Барбара Такман - Августовские пушки Страница 6

В военной историографии деяния Франсуа в те дни получили должную оценку. Он, введя в заблуждение собственные штабы относительно боевых качеств русских войск, создал в них мираж легкой победы. Большой знаток истории первой мировой войны профессор А. М. Зайончковский в своем в ряде отношений классическом труде сухо отмечает: «Обнаружив движение 2 корпусов в направлении Гумбинен — Инстербург, не выявив еще определенно направление IV русского корпуса, германское командование решило обойти северный фланг этой группы, а у суетливого командира I корпуса генерала Франсуа эта мысль развилась даже в желание устроить ей шлиффеновские клещи. Эта предвзятая мысль о русской группировке и идея клещей послужили основным мотивом розыгрыша сражения у Гумбинена»[27].

20 августа немецкие дивизии атаковали гумбиненскую группу русских войск. Немцы имели части общей численностью в 74,4 тысячи человек, на русской стороне было 63,8 тысячи человек. Германские корпуса несколько превосходили русских и в артиллерии. Под впечатлением хвастливых сообщений Франсуа немецкие генералы погнали своих солдат в атаку, не озаботившись провести разведку. Войска шли в бой «густыми цепями, почти колоннами со знаменами и пением, без достаточного применения к местности, там и сям виднелись гарцующие верхом командиры»[28]. Возмездие не замедлило — русские войска продемонстрировали отличную стрелковую выучку.

В общем обзоре войны немецкий полковник Р. Франц констатировал: «20 августа впервые после полутора столетий в большом сражении встретились пруссаки и русские. Русские показали себя как очень серьезный противник. Хорошие по природе солдаты, они были дисциплинированны, имели хорошую боевую подготовку и были хорошо снаряжены. Они храбры, упорны, умело применяются к местности и мастера в закрытом размещении артиллерии и пулеметов. Особенно же искусны они оказались в полевой фортификации: как по мановению волшебного жезла вырастает ряд расположенных друг за другом окопов»[29]. Последнее утверждение, стандартное в немецкой военной литературе, конечно, не соответствует истине. Уже один из первых советских исследователей вопроса, Л. А. Радус-Зенкович, заключил: «Русские были слабее немцев, артиллерия немцев была могущественнее, а не наоборот. Столь же фантастична и «сильно укрепленная позиция» русских. У них не только не было 20 августа сильно укрепленной позиции, но не было никакой «позиции» вообще, а имелось лишь местами налицо преимущество более раннего развертывания. Кажущиеся «значительно превосходные силы» противника, «сильно укрепленная позиция» и «могущественная артиллерия» — это обычный симптом игры нервов проигравшего бой»[30].

Самонадеянный полководец Франсуа утром 20 августа одержал кой-какие успехи, но они дались дорогой ценой. Тот же Гессе так описывал наступление 71-й бригады, входившей в I корпус: «Перед нами как бы разверзся ад... Врага не видно, только огонь тысяч винтовок, пулеметов и артиллерии. Части быстро редеют. Целыми рядами уже лежат убитые. Стоны и крики раздаются по всему полю. Своя артиллерия запаздывает с открытием огня, из пехотных частей посылаются настойчивые просьбы о скорейшем выезде артиллерии на позиции. Несколько батарей выезжают на открытую позицию на высотах, но почти немедленно мы видим, как между орудий рвутся снаряды, зарядные ящики уносятся во все стороны, по полю скачут лошади без всадников. На батареях взлетают в воздух зарядные ящики. Пехота прижата русским огнем к земле, ничком прижавшись к земле, лежат люди, никто не смеет даже приподнять голову, не говоря уже о том, чтобы самому стрелять».

Когда днем последовала мощная контратака русских, части I корпуса дрогнули и побежали. Только к 15 часам Франсуа удалось восстановить управление деморализованным корпусом. Еще хуже пришлось XVII корпусу генерала Макензена, который был наголову разбит и ударился в бегство. Самые легкие на ногу к вечеру 20 августа оказались на рубеже реки Ангерапп, покрыв за несколько часов более 20 километров! В официальном немецком описании войны о XVII корпусе сказано: «Великолепно обученные войска, позднее всюду достойно проявившие себя, при первом столкновении с противником потеряли свою выдержку. Корпус тяжело пострадал. В одной пехоте потери достигли в круглых цифрах 8000 человек — треть всех наличных сил, причем 200 офицеров было убито и ранено»[31]. Когда Притвицу и его штабу доложили о результатах сражения, он принял решение очистить Восточную Пруссию, уйти за Вислу и умолял прислать подкрепление. Естественно, никто в германских штабах не предполагал, что 1-я русская армия не разовьет успех. «8-я германская армия в бою под Гумбнненом, — справедливо заметил И. И. Вацетис, — потерпела крупную неудачу, которая при продолжении боя могла бы обратиться в катастрофу»[32].

Круги от поражения под Гумбиненом прошли по Восточной Пруссии, вызвав повальную панику, быстро достигли Берлина и наконец докатились до Кобленца, где находилось верховное главнокомандование германских вооруженных сил. Трудно переоценить тяжесть того гнетущего впечатления, которое Гумбинен произвел на германских военачальников. На фоне цепи побед на западном фронте огромная неудача на Востоке. Было нетрудно представить себе ближайшие последствия — марш русской армии на Берлин, до которого от Восточной Пруссии рукой подать. Разочарование было тем сильнее, что самоуверенные германские генералы заранее обещали победу над русскими войсками. В действительности, подчеркивает А. М. Зайончковский, «вместо того чтобы разбить и отбросить русскую армию к Неману, германцы вынуждены были, понеся потери, быстро отступать. При этом высшие начальники, а также кадровые, резервные и ландверные войска не показали оперативного и тактического превосходства над русскими, а некоторые германские части не обнаружили и необходимой доблести, в чем германцы считали бесспорное превосходство за собой»[33].

В Германии происходят те события, о которых в целом удовлетворительно рассказала Такман: Притвица и его начальника штаба Вальдерзее увольняют в отставку, Гинденбург и Людендорф срочно выезжают командовать в Восточную Пруссию. Самое главное — Мольтке принимает решение об усилении восточного фронта за счет западного. В двадцатых числах августа в Кобленце происходит серия совещаний, на которых первоначально предлагается перебросить в Восточную Пруссию 6 корпусов и одну кавалерийскую дивизию[34]. Поразмыслив, ограничиваются отправкой на восток двух корпусов — гвардейского резервного, XI армейского корпуса и 8-й саксонской кавдивизии. V корпус пока задерживается в Меце в ожидании в зависимости от развития обстановки назначения также в Восточную Пруссию. Это происходит в преддверии решительного сражения в начале сентября на Западном фронте — битвы на Марне. Больше того, оба корпуса были взяты из ударной правофланговой группировки германской армии, заходившей на Париж. Тем самым подрывался в самой основе хваленый план Шлиффена, Гумбинен начисто стер в памяти Мольтке многолетние наставления Шлиффена, который даже на смертном одре в 1913 году бормотал: «Не ослабляйте, а усиливайте правый фланг!»

Последствия всего этого стали ясны в начале сентября, когда свершилось «чудо на Марне» — немцы были отбиты у ворот Парижа, у них не хватило сил для последнего удара...

И в эти дни, когда героизм русского солдата спасал Францию, требования Парижа усилить давление на немцев превратились в лавину, подавившую здравый смысл в Ставке русского верховного главнокомандования. Начиная с 5 августа, когда было передано отчаянное обращение французского правительства, посол Франции в Петербурге Палеолог обивает пороги русских ведомств, домогаясь ускорения наступления в Восточной Пруссии. Его мемуары рисуют поразительную картину. Прослышав, что даже Янушкевич и Жилинский (оба не бог весть какие стратеги) заявили: «Поспешное наступление в Восточную Пруссию осуждено на неудачу, так как войска еще слишком разбросаны и перевозка встречает массу препятствий», посол 13 августа заламывает руки, закатывает глаза и с крайней галльской экспансивностью восклицает: «Подумайте, какой тяжелый час пробил для Франции!»

21 августа, то есть на другой день после Гумбинена, Палеолог помечает в своих записках: «На бельгийском фронте наши операции принимают дурной оборот. Я получил указание воздействовать на Императорское Правительство, дабы ускорить насколько возможно начало наступления русских армий». И наконец 26 августа Палеолог получает из Парижа телеграмму (текст которой набран в его книге курсивом): «Из самого надежного источника получены сведения, что два вражеских корпуса, находившихся против русских армий, переводятся сейчас на французскую границу. На восточной границе Германии их заменили части ландвера. План войны Большого германского генерального штаба совершенно ясен, и нужно настаивать на необходимости самого решительного наступления русских армий на Берлин. Срочно предупредите российское правительство и настаивайте»[35].