Неизвестен Автор - Красный террор в годы гражданской войны Страница 59

Езиров Иосиф Фортунатович, бывший полицейский пристав, как контрреволюционер.

Нардык Петр Викентьевич, активный член Союза русского народа, как контрреволюционер.

Ершова Анна Иларионовна, активный член Союза русского народа, как контрреволюционер.

Стрельцов Павел Владимирович, студент, за ношение оружия без разрешения.

Клейтман Лазарь, коммунист, особый уполномоченный по снабжению 5-й совармии, за массовое хищение кожи.

Ленский (Абрамович) Исаак, коммунист, особый уполномоченный по снабжению 5-й совармии, за массовое хищение кожи.

Лопушинер Герш, сотрудник по снабжению 5-й совармии, за массовое хищение кожи.

Арестованы:

Крупенский Семен Михайлович.

Гагарина, княгиня, подвергалась пыткам за укрывательство мужа, как больная тифом отправлена в госпиталь.

Степанова, дочь Василия Алексеевича Степанова, была арестована, приговорена к расстрелу, но затем была освобождена.

Сов. секретно

СООБЩЕНИЕ ОДЕССКОГО ОТДЕЛЕНИЯ "АЗБУКИ"142 от б/19 августа

В последней сводке одесского отделения "Азбуки" сообщают следующее.

На парусниках "Макар Ситников", "Три Святителя", "Мираж" и "Рассвет", которые выйдут из Одессы в море, поедут бегущие из Одессы большевики. На одном из этих парусников поедет группа: два мужчины и две женщины (у одной из женщин на шее четырехугольный медальон). Эта группа представляет собою большевистских агентов, пробирающихся в расположение Добрармии с целью произвести покушение на генерала Деникина.

Эти сведения были сообщены начальником одесского отделения "Азбуки" адмиралу Саблину за три дня до падения Одессы.

По словам курьера, привезшего информацию и выехавшего из Одессы за три дня до сдачи, есть основания думать, что названные лица уже задержаны рыбаками на Кинбурн-ской косе и переданы в распоряжение миноносца "Поспешный", откуда и можно получить справку, те ли это лица.

ИЗ ОДЕССЫ В ЕКАТЕРИНОДАР

Доклад курьера организации "Азбука" "Киевлянина"

Для того, чтобы выехать из города, будь то обыкновенный смертный или советский служащий, необходимо предварительно являться в Чрезвычайную комиссию, где первым делом приходится вымаливать, в полном смысле этого слова, разрешение, а вторым -- регистрироваться. Красноармейцы в этом случае более счастливы: они являются к коменданту, который не расспрашивает их, куда они едут и зачем, и не перерывает их вещей. Так было и со мной: комендант поставил на отпускном билете печать и указал время отхода эшелона.

2 июля отходил эшелон с полком имени Петра Старостина, который прибыл на товарную станцию в порядке с оркестром музыки. Его сопровождала огромная толпа, очевидно, родственников и знакомых.

Началась посадка по вагонам. Руководил ею начальник эшелона. Не обошлось, конечно, без ругани из-за места. Большинство красноармейцев -мобилизованные евреи. Они заявили, что почти все добровольцы, настроение у них, нужно заметить, весьма бодрое, беспрестанно из разных частей эшелона раздается пение "Интернационала"143. Перед отходом эшелона было объединенное собрание ротных коммунистических ячеек, на котором между прочим было постановлено в случае тревоги не открывать самочинной стрельбы. Эшелон направился на Вознесенск, и для того, чтобы попасть мне в Никополь, я пересел в Кисловке на поезд 50 украинского полка, шедший на Синельникове. В вагон попасть не удалось и пришлось ехать на платформе. Эта часть производит впечатление более крепкой, тем не менее резко бросается в глаза отсутствие дисциплины и хамское отношение к командному составу.

В Никополе спокойно. Красноармейцев на улицах почти не видно. Поражает сильный контраст в ценах на продукты с Одессой.

В Херсон прибыл утром, и в 12 часов я уже выехал на пароходе вверх по Днепру. Мои красноармейские документы не вызывали никаких сомнений и получать пропуск не составляло никаких затруднений. Я рассчитывал доехать до Никополя и оттуда в зависимости от положения на фронте пробраться либо к станции Пологи, либо в сторону Бердянска.

Спутником в Никополе у меня оказался красноармеец полка имени Пивчена с румынского фронта, неграмотный, деревенский мужик, прослуживший всю войну в уланском полку. В лице его я перед собой видел настоящий тип красноармейца, пропитанного насквозь коммунистическими теориями, но в то же время остающегося прежним неразвитым простым мужиком. В начале разговора, завязывающегося в каюте, он пытался отстаивать то, что ему напевали коммунисты, но после возражений большинства присутствующих он во многом стал соглашаться и в конце концов стал возмущаться некоторыми несправедливостями господства коммунистов-комиссаров и существующими порядками. Он ехал на отдых домой, но слухи о восстании крестьян по деревням того района запугивали, и он побоялся явиться в свою семью, опасаясь, что крестьяне расстреляют за то, что он, хотя и защитник революции, но коммунист.

Пароход далее Каховки не пошел, и мне пришлось в ней засесть на несколько дней.

Каховка только что была очищена от банд Дорошенко и Павленко подошедшим из Крыма отрядом Попова, но вокруг нее было еще неспокойно. На место уничтоженных главарей появился новый "бандит" Ковалев, который загородил Днепр и дорогу на Мелитополь, оставив коммунистам свободный проход лишь на Перекоп. Не желая оставаться долго в Каховке, я пытался уйти пешком по направлению к Мелитополю, но в нескольких верстах от города меня захватила застава и возвратила обратно в город. Попытка пробраться к Никополю по правому берегу Днепра из города Береслава также кончилась неуспешно. Хотя начальник гарнизона и обещал населению ликвидировать не сегодня-завтра банду и очистить дорогу, я все же решил отправиться по железной дороге в направлении на Гениченск. Переход в 130 верст я сделал в 4 дня и на 5-й день вышел к станции Новоалексеевка. Дорога, к счастью, проходила через места пустынные, где кроме ровной голой степи на десятки верст вокруг ничего не видно. Но если приходилось миновать какие-либо хутора или деревни, то, несмотря на мою демократическую внешность, многие считали своим долгом осведомиться, куда я и откуда иду. Благодаря всей неурядице, какая творится в этом крае, постоянным налетам банд и вообще обильно шатающегося подозрительного элемента, недоверчивость среди населения достигла крайних пределов. В имении Доринбург я был арестован по подозрению в шпионаже, но после долгого допроса и обыска был освобожден.

Придя в Новоалексеевку и увидя, что происходит отступление крымских советских войск, я решил задержаться на этой узловой станции и выждать удобного момента для прохода через фронт. Ознакомившись с Геническом, я убедился, что проезд на фелюге на Арабатскую стрелу мне не удастся, т[ак] к[ак] после попытки Добрармии высадить десант большевики устроили несколько наблюдательных пунктов. Подойти навстречу крымской Добровольческой армии я не мог, т[ак] к[ак] мост через Сиваш большевики успели взорвать и вдоль берега устроена была позиция. Пришлось ожидать три дня, пока, наконец, обозначился отход большевиков. 17 июня днем я вошел в город Геническ, который большевиками был оставлен ночью, в то время, как со стороны Арабатской стрелки вошел эскадрон драгун. Я явился к начальнику отряда, назвал себя и просил оказать содействие для проезда в Екатеринодар. На третий день с первым отходящим военным судном я выехал в Керчь. По прибытию туда явился к коменданту города и просил выдать пропуск на пароход. Комендант на это потребовал документ Д[обровольческой] а[рмии], которого у меня не было; частный мой документ его не удовлетворил, и он заявил, что пропустит меня только в том случае, если на запрос в Екатеринодар получит утвердительный ответ. Через два дня ответа не было. Тогда я настоял отправить меня в Новороссийск каким угодно способом, и после долгих разговоров мне было выдано предписание явиться к коменданту в Новороссийск для дальнейшего следования в Екатеринодар, куда я прибыл 24-го числа, пробыв в общем в дороге 23 дня.

ПРИЛОЖЕНИЯ

БЕСЕДА С ПЕТЕРСОМ

В беседе с нашим сотрудником председатель ВЧК Петерс144 высказал следующие соображения по поводу прошлого и настоящего Чрезвычайной комиссии.

Со времени переезда Чрезвычайной комиссии в Москву145 нам пришлось, -говорит председатель комиссии Петерс, -- провести огромную организационную работу, ибо вначале комиссия состояла фактически всего из четырех человек. В этой области дело далеко не благополучно. Наша ошибка заключается в том, что мы не создали контрольного аппарата в самом начале и дали самостоятельно образоваться уездным Чрезвычайкам. Теперь мы их лишили права расстрела и напрягаем все силы для организации благонадежного надзора за их деятельностью.

Главным принципом нашей работы является связь с массами. За настроениями ее следит специальная организация разведчиков, но вместе с тем мы уже добились того, что в целом ряде случаев сами рабочие зорко следят за деятельностью буржуазии и доносят нам при малейшем подозрении. Таким образом, работа наших агентов сводится преимущественно к проверке сообщаемых добровольных сведений.