Лев Колодный - Китай-город Страница 6

"Вокруг всего владения, выходящего на Ильинку, Варварку и Хрустальный ряд, идет главный корпус: внутри же во дворе расположены параллельно две пары отдельных корпусов, под проездами их имеются подземные проезды. Все пространство, занятое Средними рядами, простираются до 4000 квадратных сажен, самые же здания занимают до 2200 сажен. По 1 января 1894 года стоимость сооружения определялось в 2 851 549 рублей, акционерный капитал "Общества Средних рядов". Стоимость земли под рядами 5 000 000 рублей".

Как видим, земля ценилась почти вдвое дороже строений. Перемножив квадратные сажени и этажи, получим десятки тысяч квадратных метров бывших магазинов и складов, занятых Министерством обороны под не самые важные службы. О чем свидетельствует требование, вывешенное на двери подъезда 9 всем входящим предъявлять часовому приглашение на свадьбу. Еще не родился литератор, который опишет, как сделал это Чехов, московскую свадьбу, что играют ныне в стенах магазинов с фасадом на Красную площадь. Военные довели "храм Меркурия" до ручки. Надежду на будущее не вселяет вывеска, что здание - федеральное и принадлежит управлению делами администрации президента. Оно намерено превратить Средние ряды в нечто превосходящее Гостиный двор под стеклянной крышей, появившийся стараниями Лужкова. Но пока, кроме намерений, новаций нет. Думаю, ничего нам не светит, потому что руки администрации заняты другим. Да и не царское дело - торговать. Можно ли представить себе, чтобы администрация президента США, на которую наша оглядывается, как на старшего брата, занялась бы обновлением купеческого заведения ради извлечения дохода? Наша отечественная федеральная бюрократия - об этом мечтает. Как и министерство культуры, возжелавшее завладеть Гостиным двором и прочими "памятниками федерального значения", включая ГУМ.

На Варварке, в углу каменного овала Гостиного двора, за колоннадой прячется былое торговое помещение номер 80/81. Некогда оно принадлежало богатому меховщику Михаилу Артемьевичу Пилихину, жившему у Тверской. Там у него были и квартира, и мастерская, и магазин. А в Гостином дворе, на самом бойком месте, находился другой магазин "Меховые товары". В нем служил молодой приказчик Егор Жуков, деревенский родственник хозяина, живший семь лет в квартире дяди-меховщика. У него с детства прошел курс скорняжных наук. В мемуарах маршала Жукова жизнь в Москве у дяди описывается в красках, взятых с мольберта, послужившего Чехову для портрета Ваньки Жукова, писавшего на деревню дедушке.

"Вдруг кто-то дал мне здоровую оплеуху. Я оглянулся - о, ужас, хозяин", - такой удар судьбы, судя по "Воспоминаниям и размышлениям", испытал якобы подобно бедному Ваньке будущий маршал и четырежды Герой Советского Союза. (Однако, как рассказывал мне младший сын Пилихина, двоюродный брат Георгия Константиновича, эта "здоровая оплеуха" явно художественный вымысел литературного помощника мемуариста. Никто бедного родственника не бил, ни в чем Егор не нуждался, ел за одним столом с братьями, дядей и добрейшей души набожной тетей, спал рядом с братьями, учился по вечерам на общеобразовательных курсах. Перед уходом в армию сфотографировался с родней в модном костюме. Снимок тот я держал в руках.) Егор ушел воевать с германцами с солдатским ранцем за плечами, куда судьба вложила ему маршальский жезл.

На помещения номер 80/81 я обращал внимание мэра Москвы. После чего по его поручению неодноратно звонили мне исполнители, намеревавшиеся на Гостином дворе установить мемориальную доску в честь героя, спасшего в 1941 году Москву. Но так и не сподобились. Не поздно это сделать сейчас. Поэтому напоминаю о магазине "Меховые товары", где чуть было не состоялась карьера скорняка Егора Жукова.

На Варварке в одну линию со Средними рядами и Гостиным двором тянутся бывшие доходные дома, 5 и 7, Купеческого и Варваринского обществ. Они сдавали их в аренду. Так, к примеру, в доме Варваринского акционерного общества помещались гостиница "Староварваринская", меблированные комнаты "Варваринское подворье", конторы и магазины.

За зданиями Купеческого и Варваринского обществ возвышается дом 9, с литерами "ТМ" над парадным входом. Они значат - "Тверская мануфактура". Дом принадлежал до 1917 года Михаилу Абрамовичу и Ивану Абрамовичу Морозовым. То была одна из ветвей раскидистого купеческого древа, пустившего глубокие корни в Москве. Одну эту ветвь по имени деда и отца звали в Москве Абрамовичами. Построенная в модном у московских купцов стиле эклектики контора семейной фирмы не только управляла Тверской мануфактурой, приносившей большой доход. В этом доме помещался, в сущности, банк, щедро оплачивавший современное искусство начала ХХ века, как отечественное, так и парижской школы. Братья Морозовы, Михаил и Иван, считали коммерцию средством для приумножения художественных коллекций.

Старший брат Михаил Морозов прожил всего 33 года. Перед неожиданной смертью его портрет написал Валентин Серов. Живопись дополняют слова Сергея Дягилева: "М. А. Морозов был чрезвычайно колоритной характерной фигурой, во всем его облике было что-то своеобразное и вместе с тем неотделимое от Москвы, он был очень яркой частицей ее быта, чуть-чуть экстравагантной, стихийной. Но выразительной и заметной..."

Михаил в юности слышать не хотел о семейном деле. Окончив Московский университет, остался на кафедре, преподавал историю. Но им завладела другая страсть - к искусству. В 21 год, став совершеннолетним, студент, живший на 75 рублей в месяц, получил колоссальное наследство. Он купил особняк на Смоленском бульваре (в советской Москве - райком партии, ныне - некий банк). И превратил его в картинную галерею. В его стенах Москва увидела впервые картины Гогена, Ван Гога и Боннара. Искусством братья-меценаты не ограничились. Морозовские миллионы текли в городские приюты и больницы, Московскую консерваторию и Строгановское училище. Известный в народе по репризе Аркадия Райкина "Греческий зал" отделан в музее на Волхонке на деньги Михаила, оказавшего большое влияние на брата Ивана и других московских коллекционеров.

Ивану Морозову судьба отпустила больший срок жизни. Из Твери в Москву он перебрался в тридцать лет, где подружился с Валентином Серовым, вошел в круг знаменитых художников и собирателей. Купец быстро стал среди них "одним из крупнейших русских коллекционеров", как пишут о нем. Современники видели в этом купце фигуру, равную основателю Третьяковской галереи. Русскую живопись Иван Морозов начал покупать с картины Левитана, она стала первой в числе 303 картин отечественных художников. Картин современной французской живописи спустя несколько лет после начала собирательства в коллекции Ивана Морозова насчитывалось 250. Их он покупал в Париже, там его, кроме картин, ничего не интересовало. Ходил не к красавицам, а на выставки, в галереи, мастерские. Пропадал там часами. Увозил в Москву шедевры, заполняя ими стены большого дома. Для картин купил по примеру брата особняк на Пречистенке. (В нем теперь Российская Академия художеств.)

В доме Морозов устроил комнату-сейф. Стены и своды выложили в ней из огнеупорного кирпича. Стальная дверь запиралась на шесть замков с секретами. Открыть ее мог только хозяин, зная, в какой последовательности замки поддаются ключам. Картины без рам в экстренном случае можно было упрятать в стальной сундук, высотой полтора метра и длиной три метра. (Здесь, в "стальной комнате", в советской Москве хранились рукописи Льва Толстого, куда каждый мог прийти, как в библиотеку. Там я держал в руках школьное сочинение автора "Войны и мира".) Замки с секретами не помогли Ивану Морозову. Пришлось ему отдать ключи новой власти, национализировавшей картины и все прочее в 1918 году. Великий меценат эмигрировал во Францию, где жизнь его догорела за три года.

На другой стороне Варварки у палат бояр Романовых выделялся большой помпезный дом "Товарищества Викулы Морозова сыновей". Тверскому купцу Викуле Морозову бог послал пять сынов. У Викуловичей страсть к собирательству захватила одного - Алексея. В детстве он огорчал родню неспособностью к учению. Даже реальное училище не осилил. Ходил с охотой на лекции по истории и географии в Московский университет. Профессоров приглашал на дом. Долго ему пришлось заниматься коммерцией, возглавлять товарищество. Наконец, в 43 года, передав дело брату, он всецело отдался страсти. Картин не покупал. Собирал отечественное прикладное искусство: фарфор, миниатюры, лубочные картинки, гравюры и литографии-портреты, изделия из хрусталя, стекла, серебра. А еще покупал старинные табакерки, резные деревянные игрушки, ткани, вышивки, иконы. Все это входило в круг интересов одного коллекционера. Морозовские собрания фарфора и гравюр считались лучшими в России.

Обретенные сокровища Морозов хранил в просторном доме во Введенском (ныне Подсосенском) переулке, 21. Кабинет украшали картины, написанные Врубелем на тему "Фауста" Гете. Этот дом-музей приглянулся анархистам-латышам, захватившим его весной 1918 года. За месяц революционеры разворовали все до одной табакерки, все ткани, перебили много фарфора, поломали мебель. Гравюры вытряхивали из папок на пол. Искали в них нечто более ценное...