Алексей Щербаков - Русская политическая эмиграция. От Курбского до Березовского Страница 6

Внутри своих поместий князь и его люди также делали что хотели. Вот один, пожалуй, самый громкий эпизод.

«9 июля 1569 года, в субботу, когда у евреев был шаббат (что было потом особо подчеркнуто в жалобе ковельских горожан), урядник Курбского Келемет ворвался с вооруженным отрядом в еврейское местечко и устроил погром. Были схвачены Юска Шмойлович, Авраам Яковлевич и некая женщина по имени Агронова Богдана. Принадлежащие им лавки и дома были запечатаны. Несчастных арестантов отвели во двор к Курбскому и посадили в яму с водой, где в изобилии водились пиявки. Вопли жертв были слышны далеко за стенами замка».

Суть этого действия – простое выбивание долгов. Причем должник-то успел удрать, но кое-кто из схваченных имел несчастье быть его поручителем.

Вообще-то евреи в Речи Посполитой имели определенные права. Теоретически. Реально же эти права защищать никто не рвался. Вот и в данном случае, когда разруливать ситуацию приехал кто-то вроде нынешнего судебного исполнителя, к нему вышел тот самый урядник Келемет и заявил (выделено мной. – А. Щ.):

«…Но разве пану не вольно наказывать подданных своих, не только тюрьмою или другим каким наказанием, но даже смертью? А я что ни делаю, все то делаю по приказанию своего пана, его милости князя Курбского; ибо пан мой, князь Курбский, владея имением Ковельским и подданными, волен наказывать их, как хочет, а королю, его милости, и никому другому нет до того никакого дела».

Евреи так и сидели до тех пор, пока Курбский их не выпустил. Как уж там они договорились, мы не знаем.

Этот эпизод стоит напомнить тем, кто пишет, что в Речи Посполитой, в отличие от России, существовали гражданские права. Вот так они существовали.

Но дело, разумеется, не в данном конкретном эпизоде. Главное – князь Курбский стал жить так, как его душенька хотела. То есть – плевать на всех и творить в своей вотчине то, что пожелает не только его левая нога, но и левая нога его подручных. Вот именно такую «свободу» выбрал князь Курбский.

Между тем переписка царя и князя продолжалась. Второе послание Курбского – это уже очень интересно.

«Широковещательное и многошумное послание твое получил, и понял, и уразумел, что оно от неукротимого гнева с ядовитыми словами изрыгнуто, таковое бы не только царю, столь великому и во вселенной прославленному, но и простому бедному воину не подобает, а особенно потому, что из многих священных книг нахватано, как видно, со многой яростью и злобой, не строчками и не стихами, как это в обычае людей искусных и ученых, когда случается им кому-либо писать, в кратких словах излагая важные мысли, а сверх меры многословно и пустозвонно, целыми книгами, паремиями, целыми посланиями! Тут же и о постелях, и о телогрейках, и иное многое – поистине слово вздорных баб россказни, и так все невежественно, что не только ученым и знающим мужам, но и простым и детям на удивление и на осмеяние, а тем более посылать в чужую землю, где встречаются и люди, знающие не только грамматику и риторику, но и диалектику и философию».

Что получается? А вот что. Курбский за время своего пребывания в Речи Посполитой слегка приобщился к европейской культуре. И со всей энергией неофита упрекает царя: ты, дескать, не умеешь вести полемику «по правилам». По европейским правилам.

Царь отвечает: «Писал ты, что я растлен разумом, как не встретишь и у неверных. Я же ставлю тебя самого судьею между мной и тобой: вы ли растленны разумом или я, который хотел над вами господствовать, а вы не хотели быть под моей властью и я за то разгневался на вас? Или растленны вы, которые не только не захотели повиноваться мне и слушаться меня, но сами мною владели, захватили мою власть и правили, как хотели, а меня устранили от власти: на словах я был государь, а на деле ничем не владел. Сколько напастей я от вас перенес, сколько оскорблений, сколько обид и упреков? И за что? В чем моя пред вами первая вина? Кого чем оскорбил?»

Это очень интересный вопрос. Почему-то считается, что царь отвечал не «по-европейски», а потому неправ. Тот есть Курбский усвоил некоторые основы европейской философии – и стал просвещать всех, кого только можно. Считается, что сам факт приобщения Курбского к европейской философской мысли является большим достижением.

А, собственно, почему? Только потому, что некоторые историки считают, что «Европа это всегда хорошо». На Западе, дескать, всегда правы. И если у них существовала такая философская традиция, то все остальные просто обязаны ей следовать. Что бы они там, на Западе, не творили. А если кто идет против них – то дикарь и варвар. И вот таким «варваром» был Иван Грозный.

«К этому времени Курбский сильно изменился. Во-первых, он успел основательно подзабыть свою былую родину. Жизнь князя в Литве была слишком бурной и разнообразной, полной новых впечатлений. На этом фоне воспоминания о прошлом, к тому же далеко не всегда приятные, тускнели и либо исчезали вовсе, либо заменялись личными мифами, в которые сам эмигрант искренне верил.

Теплых чувств к православной России у Курбского осталось мало. Слишком много он успел повоевать с русской армией, слишком долго убеждал себя и своих читателей, что этой заблудшей страной правит тиран-еретик, который превратил ее в мрачное царство невежества и разгула дьявольских сил. Курбский теперь верил только в это. Для него Святорусское царство, о котором он писал в первых своих посланиях с невыразимой нежностью и болью, погибло навсегда. Шансов у России нет. Поэтому у Курбского изменилось отношение ко всему русскому: все лучшее в прошлом, его погубил Иван».

В общем, для князя Россия стала «этой страной». Как мы увидим дальше, не такая уж редкая эволюция взглядов…

В этом стиле выдержано как третье письмо Курбского, так и знаменитое его произведение, написанное в 1581–1583 годах, – «История кн. великого Московского о делех, яже слышахом у достоверных мужей и яже видехом очима нашима». Именно оно считается чуть ли главным свидетельством «зверств Ивана Грозного». Хотя опричнины Курбский не мог видеть никак. Он сбежал раньше, чем

она началась. А что касается «рассказов достоверных мужей»… Так ведь никаких серьезных связей между Россией и Речью Посполитой не было по причине чуть ли не постоянной войны. Так что трудно сказать, на чьи слова опирался Курбский и насколько критично он к ним относился. Тем более что любителей рассказывать «страшные истории» хватало во все времена. Но что самое главное – книга писалась прежде всего для поляков! В Речи Посполитой Россию, мягко говоря, не слишком любили. Кстати, в Западной Европе к XVI веку о России уже сложился четкий стереотип, который действует до сих пор: дикой варварской и деспотической страны, в которой по улицам гуляют медведи и с бутылкой водки[10] в санях ездят опричники (жандармы, комиссары). То есть «социальный заказ» понятен. Вот князь и написал о диком тиране в дикой стране. А если точнее – то Иван Грозный ассоциировался с Антихристом, захватившим власть в Московском государстве. А бороться против Антихриста – святое дело…

Интересно, что радикальные белогвардейские эмигранты, сотрудничавшие с нацистами, мыслили примерно так же…

Всё это время Курбский продолжал воевать с соседями. Кроме того он успел два раза жениться. Интересен его первый брак – с Марией Юрьевной Козинской, заключенный в 1571 году. Это был типичный брак по расчету. Козинская владела довольно обширным состоянием. (В те времена что в России, что в Речи Посполитой состояние определялось прежде всего количеством земельных владений.) Однако ей, как женщине, нелегко было руководить разборками с соседями. А полагаться на наемников – дело ненадежное. Так что её дела было достаточно запутанны. В общем, ей был нужен муж с боевым опытом.

Поначалу дело шло неплохо, но потом отношения между супругами резко разладились. Что там было на самом деле, понять трудно, поскольку обе стороны вылили друг на друга не по одной бочке грязи. В общем, брак распался. Второй раз Курбский женился на бедной девушке, это было не так интересно.

Умер князь между 3 и 23 мая 1583 года.

После смерти Курбского, 5 мая 1590 года вышел декрет Сигиз-мунда III о возврате имения в казну. Там были такие слова: «Подсудимая сторона не может доказать, что покойник был принят обывателем Великого княжества Литовского, напротив того, пожалованная князю Курбскому грамота потому оказывается противозаконною, что дана ему, как чужеземцу, без согласия сейма и без дозволения сословий княжества Литовского».

Вот, собственно, и всё.

Как видим – в истории Курбского и в самом деле много знакомого по другим биографиям – сбежать к врагу, изобразить себя жертвой, а потом увлеченно лить грязь на Родину… Недаром такое большое количество подобных персонажей и теперь чувствуют этого жителя XVI века своим…