Елена Прудникова - Ленин – Сталин. Технология невозможного Страница 57

Состав первого правительства был насквозь либеральным. Председателем его стал лидер земского движения князь Львов. «Серым кардиналом» при нем являлся человек легендарный – министр иностранных дел Милюков, профессор истории и лидер кадетской партии. Военное министерство возглавил Гучков – крупный промышленник, октябрист и, что куда более показательно, председатель Центрального военно-промышленного комитета – как раз из тех, кто до беспредела взвинчивал цены на вооружение. А министром юстиции стал блестящий адвокат Керенский – тогда он был членом «Трудовой группы», занимавшей промежуточное положение между кадетами и социал-демократами, но практически сразу примкнул к эсерам.

Генеральный консул США Джон Снодграсс писал в газете «Нью-Йорк тайме» от 25 марта 1917 года: «Русский народ не мог бы найти нигде в своей стране людей, лучше подготовленных для того, чтобы вывести его из мрака тирании... Львов и его соратники значат для России то же, что Вашингтон и его сподвижники означали для Америки, когда она обрела независимость». Американец по-детски радуется, что дикая Россия приобщается к цивилизации, и при этом совершенно не замечает, что Россия – не Америка, а князь Львов чуть-чуть, самую малость, не дотягивает до Джорджа Вашингтона.

В первую очередь потому, что Временное правительство умело все – выдвигать одну за другой теории спасения России, устраивать обсуждения, говорить речи. Не умело оно лишь одного – работать. Не по злому умыслу, а просто потому, что господа парламентарии о том, как функционирует государство, представление имели весьма умозрительное. В руках царя дело казалось простым – знай крути руль да нажимай педальки, – а на деле машина все время почему-то ехала куда-то не туда...

А снизу правительство подпирали Советы, которые теперь стали оппозицией и критиковали каждый их шаг, то есть занимались точно тем, чем до переворота занималась сама Государственная Дума. Не говоря уже о том, что все те свободы слова, печати, собраний и пр., за которые так ратовали думцы в пору борьбу с царизмом, теперь также оборачивались против них. И что самое ужасное, большинство населения верило им и поддерживало их, и страшно было подумать, что будет, когда правительство эту веру потеряет.

Широким же слоям населения вообще плевать было на свободу слова и собраний, они требовали мир, землю, рабочее законодательство – и не получили. Ничего из этого Временное правительство попросту не могло себе позволить, у них ведь были еще и хозяева – вы о них-то не забыли? Естественно, ни о каком мире не могло быть и речи, и единственное, что объединяет все составы Временного правительства – это «война до победного конца». Что касается земли, тут мотивы сложнее: в принципе, если бы она по-прежнему принадлежала помещикам, ее можно бы и отдать, как пятью веками раньше сбрасывали с крыльца на копья какого-нибудь захудалого боярина, чтобы остудить ярость толпы. Но большинство крупных имений к тому времени были заложены в банки, а за банками стояли отчасти сами думцы и их друзья, а отчасти те же союзники, то есть хозяева... Можно как угодно относиться к большевикам, но насчет классовых интересов они были правы.

Будьте уверены, возникшими «ножницами» Советы, а особенно большевики, пользовались очень эффективно. У «временных» была возможность на собственной шкуре ощутить, каково было Николаю II накануне отречения и почему он, сбросив с плеч власть, выглядел таким веселым и даже радостным.

Поистине Временное правительство можно только пожалеть. Но... «Хоть и жаль воробья нам веселого, а досталось ему поделом – на свою воробьиную голову сам он вызвал и бурю, и гром».

Первый кризис настиг Временное правительство уже в апреле, когда оно заявило о намерении быть верным «союзническим обязательствам» и продолжать войну до победного конца. Реакция населения оказалась настолько острой, что Милюкову и Гучкову пришлось подать в отставку. Тогда же в правительство вошли первые социалисты: меньшевики и эсеры. Ну, а потом покатилось...

Как вы думаете, почему после Октября офицеры-монархисты в массовом порядке рванули к большевикам? Уж всяко не из любви к той компании авантюристов, которая засела в Смольном. Нет, у них была другая причина: лютая ненависть к Февралю.

... Временное правительство ничего не смогло противопоставить «Приказу № 1». Зато, едва придя к власти, оно затеяло чистку командного состава, исходя из того, что в новой революционной армии должны оставаться лишь идеологически правильные командиры. Они и остались – без учета способностей. Естественно, снабжение при этом не улучшилось, ибо бардак сказался в первую очередь на управлении. Голодную и раздетую армию кормили красивыми речами о «войне до победного». Солдатики хмурились, смутно ощущая, что здесь что-то не так, и ждали, кто бы им разъяснил, в чем именно «наколка» – а пока что, до выяснения, отказывались воевать. 4 мая состоялось заседание командующих фронтами, где они говорили о делах своих скорбных.

Генерал Брусилов, командующий Юго-Западным фронтом:

«Один из полков заявил, что он не только отказывается наступать, но желает уйти с фронта и разойтись по домам... Я долго убеждал полк... в результате мне дали слово стоять, но наступать отказались, мотивируя это так: «Неприятель у нас хорош и сообщил нам, что не будет наступать, если не будем наступать мы. Нам важно вернуться домой, чтобы пользоваться свободой и землей – зачем же калечиться ««.

Генерал Драгомиров:

«Стремление к миру является столь сильным, что приходящие пополнения отказываются брать вооружения – «зачем нам, мы воевать не собираемся...»«

Генерал ГЦербачев:

«Укажу на одну из лучших дивизий русской армии, заслужившую в прежних войнах название «железной « и блестяще поддерживавшую свою былую славу в эту войну. Поставленная на активный участок, дивизии эта отказалась начать подготовительные для наступления инженерные работы, мотивируя нежеланием наступать».

В самом ужасном положении оказались офицеры[138]. Им не доверял никто: ни правительство, видевшее в них «сатрапов» царского режима, ни солдаты. После «Приказа № 1» власти они не имели никакой. Вместе с тем от них требовали воевать и даже одерживать победы. И, как о естественной мере, заговорили о комиссарах. Честное слово, начинают закрадываться сомнения: а есть ли у большевиков хоть что-нибудь, чего они не заимствовали бы от прежнего режима? Продотряды на село пошли еще в 1916 году, продразверстку ввело Временное правительство, и комиссаров, оказывается, тоже тогда поставили...

Со стороны Временного правительства эту идею впервые озвучил его председатель князь Львов – еще в мае он прислал в Ставку общие положения об институте комиссаров. Ставка вскинулась на дыбы, и в результате проект не был реализован... в мае!

А с другой стороны, солдаты с самого начала требовали назначения комиссаров от Совета, мотивируя это тем, что отношения между нижними чинами и офицерами порой были настолько острыми, что дело шло к самосудам, и нужен был хоть какой-то посредник. В реальности самосуды их не смущали, конечно – однако мыслишка, что за все творящееся в армии придется отвечать, и не адвокату Соколову, а солдатским комитетам – такая мыслишка наверняка шевелилась. Комитеты тоже не прочь были спихнуть власть на кого-нибудь другого.

О комиссарах говорило еще в середине апреля совещание делегатов фронта. И если кто думает, что «Приказ № 1» – худшее, что революция могла сделать для армии, то это не так. Совещание выдвинуло совершенно шизофренический проект, по которому предполагалось иметь в войсках три вида комиссаров: Временного правительства, Советов и армейских комитетов. При этом предполагалось, что комиссары будут контролировать все дела, скреплять подписью все приказы, расследовать деятельность командиров и менять их. У кого богатая фантазия, может попытаться представить, что началось бы в армии, когда к этим обязанностям приступили бы сразу три комиссара. Особенно если бы от правительства пришел кадет, от Совета – меньшевик, а от армейского комитета – большевик. Это даже не пожар в борделе, это пожар в борделе нефтеперабатывающего завода во время землетрясения, от обитательниц которого одновременно требуют выполнения их прямых обязанностей.

К счастью, безумие инициатив тогдашних властей компенсировалось их крайне низкой дееспособностью. Идею обсуждали долго, но так ни до чего и не договорились. Лишь в конце июня появились комиссары фронтов[139] – а поскольку при этом нормативные документы, определяющие их права и обязанности, разработать как-то позабыли... Впрочем, большего бардака, чем царил тогда в армии и в стране, добиться было невозможно технически.