Лев Князев - Лицо бездны Страница 6

- Скоро, скоро, паренек, мухой, потом поговоришь.

За такие слова Д'Артаньяны пронзали обидчиков шпагой; Максим только примерился взглядом - округлый подбородок был как раз на расстоянии крюка. Припечатать бы ему справа - куда и денется самоуверенная усмешка. Ничего, что большой, враз успокоится. Но здесь же Она! Максим молча выбрался в проход. Девушка села у окна. Здоровяк поставил чемоданчик у ноги Максима и усмехнулся.

- Тебе, паренек, ответственное поручение: хранить этот кейс пять часов.

Максим пристально взглянул на него, однако снова промолчал.

- Привет папе, Викуля, - сказал Большой. - Соседа не обижай, он у нас смиренный, правда же, сосед?

Смиренный! Не отводя от здоровяка взгляда, Максим произнес осевшим голосом:

- Хамить не приучен, особенно в присутствии дам.

- О, даже так! - поднял брови Большой. - В таком случае, Викуля, поздравляю тебя с соседом!

- Дмитрий, перестань! - сказала девушка, сдвинув тонкие брови.

Дмитрий отступил к выходу, помахал кожаной перчаткой.

- Счастливо, Викуля!

Автобус тронулся, вырулил на трассу. Справа затряслись пологие сопки с изреженным, вытоптанным горожанами лесом, слева плоско вытянулась замерзшая бухта, а далеко на горизонте темной лентой сияло свободное море. Девушка достала из сумки томик стихов, раскрыла его наугад. Сбоку глянула на Максима.

- Очень обиделись?

- Нет, - сказал он и засмеялся. - Вы - рядом, и это праздник, а кто в праздник обижается?

Она с улыбкой покачала головой.

- Однако, вы без предисловий!

- Увидел вас в окне и сразу сказал себе: вот Мисс Вселенная! - Максим глядел на девушку сияющими глазами. - Извините, понимаю, что слишком напористо и прямо, но, поверьте, времени нет на предисловия, должен же я сказать о своем, а то пройдут эти часы, выйдем в Южном на автовокзале - и никогда больше не встретимся. Вас зовут Виктория? Меня - Максим...

- Ну, хорошо, Максим, если уж сидим вместе и вам не до предисловий, будем знакомы.

- Что у вас? - показал он глазами на книжку в ее руке.

- Детектив, - улыбнулась она и перевернула обложку. - Мандельштам. Пытаюсь понять, в чем там дело, отчего только о нем и говорят наши модницы и модники.

- Ореол жертвы, не более того, - сказал Максим.

- Нет, кое-что интересно, - возразила она и глянула не без иронии. - Вы то, конечно, читали!

- Представьте себе - да, - хмыкнул он. - В рейсах времени хватает. - Не Блок, даже не Рубцов, так что извините.

- А я не согласна! - горячо возразила она.

В соседнем ряду, громко, легко перекрывая монотонный гул движения, переговаривались старушки.

- Столько пережили, страх вспомнить! Война!

- Гнилья-то, гнилья поели, пни березовые грызли...

- И ниче, сдюжили до сей поры...

- Че ж не сдюжить, обещали: вот как победим, тут тебе и рай наступит, а оно, как поглядишь, не лучше, а хужей да хужей. В магазинах - ни поесть, ни попить, в больнице бинтов нет, того-этого нет, лекарства от головы не купишь, воздух и воду - и те отравили, в дождь не попадай, облезешь, как кошка драная!

- Мой-то на все плюнул, на старости лет приладился самогон гнать. Ровно квас глотает! А проживет 113 лет.

- Почему не сто двадцать?

- Все сто двадцать, погибели на него нет!

Максим легонько тронул локоть соседки, обратил внимание на разговор старушек.

- Молодцы бабули, в точности как моя. Порассказывaлa она, как фрицы хозяйничали в Белоруссии. После войны тоже маялись всей семьей, а деда граната искалечила, со свернутой шеей работал, после умер. А бабушка и сейчас живет вместе с мамой, я как приеду, она: Максим, женись, хочу правнучку покачать!

- Что ж не женишься-то? - улыбнулась Вика.

- Увы мне! - он развел руками. Все в рейсе, да в рейсе, а та, которая только и нужна, ходит где-то по земле...

Виктория бросила на него быстрый взгляд, промолчала. Неловкая пауза затянулась. Спасибо, с переднего сиденья оглянулся мужчина, спросил:

- Насколько понимаю в медицине, моряк?

- На бэбээске, завтра уходим.

- Механик? Получается родня. - Я стармех с "Селены", есть такой спасатель, зовут меня Вячеслав Николаевич Гусев.

Вот так они познакомились. И жили рядом несколько часов. И стармех существовал близко. О чем только не переговорили за дорогу. И о чем бы ни шел разговор - для всего у стармеха черный штамп. Это надо же так извериться во всем, что есть на свете, вернее, - в стране! Правда, что Комплекс Квазимоды. Здорово она придумала. Ненавидел горбун весь мир оттого, что сам был уродом, ну а вы, товарищ стармех, зачем злитесь? Спасибо еще, что не обиделся, не конченый человек!

Как ни добротно сработан корабль, но есть неплотности в заклепках, сварных швах обшивки и воздух, сдавливаемый снизу Бездной, находит их, вырывается на волю. Медленно, но неотвратимо, как смерть, поднимается вода в машинном отсеке. Сначала она затопит подволок, потом трубы, кабеля, механизмы, поднимется мне до колен... Воздух! - вспомнил он. У меня много воздуха в запасе!

Подсвечивая начинающим тускнеть ручным фонариком, Максим кое-как добрался до баллонов со сжатым воздухом. Словно лаская, провел ладонью по обмерзшим, круглым бокам. Спасибо инженеру, придумавшему запуск двигателя сжатым воздухом. Открывается вот этот клапан и воздух, стиснутый до давления в тридцать атмосфер, вырывается из стального сосуда, как веселый джин из бутылки. Он прорывается в цилиндры дизеля, давят на поршни, крутит коленчатый вал - а форсунка вспрыскивает топливо - и разбуженный джином дизель рявкает во всю мощь цилиндров, подкармливаемых распыленными порциями соляра.

При желании воздух из баллонов можно употребить и на хозяйственные нужды вот он, другой трубопровод и насадка на нем, куда удобно подключить любой пневматический инструмент. Спасибо тебе, инженер, но сейчас мы употребим джина для незапланированного дела!

Максим раскрутил маховик баллона. С клекотаньем вырвалась из баллона тугая струя. Мгновенно расширяясь, воздух сильно охлаждался, и по известным Максиму законам термодинамики снеговая шуба на бортах вырастала на глазах. Зато восстановился запас, вытесненный Бездной, и Максим злорадно потыкал лучом себе под ноги: "Что, не вышло, стерва?"

В левом ухе у него закололо - Бездна прессовала пространство. Ничего, потерпим, матушка!

- Кха-кха, не нравится? - злобно закашлялся Максим. Он вернулся к своему месту, достал из ящика журнал.

ДОРОГИЕ, ХОЧУ К ВАМ НАВЕРХ НЕ ВЕРЬТЕ ТЕМ, КТО ГОВОРИТ, ЧТО ББС НЕ ПЕРЕВОРАЧИВАЕТСЯ! ДУМАЮ: ПОЧЕМУ НАРУШИЛАСЬ ОСТОЙЧИВОСТЬ?

Он отложил журнал, обхватил руками гудящую голову. Представил Систему: увидел ее сверху - огромный штабель леса, поддерживаемый стальными стойками, уложен на палубу стального корыта, длиной в полтораста метров. Чтобы это страшилище не перевернулось, корыто перегораживают продольные перегородки с отверстиями. Отсеки заполняются водой, для создания устойчивого ваньки-встаньки. Но, в отличие от игрушки. баржа не должна качаться резко, иначе лес сломает стойки и уйдет за борт. Для того и перегородка. Качнет баржу в одну сторону - ее удержит вода на противоположном борту. Пока вода перетечет сквозь отверстия, баржа качнется уже в другую сторону. И снова перетекающая вода смягчает размахи. Все это нехитрое по идее приспособление носит название антироллинговой защиты. В порядке она - не страшен никакой шторм. По идее... Но мы-то перевернулись, значит, что-то не сработало, что-то ОКАЗАЛОСЬ, думает Максим. Что может случиться в устройстве, где всего две детали переборка да вода... Надо... надо это понять, чтобы рассказать людям наверху!

- А они и так знают, - услышал он знакомый, язвительный голос. Задрожав, Максим вскочил, включил фонарик, осветив внутренность судна.

- Кто? - крикнул, сотрясаясь всем телом. Из-за воздушного компрессора выдвинулась тень, зажелтело лицо. Максим ткнул туда спицей света - лицо исчезло. Он выключил фонарик - и снова раздался голос стармеха.

- Ты же знаешь, там что-то ОКАЗАЛОСЬ, парень.

- Нет! - Максим потряс тяжелой головой, - это я замерз и мне чудится, вы не здесь, Гусев! - Он принялся поспешно поправлять и перевязывать намотанное под рубашкой тряпье. Потом дышал в распахнутый в рот, в сложенные ковшиком ладони. С трудом присел пятьдесят раз. Помахал руками что было сил. Воздух пустой, давящий, пропахший маслом и аммиаком отнимал последние силы. В ухе застучали молоточки. Обессилев, он опустился на корточки, прислонился плечом к железу. Это смерть меня пугает, - сказал он себе. Буду думать о жизни. О маме. О деде. О Виктории.

- ЖИТЬ ХОЧУ! - сказал он громко, но звук дошел до ушей, как сквозь ватное одеяло. "Не поддамся, - внушал он себе. - Они же придут, никуда не денутся. Подведут понтоны. Нырнут водолазы. Доставят мне костюм с кислородными баллонами. Или вырежут дверь в борту - выходи, Максим! Сейчас главное - не бояться. А то с ума сойду... Дождаться! Буду думать о настоящих людях. О Зое Космодемьянской. Бросили ее зимой, в декабрьский мороз в хлевушек. Раздетой. Еще и керосин лили в рот. А после, разутую, вели на казнь. И что - завыла, как я? Не тут-то было! Под виселицей стояла, а как смотрела на этих подонков! Не в сказке рассказано - сам я видел снимок. И Маресьев не придуман. И дед мой - не дрогнул. Так чего же я-то не смогу перетерпеть? Разве я не русский?