Андрей Богданов - Несостоявшийся император Федор Алексеевич Страница 6

Об удобстве царской семьи заботилась заправлявшая на женской половине дворца властная старая боярыня Анна Петровна Хитрово и всесильный дворецкий Богдан Матвеевич Хитрово. В играх и развлечениях царевен и царевичей принимали участие старшие родственники — бояре Иван Михайлович и Иван Богданович Милославские. В отличие от Хитрово они не стремились прибрать к рукам побольше административных должностей, удовлетворяясь тем влиянием, которое давало постоянное участие в жизни царской семьи. Однако мир и согласие во дворце не могли длиться вечно.

Как гвардии полковник выиграл царскую невесту

Едва восемь месяцев минуло после кончины царицы Марии Ильиничны, как государь объявил о намерении сочетаться вторым браком. Алексей Михайлович подошел к этому делу со всей основательностью. С ноября 1669 по май 1670 г. продолжался смотр царских невест. Один раз в несколько дней государю представляли девушек, тщательно отобранных верховыми боярынями и врачами. Познакомившись с тремя-пятью кандидатками, Алексей Михайлович одних отпускал по домам, другим приказывал оставаться в Москве для вторичного смотра.

Напряжение в придворных кругах нарастало. Среди девушек были и представительницы знатнейших фамилий, и красавицы незнатных родов, но все они имели покровителей, надеявшихся завоевать влияние в царском доме[33]. Чем меньше оставалось невест, тем упорнее шла невидимая, но ожесточенная борьба. 18 апреля царь пригласил девушек на второй смотр и только поздно вечером, с наступлением темноты, отпустил их по домам. Той же ночью или на другой день во дворец была вызвана Овдотья Беляева, племянница незнатного дворянина Ивана Шихарева.

Овдотья Ивановна с несколькими другими девушками осталась в Верху несмотря на то, что не слишком понравилась всесильному дворецкому Богдану Матвеевичу Хитрово, который заявил, что-де у нее руки худы. Поговаривали, что Овдотья привлекает царя больше Наталии Кирилловны Нарышкиной, взятой в Верх ранее, что Наталию скоро с Верху свезут…

За спиной Нарышкиной стоял скромный, сдержанный человек в мундире полковника московских стрельцов — Артамон Сергеевич Матвеев. Мало кто знал о размерах его истинного влияния на царя, и никому не ведомы были причины этого влияния. Артамон Сергеевич был всего на четыре года старше царя Алексея Михайловича и с 13-ти лет воспитывался во дворце. В 16 лет худородный дьячий сын Артамон получил чин стряпчего — совсем незаметный на фоне окружавших царя юных стольников знатных фамилий, имевших право пожалования сразу в бояре. В 17 лет Матвеев стал командиром стрелецкого полка и ведал ближней охраной государя[34].

Даже теперь, когда ученые располагают всеми архивными материалами, трудно проследить деятельность Матвеева, выполнявшего личные приказы царя Алексея Михайловича. Однако известные факты весьма любопытны. В 1662 г. во время знаменитого Медного бунта в Москве, когда власти и сам самодержец растерялись под напором народного гнева, Артамон Сергеевич с незначительными силами верных стрельцов устроил москвичам кровавую баню. За разгром восстания он получил чин думного дворянина.

Не раздражая знать высоким чином и не расставшись с полковничьей формой, Матвеев в 1667 г. выполнил секретную миссию при прибывших в Россию восточных патриархах, которые по воле Алексея Михайловича должны были лишить патриаршего сана Никона и осудить староверов. В ходе Большого церковного собора Артамон Сергеевич позаботился, чтобы русские архиереи не воспрепятствовали иноземным низвести сан русского патриарха до царева слуги. Матвеев не остановился перед тем, чтобы арестовать парочку митрополитов и запугать остальных иерархов казнью. Русская православная церковь, разбуженная бунтом Никона, была вновь поставлена на колени перед царской властью[35].

Беспредельно преданный Алексею Михайловичу, глубоко и всесторонне образованный (но не выказывавший своей образованности при дворе), умный и мужественный полковник имел далеко идущие планы. Пример был у него перед глазами — мелкий псковский дворянин Афанасий Лаврентьевич Ордин-Нащокин стал думным боярином, главой Посольского приказа и канцлером — «царственные большие печати и государственных великих посольских дел сберегателем», фактическим руководителем внешней политики России[36].

Матвееву нетрудно было догадаться, что такой смелый политик и реформатор, оскорблявший знать пренебрежением и вызывавший лютую зависть нижестоящих, не продержится долго. То ли дело он, Матвеев, все делающий с умом истинного царедворца. Даже его женитьба на шотландке Гамильтон и иноземные обычаи, принятые у него в доме, не вызвали осуждения, хотя на кого другого давно бы уже поступили доносы во множестве!

Племянницу своей жены Артамон Сергеевич выдал замуж за приятеля — рейтарского командира Федора Полуэктовича Нарышкина, а дочь его брата Кирилла, тоже служившего в рейтарском строю, взял себе на воспитание. Красавица Наталия Кирилловна много выиграла по сравнению с девицами, росшими взаперти в традициях Домостроя. В интеллигентном доме Матвеева она научилась свободно держаться в обществе, танцевать, разбираться в музыке, поддерживать беседу. Она не могла не понравиться царю, несколько прискучившему многолетней патриархальной семейной жизнью[37]. И тут вмешивается Овдотья Беляева!

Почти все дела Матвеева окутаны неопределенностью и не имеют однозначного объяснения. Ясен лишь результат. Характерным является, пожалуй, остро-рискованный характер игры, пружины и участники которой остаются в тени. Оставляя предположения и домыслы авторам приключенческих романов, обратимся к фактам, ничего не прибавляя и не убавляя.

22 апреля 1670 г. во дворце были найдены два запечатанных сургучом подметных письма на имя государя. Оба были прилеплены в местах, доступных всем чиновникам Государева двора: в сенях Грановитой палаты и у сенных дверей Шатерной палаты, — то есть вблизи Постельного крыльца, на котором регулярно собирались придворные выслушать последние распоряжения и принять поручения.

Письма были немедленно вручены дворецкому Богдану Матвеевичу Хитрово, который, не вскрывая, передал их Алексею Михайловичу. Государь прочел — и был потрясен: «такого воровства и при прежних государях не бывало, чтобы такие воровские письма подметывать в их государских хоромах!» В письмах были непристойности, затрагивающие честь государевых невест и особенно метившие в Нарышкину.

«Кому выгодно?» — спросили себя государь и его советники. Разумеется, не мелким дворянам Нарышкиным и не их покровителю Артамону Сергеевичу. Ясно, что и его хотели запятнать, подписав письма: «Артамошка»! Алексею Михайловичу легко было дать себе отчет, кто был опаснейшей соперницей Наталии Нарышкиной. — Конечно же, Овдотья Беляева.

Дядя ее был немедленно схвачен и допрошен. На дворе его нашли какие-то травы — не для зелья ли? В розыске оказалось, что Иван Жихарев хлопотал за племянницу перед врачами, хвастался, что она больше понравилась государю, говорил, что Нарышкина ей не соперница. Под пытками Шихарев пытался объяснить, что траву зверобой он потреблял для излечения от ранения, но его дело было проиграно. Овдотъя Беляева должна была покинуть дворец…

Царь долго не мог успокоиться, что кто-то пытался помешать ему в выборе невесты. 24 апреля отдельные строки из подметных писем показывали дьякам и подьячим всех приказов для определения их писца по почерку. Кроме того, каждый должен был сам написать под диктовку эти строки — но руки писца не сыскалось. Тогда 26 числа письма были объявлены на Постельном крыльце всем придворным; обещали великую награду тому, кто определит автора.

«А буде про того вора не поведаете и государю не известите, — объявлялось дворянам, — и от него, великого государя, за это вам быть в великой опале и в самом конечном разорении без всякого милосердия и пощады!» Эта нелепая угроза взволновала дворян. «Лучше б они девиц своих в воду пересажали, — заметил Петр Кокорев, — чем их в Верх к смотру привозили!»

Автора подметных писем не нашли, зато о неосторожных словах доложили. «А непристойных слов таких, как Петр Кокорев говорил, не говорить!» — приказал объявить разгневанный царь в дополнение к своему указу. Но «непристойные слова», по-видимому, образумили самодержца. Он вовсе не хотел, чтобы его брак сопровождался обидой всему дворянству. Розыски были прекращены, женитьба отложена на несколько месяцев — до успокоения в умах.

О случившемся забыли быстро — хватало забот с бунтом, охватившим многие уезды страны. А ведь Артамон Сергеевич Матвеев еще в 1669 г. предупреждал царя об опасности Степана Разина и его казаков, писал, что если к этой ватаге присоединятся горожане, крестьяне и народы Поволжья — Россию охватит пожар, который нелегко будет потушить. Предложенные Матвеевым меры не были вовремя приняты — и вот уже «верхи» трепетали в ужасе перед крестьянской войной.