику за его увлечение эллинским образом жизни. Да, на Родосе и сам он сменил тогу на хламиду, но по оставлении трибунских полномочий, став лицом неофициальным, ссыльным, по сути. Германик же лицо самое что ни на есть официальное и потому непорядки в одежде ему воспрещены, ибо он в Александрии, если уж так получилось, римскую власть и особу принцепса представляет.

К чести Германика, он воспринял справедливый гнев Тиберия смиренно. Император был удовлетворен, конфликт был исчерпан. Германику предстояло теперь возвращение в Сирию и исполнение прежних высоких полномочий, коих никто его не лишал.

Еще по дороге в Сирию на обратном пути из Египта Германик узнает удивительную и крайне оскорбительную для себя новость: Пизон все его распоряжения, касавшиеся войска и городов, либо отменил, либо заменил на противоположные. Легат Сирии повел себя так, как будто Германик, отправившись в Египет, Сирию покинул навсегда. Возможно, на это он и расчитывал, но Германик вернулся и вернулся еще в большей силе, поскольку его отношения с Тиберием после случившегося недоразумения только укрепились. Германик, поняв дело, обрушивает на зарвавшегося, по его мнению, легата тяжкие упреки. Пизон отвечает ожесточенными выпадами. В итоге система сдержек и противовесов дала сбой: она просто распалась. Оказалось, что на римском Востоке два наместника, принципиально не желающих сотрудничать. Двоевластие не могло быть терпимым, а значит, кто-то должен был уйти.