Егор Иванов - Негромкий выстрел (Вместе с Россией - 1) Страница 6

Единственный, для кого графиня поднялась со своего кресла и кого она встретила на пороге зала, был министр двора барон Фредерикс, прибывший в сопровождении жены - испытанной и верной подруги графини и дочери Эммы. Предложив барону, который, несмотря на свой почтенный возраст, еще довольно бодро передвигался, руку, графиня повела его к самому покойному креслу подле своего любимого дивана и заботливо усадила его. Барон сделался как бы центром кружка говорящих, прервавших свою беседу в знак уважения к его сединам и встретивших его любезными улыбками.

В обществе, образовавшемся на диванах и креслах вокруг графини хозяйки дома и почетного гостя - министра двора, говорили негромко, но весомо. Слово держал граф Пален, экс-министр юстиции и один из крупнейших российских помещиков.

- Господа, - продолжал он мысль, прерванную приходом Фредерикса, разумеется, ни одно цивилизованное государство, державшееся в течение многих столетий известного направления в своей политике, - я имею в виду симпатии к германской цивилизации, - не может так легко заменить его на противоположное, как это делают господа Извольский и Сазонов.

- Вы имеете в виду, граф, профранцузскую ориентацию нашей нынешней дипломатии? - спросил Палена граф Александр Адлерберг. Этот тощий и остроносый завсегдатай салона графини, несмотря на свое европейское образование и знание шести языков, довольно медленно схватывал главные нити разговора и частенько переспрашивал о сути дела, дабы не потерять его смысл.

- Воистину так! - подтвердил Пален.

Графиня поддержала разговор и позволила себе перебить рассказчика, чтобы самой высказать давно наболевшие мысли.

- О да! Теперь всё у нас устремилось к Франции! Не правда ли, господа? - Слушатели размеренно закивали бородами и бородками. - Мятежные либеральные партии считают Германию очагом консерватизма; офицерство - особенно происходящее из демоса - стремится к лаврам и считает, что они легко достижимы в войне с Германией и при условии союза с Францией... Интеллигенция, которая должна вечно благодарить за науку немецких профессоров, симпатизирует республике и счастлива возможностью петь "Марсельезу"... Подумать только, а за такое пение десять лет назад многие из них были сосланы и по сию пору не могут вернуться из сибирской ссылки...

Кружок государственных людей внимал графине с явным удовольствием. Она продолжала почти с воодушевлением:

- Русские купцы видят в своих немецких коллегах сильных конкурентов, рабочие на фабриках терпеть не могут аккуратного и требовательного мастера-немца. Даже неграмотные мужики считают себя вправе жаловаться на немца-управляющего, который вынужден наказывать пьяниц и лентяев! Наш состоятельный класс, бросающий большие деньги на. Ривьере и в Париже, конечно же, выражает свои бурные симпатии французам и их ресторанам, бульварам, театрам, портным, кокоткам, полагая, что в этих симпатиях лучше всего выражается любовь к Франции!

От столь долгой и пылкой речи графиня утомилась. По ее знаку к кружку подошел с большим серебряным подносом, на котором стояли бокалы с французским шампанским, пузатый рыжий лакей в камзоле и белых нитяных чулках. Графиня, единственная женщина в самом серьезном кружке салона, взяла хрустальный бокал первой.

Пока государственные умы освежались шампанским, граф Пален стал продолжать свою мысль. Но прежде он решил расшаркаться перед хозяйкой дома:

- Как тонко графиня определила общественные корни антигерманского недовольства! У вас глубокий философский склад мысли, дражайшая Мария Эдуардовна! - закатив глаза, поднес он руку к тому месту, где должно было биться сердце и на камергерском мундире находился знак германского ордена "Черного орла", пожалованного ему в прошлом году императором Вильгельмом. Отпив из бокала, Пален продолжал:

- Это противоестественный союз двуглавого самодержавного орла России и красного галльского петуха, горланящего республиканскую "Марсельезу"...

- Да, да! - поддержал его принц Александр Баттенбергский, - куда естественнее союз двух орлов - германского и российского!

- Тому мы видим в недавнем европейском прошлом яркий пример, согласился граф Пален. - Четыре года назад, когда Вена присоединила себе Боснию и Герцеговину в обмен на заверения Эренталя предоставить России свободу рук в Проливах, а затем неблагородно не выполнила своего обещания, Извольский имел беседу с французским послом. И знаете, что этот милый союзник заявил нашему министру иностранных дел? Он сказал, что французское общественное мнение не допустит, чтобы Франция была вовлечена в войну из-за сербских вожделений. Почти в те же критические дни Франция сама заключила с Германией соглашение о марокканских делах...

- Конечно, французские интересы были в тот момент не обострять отношения с Австро-Венгрией и Германией из-за далекой Сербии... Равно как и английские - не допустить российского влияния на Порту и нашего упрочения на Дарданеллах и в Босфоре... Ведь тогда Россия была бы слишком близка со своей армией к жизненным центрам Британской империи, - высказался вдруг молчавший до сего момента барон Роман Розен, один из подписавших Портсмутский договор и потому смело толковавший теперь вопросы британских имперских интересов и всего, что было связано с морями и океанами.

Его поддержал генерал Гартунг.

- О да, - сказал он, - я слышал, что лорд Грей отказал тогда нашему министру в проходе нашей эскадры через Дарданеллы для демонстрации против Австро-Венгрии с тыла - в Адриатике.

- Я и хотел отметить, господа, - важно продолжал свою речь граф Пален, - что русским аграриям, равно как и многим представителям торгово-промышленных кругов, крайне невыгодна перемена политического курса и сближение с аграрной Францией...

- Я могу вам со скорбью сообщить, что на берлинской бирже цены на наш хлеб упали за прошлую неделю снова со 157 до 130 марок за центнер на пшеницу и со 131 до 110 марок за рожь! - переключился от политики к торговле граф-помещик.

- Неужели так низко?! - забеспокоился граф Бобринский. - Но тогда я почти разорен!

- Господа, еще рано горевать! - успокоил слушателей Пален. - К весне цена на наш хлеб, я полагаю, как обычно, повысится! Я только хотел обратить ваше внимание на то, что если его величество будет продолжать свое сближение с Францией, то Берлин может снова обрушиться на нас высокими пошлинами на хлеб, мясо, птицу, как это было совсем недавно... Я полагаю, что долгом всех разумно мыслящих деятелей нашей плеяды является выполнение святой задачи как Россию оторвать от союза с Францией и направить политику нашей империи в правильное русло - на благо дружбы с Германией? Только союз наших императоров способен приостановить пагубное развитие революционных идей в Европе... Подумать только, всего несколько недель назад, в минувшем январе, германские социалисты получили на выборах в рейхстаге четыре с четвертью миллиона голосов и посадили на его скамьи 110 своих депутатов! Если бы Германия была в дружбе с Россией, то, я полагаю, наша династия не допустила бы такого печального поворота событий!

- Его величество кайзер и сам сумеет справиться со смутьянами! благодушно вымолвил Адлерберг. - Кстати, мне рассказывали друзья в Потсдаме, что среди социалистических депутатов появился новый лидер, некто Бернштейн. Это вполне управляемая личность! Он нашел особый, безопасный путь реформ, а не бунтарских революций...

- Посмотрим, посмотрим... - скептически проскрипел министр двора, словно просыпаясь от дремы, хотя он не пропустил ни одного слова.

...Уже давно не появлялся никто из новых гостей, как вдруг мажордом вновь растворил двери в зал и, стукнув жезлом, провозгласил:

- Супруга военного министра Екатерина Викторовна Сухомлинова!

Общий говор в гостиной мгновенно стих. Хозяйка беспокойно поднялась с места и радушно пошла навстречу красивой молодой женщине, которая уже два с половиной года была притчей во языцех "всего Петербурга". Все началось с того, что злоязычный свет в лице его самых родовитых и аристократических представителей обоего пола упивался скандалом в Киеве, где вдовец командующий округом и генерал-губернатор Сухомлинов отбил у адвоката Бутовича красавицу жену. После долгого и грязного процесса, который прекратил разводом сам государь, Сухомлинов женился на Екатерине Викторовне и, будучи назначен военным министром, привез красавицу в Петербург.

Петербургский свет не принял Екатерину Викторовну. Двери очень немногих родовитых домов были открыты перед ней, и она очень ценила, что сама графиня Кляйнмихель, законодатель политических мод и хозяйка популярного салона, всегда готова была ее видеть.

Дамы мило обнялись, и, чтобы гостья не прочитала презрения на чопорных лицах старцев, графиня повела ее скорее к молодежи.

- А что же его превосходительство военный министр не смог почтить нас своим присутствием? - с искренним радушием в голосе осведомилась графиня у Сухомлиновой.