Виктор Петелин - История русской литературы XX века. Том I. 1890-е годы – 1953 год. В авторской редакции Страница 57

Струве познакомился с Франком в 1898 году, а в 1901-м, обратив внимание на энергию и талант молодого учёного, предложил ему участвовать в сборнике «Проблемы идеализма». С этого началась дружба Франка с Бердяевым, Струве, Булгаковым. В 1908 году Франк женился на Татьяне Барцевой, которая родила ему троих сыновей и дочь. В 1912 году С. Франк принял православие и начал читать лекции в Петербургском университете. В 1916 году он стал доктором философии, а в 1917 году – деканом историко-филологического факультета Саратовского университета. Так в 39 лет еврей Семён Людвигович Франк (1877–1950), приняв христианство, сделал блистательную карьеру в Российской империи. Ну, а закончилось все, казалось бы, большой неудачей: Струве, Бердяев, Шестов, Франк и ещё больше двухсот представителей образованной интеллигенции в 1922 году посадили в Советском Союзе на пароход и отправили в Германию.

В газетах стали чаще мелькать тревожные сообщения из Петрограда. Толпы народа всё активнее становились на улицах, требуя хлеба, свободы и мира. Мало кто сомневался, что Россия накануне государственного переворота. Рассказывали, что лидеры «прогрессивного блока» в Государственной думе не раз обращались к царю с предложением образовать «правительство доверия», но царь презрительно отвергал все их предложения. А императрица Александра Фёдоровна на их предложения будто бы сказала: «Эти твари пытаются играть роль и вмешиваться в дела, которых не смеют касаться. Пусть лучше всего займутся вопросом канализации…»

Такие слова приводили в ярость даже самых умеренных. Всем становилось ясно, что царь и нынешнее правительство не способны руководить страной и народом. За два года войны сменилось четыре премьера и шесть министров внутренних дел. И никто из них не пользовался в стране авторитетом. Ничего удивительного не было в том, что в Петрограде не хватало топлива, продовольственные товары вовремя не подвозились. У булочных часами простаивали голодные женщины и дети. А когда в Москве узнали, что на улицы Петрограда вышли сотни тысяч бастующих с призывами «Долой царскую монархию!» и «Долой войну!», сомнений не оставалось: дни царя Николая Романова сочтены. Тем более что он, даже и не подозревая о своём пошатнувшемся положении, по-прежнему презрительно отвергал предложения Государственной думы. «Опять этот толстяк Родзянко пишет мне разный вздор», – писал он Александре Фёдоровне из Могилёва, где находилась Ставка Верховного главнокомандующего.

Слухи, разговоры, газетные сообщения, наслаиваясь друг на друга, порождали настороженность в душе, но никто не предполагал, что события примут такой драматический для существующего режима оборот. Родзянко слал в Могилёв телеграммы, предлагая царю принять немедленные меры, резонно считая, что «завтра будет поздно», а царь в ответ на эти телеграммы издал указ о приостановлении деятельности Думы. И в Петрограде с каждым днём события развивались с неумолимой последовательностью. Утром 27 февраля солдаты Волынского полка, расправившись со своим командиром, вышли на улицу и присоединились к бастующим рабочим. Вслед за ними и солдаты других полков Петроградского гарнизона стали переходить на сторону народа. Захватили арсенал, разобрали винтовки. Разгромили здания некоторых полицейских управлений и судебных учреждений. Февральская революция началась…

Лидеры различных партий в Государственной думе (в большей своей части масоны) поняли, что наконец-то пришёл день, который Россия так ждала, и по горячим следам событий создали Временный комитет. В ночь на 1 марта Временный комитет Государственной думы взял в свои руки инициативу и через два дня сформировал Временное правительство. Николай II был вынужден отречься от престола.

Газеты несколько дней не выходили. Поэтому только 2 марта Алексей Толстой прочитал официальные сообщения о падении старого строя, об учреждении Временного правительства, о событиях в Петрограде и Москве: «27 февраля перешли на сторону революционного народа следующие воинские части: Волынский, Преображенский, Литовский, Кексгольмский полки и саперный батальон. На стороне революционного народа около 25 тысяч военных чинов…» Далее следовали сообщения об арестованных царских сановниках, организации городской милиции, выступлениях членов Государственной думы в восставших воинских частях. Правда, в Москве все уже знали о петроградских событиях из листовок, которые передавались из рук в руки, и уже 28 февраля утром по Москве шли толпы народа с пением революционных песен и с красными флагами. Странно и неожиданно было то, что их не задерживали, как обычно, ни полиция, ни конные жандармы. На Воскресенской площади напротив Думы собралась большая толпа. Из здания Думы выходили представители только что созданного Совета рабочих депутатов и читали телеграммы, поступающие из Петрограда. Огромная толпа стояла там до глубокой ночи. Ходило много слухов, самых невероятных. Газеты молниеносно сообщали, что самое невероятное, на первый взгляд, произошло на самом деле.

Всего за несколько дней развалилась монархия, создававшаяся веками. П.Н. Милюков в телеграмме всем представителям России за границей назвал эти события чудом. Но чудес в природе и в истории не бывает. Всякий крутой поворот в истории объясняется какими-то внутренними причинами развития страны. Февральско-мартовская революция тоже нуждается в серьёзном объяснении, и причины её, по всей вероятности, нужно искать в далеком прошлом, может быть в Петровской эпохе. Эта восьмидневная революция была подготовлена всем ходом современного развития: весь народ с одобрением отнёсся к падению царского режима, где всё прогнило и дезорганизация доведена до чудовищных размеров.

Выступления Милюкова, Гучкова, Керенского и других членов правительства на проходивших в Москве и Петрограде митингах были в центре внимания широкой общественности обеих столиц. Новое правительство, как говорилось в первых официальных телеграммах, «верно соблюдает все договоры, соединяющие нас с другими державами», сделает всё возможное для быстрейшего заключения самого справедливого мира. Оно предоставит русскому народу самую полную свободу. Оно созовёт всенародное Учредительное собрание, которое установит форму правления в России. Во всяком случае, демократическая республика России гарантирована. Все переживали радостное возбуждение. Наконец-то свершилось то, что было так необходимо для России. Стыдно было сознавать, что великим государством управляли до этого слабые и продажные люди. Незадолго до переворота Милюков, например, публично обвинил императрицу в измене. Князь Львов, Гучков, Терещенко в последнее время не раз открыто высказывали недовольство проводимой политикой. И широкие круги русской интеллигенции с одобрением отнеслись к первым шагам нового правительства. Но какова его программа? Какие цели ставит новое правительство? И действительно ли оно намерено заключить мир, на каких условиях? Улучшится ли положение с продовольствием? Отменят ли цензуру? Эти и десятки других вопросов вставали перед русской интеллигенцией. Хотелось собраться, откровенно поговорить о наболевшем, поделиться первыми впечатлениями о революционных событиях и задачах, которые стоят на повестке дня. 11 марта в здании Художественного театра, в большом нижнем фойе, была организована встреча московской интеллигенции. Сюда пришли К. Станиславский, В. Немирович-Данченко, А. Южин-Сумбатов, В. Брюсов, Иван и Юлий Бунины, М. Волошин, В. Вересаев, Андрей Белый, философы князь Евгений Трубецкой, Н. Бердяев, С. Булгаков, театральные деятели, артисты. Здесь не было программы, не принимались решения, участники просто высказывали свои предложения, делились впечатлениями.

Все внимательно слушали выступающих, особенно приехавших из Петербурга Андрея Белого и Евгения Трубецкого. Как всегда, порывисто дёргался Андрей Белый, но говорил хорошо: полностью одобрял падение царизма, только с осуждением отнесся к фактам грубости и насилия – он видел, как толпа срывала погоны с генералов и офицеров. Евгений Трубецкой решительно высказался за продолжение войны до победного конца. Теперь, говорил он, свободно развивающейся России совершенно необходимы черноморские проливы и Константинополь. В том же духе выступали Булгаков, Бердяев, Волошин. Алексей Толстой тоже попросил слова, в котором разделил общее настроение совещания…

Прения уж все выдыхались, все с нетерпением ожидали перерыва, как вдруг поднялся Иван Бунин и, обращаясь к председательствующему Немировичу-Данченко, сказал:

– Я бы хотел, чтобы по этому вопросу высказался Викентий Викентьевич Вересаев.

Все насторожились. Вересаева уважали, но ведь он, ходили слухи, вращается не только среди писателей и артистов, но близок и к социал-демократам. И любопытство взяло верх над усталостью. Вересаев охотно поднялся с места. Он действительно придерживался иных взглядов, и всё, что говорилось в этот день, ему казалось умеренно либеральной и барабанно-патриотической болтовнёй.