Георгий Суданов - 1812. Всё было не так! Страница 6

Советский историк П.А. Жилин уточняет:

«Из общей суммы бюджета 1810 года 279 млн рублей на военные цели было израсходовано 147,6 млн. В 1811 году из общей суммы бюджета 337,5 млн рублей на военные расходы пошло 137 млн. Общие расходы на войну 1812 года, по самым скромным подсчетам, составили 155 млн рублей».

Очень быстро шел и количественный рост русской армии. По данным генерала М.И. Богдановича, на конец 1810 года она насчитывала 400 000–420 000 человек с 1552 орудиями. А вот к июню 1812 года численность регулярных войск была доведена до 480 000 человек с 1600 орудиями. Такого в России не наблюдалось никогда!

Под руководством военного министра М.Б. Барклая де Толли начала осуществляться военная реформа. Армия была переведена на более современную корпусную систему организации, были воздвигнуты укрепления в Киеве, Динабурге, Бобруйске и Дриссе, организованы запасные депо внутри империи, предназначенные для усиления действующих армий, и т. д.

Тем не менее времени, как всегда, не хватило.

По этому поводу военный специалист Карл фон Клаузевиц пишет:

«Главная квартира императора была битком набита знатными бездельниками; для того чтобы среди них выдвинуться своими советами и сделаться полезным, надо было бы, по крайней мере, обладать талантом опытного интригана и хорошо владеть французским языком. Полковнику Гнейзенау недоставало ни того, ни другого. Поэтому он был вполне прав, когда оставил мысль устроиться в России. Так как он уже посетил раньше Англию и встретил там благосклонный прием у принца-регента, то он полагал, что будет иметь возможность сделать больше для правого дела, вновь отправившись в Англию.

Так как он скоро убедился в Вильно, что приготовления русских далеко не отвечали грандиозности предстоявшей борьбы, то не без основания у него возникла очень сильная тревога за исход войны. Единственную надежду он возлагал на трудность завершения предприятия, задуманного французами».

Приготовления русских далеко не отвечали грандиозности предстоявшей борьбы…

Крайне неприятная оценка, причем примерно о том же самом говорили и многие другие специалисты. Например, генерал Н.Н. Раевский в самом начале войны писал А.Н. Самойлову:

«Неприятель начал свою переправу у Ковно <…> Вместо того чтоб его атаковать, первая армия тотчас без выстрела отступила за Вильну <…> По первому предложению мы, разбивши поляков, отступили бы к Тормасову, а главная армия тож должна была действовать наступательно. Князь получил в ответ – идти на Минск и оттоль стараться соединиться с первой армией. Едва сделали мы несколько маршей, как вдруг пишет государь, что он будет стоять в Свенцианах, чтоб мы шли на пролом корпуса Даву и с ним соединились. Мы уже начинали сходиться с французами, как вдруг получили от государя, что он отступает <…> Мы хотели идти опять в Минск и направили туда наше шествие, но получили [известие], что все дороги перерезаны неприятелем. Продолжение сего направления лишило бы нас обозов и продовольствия. К величайшему нашему удовольствию, получили мы вскоре, что государь предоставляет князю уже не искать с ним соединения, но действовать по его воле, почему мы следуем к Слуцку и, может, к Бобруйску, где остановимся <…>

Никогда войска не хотели так драться, и, конечно, имея 50 тысяч, мы 80-ти не боимся. Итак, без выстрела мы отдали Польшу. Завтра государь с армией [будет] за Двиной. У нас вчерась первая была стычка. Три полка кавалерийских насунулись Платова. Платов их истребил. Начало прекрасное. Государь пишет, что все силы и сам Бонапарте устремлен на нас. Я сему не верю, и мы не боимся. Если это [действительно] так, то что ж делает первая армия? <…>

Что предполагает государь – мне неизвестно, а любопытен бы я был знать его предположения. У него советник первый Фуль – пруссак, что учил его тактике в Петербурге. Его голос сильней всех. Общее мнение, что есть отрасли Сперанского намерения. Сохрани Бог, а похоже, что есть предатели».

Как видим, страна к войне оказалась не готова, в войсках в первые ее дни царило полное непонимание того, что происходит. Войск было много, но все они стояли на большом расстоянии друг от друга, и никто толком не знал, кто куда должен идти. Русские генералы видели главную причину всего этого в окружении императора Александра, взявшего на себя верховное главнокомандование, несмотря на то что никогда не служил в действующей армии. А его главная квартира «была битком набита знатными бездельниками».

Достаточно назвать такие фамилии, как Армфельд, Вольцоген, Штейн, Паулуччи и т. д. Но, пожалуй, главной проблемой был прусский генерал Карл-Людвиг-Август фон Фуль (или, как иногда неправильно пишут, Пфуль), упомянутый генералом Раевским. Историк Дэвид Чандлер совершенно справедливо называет Фуля «последним по старшинству и по способностям». Но зато он был в большом фаворе у императора Александра и фактически в начале войны играл роль его «серого кардинала».

Карл фон Фуль

Служащий Петербургского почтамта И.П. Оденталь с недоумением обращался к московскому почт-директору А.Я. Булгакову:

«Мы здесь ничего не знаем, ничего не понимаем <…> Мне уж представляется, что Бонапарте задал всем действующим лицам нашим большой дозис опиума. Они спят, а вместо них действуют Фули, Вольцогены. Проснутся – и увидят, кому они вверили судьбу нашу. Сюда прибыл еще Штейн. Вот еще детина! Что ж нам прикажут, несчастным, делать? Увы – воздыхать! Есть уже разные слухи о Фуле».

Надо было быть полным безумцем, чтобы взять таких людей себе в военные советники, но император Александр сделал это. В результате под руководством таких «специалистов» в русской армии штабы погрязли в мелочах и волоките, но самым острым был недостаток вооружения – и по количеству, и по качеству. Как отмечает историк Н.А. Троицкий, «неповоротливость казенных ведомств, безалаберность частных заводчиков срывали выполнение военных заказов». Что же касается основной части офицерского состава, то она, по оценке Дэвида Чандлера, «была ленива, малограмотна, не имела нужных навыков и предавалась пьянству и азартным играм».

Относительно генерала фон Фуля следует сказать, что его главным детищем был Дрисский лагерь, который по его инициативе был создан перед самым началом войны в излучине Западной Двины, между местечком Дрисса (ныне это город Верхнедвинск) и деревней Шатрово. В него, согласно плану Фуля, должна была отступить первая русская армия, а вторая в это время должна была действовать во фланг и в тыл Наполеона. Как говорится, гладко было на бумаге…

М.Б. Барклай де Толли, как пишет в своих «Записках» генерал А.П. Ермолов, нашел в этом лагере следующие серьезные недостатки:

«Многие части укреплений не имели достаточной между собою связи, и потому слаба была взаимная их оборона; к некоторым из них доступ неприятелю удобен, сообщение между наших войск затруднительно. Были места близ лагеря, где неприятель мог скрывать свои движения и сосредоточивать силы. Профили укреплений вообще слабы. Три мостовые укрепления чрезмерно стеснены, профили так худо соображены, что с ближайшего возвышения видно в них движение каждого человека».

Короче говоря, это была полная катастрофа, а не укрепленный лагерь, который должен был задержать наступление Наполеона. В результате Барклай был возмущен, а генерал Ермолов написал:

«Все описанные недостатки не изображают еще всех грубых погрешностей, ощутительных для каждого, разумеющего это дело».

Вывод военного историка М.И. Богдановича однозначен:

«Укрепления Дрисского лагеря, стоившие значительных трудов и издержек, не могли служить к предположенной цели – упорной обороне и действиям на сообщения противника. Напротив того – войска, занимавшие укрепленный лагерь, подвергались опасности быть разбитыми либо обложенными предприимчивым противником».

Первый адъютант Барклая полковник А.А. Закревский писал в начале войны генералу М.С. Воронцову:

«Мы бродили быстро и отступали еще быстрее к несчастной Дриссенской позиции, которая, кажется, нас приведет к погибели. По сих пор не могут одуматься, что предпринять; кажется, берут намерение к худому. Проклятого Фуля надо повесить, расстрелять и истиранить яко вредного человека нашему государству».

А вот мнение секретаря императрицы Н.М. Лонгинова, выраженное им в одном из писем к графу С.Р. Воронцову:

«Некто Фуль, который принят из Пруссии в нашу службу генерал-майором, был творцом нашего плана войны. Человек сей имеет большие математические сведения, но есть не иное, как немецкий педант и совершенно имеет вид пошлого дурака. Он самый начертал план Йенской баталии и разрушения Пруссии <…> Многие не без причины почитают его шпионом и изменником. Кто и как его сюда выписал – неизвестно, только он после Тильзита здесь очутился. О плане его и говорить нет нужды…»