Н Кареев - Общий ход всемирной истории (Очерки главнейших исторических эпох) Страница 6

Впрочем, сами противники всемирно-исторической точки зрения идут иногда на уступки, хотя и суживая при этом

сферу ее применения. Они готовы, пожалуй, допустить употребление термина "всемирная история" в смысле "простой всеобщности исторического обзора", но урезывая значение этого термина. Именно, отвергнув концепцию историко-философскую, они сводят иногда дело лишь к вопросу о педагогическом удобстве, которое, быть может, представляется группировкою материала по культурным влияниям одних народов на другие в случаях разного рода заимствований (азбуки, сказаний, литературных образов и форм, церковных учреждений и религиозных понятий и т. д.). Современному историку, оговариваются при этом они, теперь уже трудно решиться на то, чтобы основною задачею в изображении исторических судеб сменявшихся народов поставить наследственную передачу идей от одного к другому и чтобы за руководящую линию принять общую преемственность культурных понятий и форм в пределах человечества, ибо связующая нить нередко оказывалась бы слишком слабою, и даже одна нить, прерываясь, должна была бы заменяться другою. Да, все это совершенно верно, но ведь международные отношения не исчерпываются же одними заимствованиями культурных понятий и форм. Есть ведь и другие отношения войн, союзов, завоеваний, присоединений и т. п., которые влияют и на внутреннюю жизнь народов и из более мелких обществ создают более крупные политические тела. Чего стоит, например, в древней истории одно греко-македонское завоевание Востока или образование Римской империи! Возражая далее против возможности группировать всю историю около культурных заимствований, критики, между прочим, замечают, что и в вопросе о заимствованиях все-таки на первом плане будет стоять вопрос о том, какие же внутренние основания в жизни нового народа сделали такое восприятие возможным и необходимым? Всемирно-историческая точка зрения и не требует такой исключительной группировки, и отнюдь не устраняет действительно имеющего большую важность вопроса о внутренних условиях, делающих возможным то или другое культурное восприятие; сводя же международные отношения лишь к одним культурным заимствованиям, критики

упускают из виду другую сторону дела, связанную с вопросом о заимствованиях. Внутренние условия, конечно, играют в этих случаях громадную роль, но важную роль в истории заимствований играли всегда и внешние отношения между отдельными обществами (т. е. народами и государствами), т. е. именно те самые отношения, о которых говорит уже Полибий и которые были тоже построены в целую систему, изображающую их общий исторический ход. Кроме культурной передачи идей и форм от народа к народу, есть еще в действительности и то, что мы называем историческими судьбами народов. Только имея общее представление об этих судьбах, легко уяснить себе, почему и каким образом возможно было восприятие тем или другим народом в такое-то именно время и именно таких-то и таких-то, а не иных культурных влияний, и, вместе с тем, понять вообще историческую судьбу самого этого народа. Сами критики, заявляя, что они, конечно, "охотно признают преемственность некоторых идей, перешедших в новую Европу из древнего греко-римского мира", находят нужным отметить при этом, что ни одна из этих идей не могла бы привиться среди народностей Западной Европы, "если бы не было известной взаимной связи, тяготения и сношений между ними", т. е. как между самими этими народностями, так и между ними и Римом в качестве средоточия упомянутых идей. Самое образование такого Рима, самое тяготение к нему других народностей, самые эти их сношения между собою, все это - факты, выходящие за пределы истории одного народа, т. е. как раз факты значения всемирно-исторического, универсального. И потому соответственную точку зрения дает нам вовсе не призрачная философия истории вроде гегельянской, а сама действительная история. С другой стороны, говоря о культурных заимствованиях, к которым будто бы сводятся все взаимоотношения отдельных обществ, противники всемирно-исторической точки зрения берут эти культурные отношения большею частью лишь в смысле исторической преемственности последовательных цивилизаций, тогда как существует в истории еще и культурное взаимодействие одновременно живущих и различным

образом влияющих друг на друга народов. "Гегельянство" как раз было злоупотреблением идеей одной преемственности: недаром же у Гегеля исторический процесс начинается в Китае, откуда переходит в Индию, чтобы затем совершаться в Персии, как будто и Китай, и Индия, и Персия не существовали одновременно, а одна другую сменяли в общем течении истории. Нет, дело здесь не в одной преемственности разновременно живущих наций, но и во взаимодействии наций, одна другой современных и очень нередко одна на другую влияющих.

Обычное деление всемирной истории и его ненаучность

Не будем долго останавливаться на обычном делении всемирной истории на древнюю, среднюю и новую. Господствуя до сих пор в школах и в исторической литературе, оно не имеет ни малейшего научного основания. Уже одно происхождение термина "средние века", "средневековье" весьма характерно. Именно филологи XVII в., следя за судьбами латинского языка, разделили его историю на три больших периода: золотым его веком они считали классический период до Антонинов, временем наибольшего упадка (infima latinitas) последнюю эпоху перед началом знаменитого возрождения наук и искусств, а все промежуточное время они называли среднею эпохою латинского языка (media latinitas). Весьма скоро это понятие "среднего века" (medium aevum) было перенесено и на общую историю для обозначения тысячелетия, протекшего между падением Западной Римской империи и падением Константинополя (или открытием Америки). Когда происхождение термина было позабыто, ему дано было новое истолкование: видя в истории классического мира древнюю историю Европы, новая история которой начинается с эпохи возрождения, ученые обозначили весь промежуточный период между древней и новой историей как средние века. Таким образом, этот термин имеет условно хронологический смысл, обозначая в общем VI - XV вв. по Р. X. прежде всего для Западной Европы,

и лишь позднее этот термин стал употребляться и для обозначения тех же столетий в истории, например, азиатских народов (мусульманский Восток в средние века, средневековый Китай и т. п.). За самое последнее время слова: "средние века", "средневековье", "средневековый" начали получать совсем особое и уже не хронологическое значение, когда говорят, например, о "средневековом социальном или политическом строе", о "средневековом миросозерцании", имея в виду наиболее характерные черты средних веков на Западе и аналогичные им явления в другие времена и у других народов. В этом смысле известный немецкий историк Эдуард Мейер говорит о древнегреческом средневековье, под которым он разумеет быт, напоминающий своими основными чертами главные экономические и политические явления феодальной эпохи на Западе. Таким образом, выделение средних веков в совершенно обособленный отдел всемирной истории имеет совершенно искусственное и условное значение. Во всяком случае, если, как мы увидим, между древностью и средними веками и можно положить известную грань вследствие полного преобразования жизни европейских народов на рубеже древних и средних веков, то такой грани между средневековьем и новым временем уже не существует: средние века, новое и, как принято еще обозначать XIX век, новейшее время, это, в сущности, - один большой отдел всемирной истории, так сказать, равносильный другому такому же большому отделу - древнему миру, для которого притом установление разницы между историей азиатско-африканского Востока и европейского греко-римского мира имеет гораздо больший смысл, чем разрывание на две, как бы совершенно отдельные одна от другой части - мира новых европейских народов.

Схема, предложенная Л. Мечниковым

Ненаучность деления всемирной истории на древнюю, среднюю и новую, не мешающая, однако, пользоваться этим делением по укоренившейся уже привычке и в силу чисто внешнего его удобства, заставляла многих искать иных

оснований для расчленения всемирной истории на крупные отделы. Одна из таких попыток сделана была известным географом Львом Мечниковым в его книге "Цивилизация и великие исторические реки" *. В его построении всемирная история является разделенною на три больших периода цивилизаций речной, морской и океанической. К первому автор относит древнейшие восточные цивилизации; с финикийцами история вступает в свой морской период, в который Мечниковым включается вся классическая древность и все средние века до открытия Америки и морского пути в Индию; наконец, новое время составляет океанический период всемирной истории, охватывающий весь земной шар. Эта схема, которою мы уже и воспользовались в самом начале этого очерка, имеет свое научное значение, и мы к ней еще вернемся.