(Русак) Степанов - Свидетельство обвинения (Том 1, Революция и первые годы Советской власти) Страница 6

24) Ильин И.А. "Поющее сердце". Книга тихих созерцаний Мюнхен. 1958. с. 13.

24) Там же, с. 14

25) Там же

26) Там же, с. 15

27) Ж. Санд - прямо называет первых христиан коммунистами, в лучшем смысле этого слова. См. "Собрание сочинений", т. 7, Л, 1973, с 155

28) Баторевич С., свящ., "Пойдем за Христом" Варшава. 1935, с 9

НАША РЕВОЛЮЦИЯ

Российский революционный случай превзошел все исторические прецеденты. Партия большевиков в России взяла на себя ответственность за судьбы всей страны и народа, крикливо предлагая осчастливить даже весь мир. Разумеется, тем, что отнимет достояние богатых и поровну ("справедливо") разделит его между бедными.

Началась гигантская по масштабам и кровожадности "экспроприация эксплуататоров". [1] Основной движущей силой при этом были коммунисты. Не просто так Ленин называл их армией. [2] Армия, как известно, всегда одной из главных функций имела жестокое, насильственное подавление всякой оппозиции.

Был выдвинут лозунг: "Не останавливаться на полумерах, а принимать самые решительные действия при переходе власти к Советам". [3] И коммунисты действовали.

По русской земле помчался гигантский кроваво-красный "локомотив истории". [4] Колеса этого локомотива беспощадно давили собой многочисленные многовековые ценности русского народа.

Но "машинисты" локомотива меньше всего обращали на это внимания. Для них наступил праздник. Кровавое вооруженное восстание "для угнетенных и эксплуатируемых" - всегда праздник [5] а для коммунистов, кроме того, искусство. [6]

Революционеры - все эстеты, но правда у них немного своеобразный подход к искусству (у них ко всему своеобразный подход, это в высшей степени оригиналы).

Пожар, например, во время парижской коммуны, есть чудовищность, однако он представляется сторонникам коммуны красотою. [7]

Ленин всегда понимал революцию, как высочайший акт творчества. [8] Он умудрялся слышать в ней даже музыку [9] (музыку штыков и расстрелов? - В.С.). А Микола Бажан, украинский писатель, в интервью корреспонденту газеты "Неделя", в день своего 70летия сказал, что в революции очень много даже поэзии. [10]

Эстетическая идея в новом человечестве помутилась. И немалая "заслуга" в этом как раз революционеров.

"Праздничные торжества искусствоведов" вылились в беспощадное жестокое подавление сопротивления и всякой оппозиции. Уже в "Декларации прав трудящегося и эксплуатируемого народа", написанной Лениным в начале января 1918 года, перед большевиками была поставлена основная задача "беспощадное подавление сопротивления эксплуататоров". Этот тезис Ленин подчеркивал не однажды. [11] Он (тезис) стал основной государственной задачей в осуществлении политики диктатуры пролетариата. [12]

Диктатуры! Но и здесь не обходится без словесной казуистики. Оказывается, установили не просто диктатуру, а "диктатуру по-новому"! [13]

Что это такое? А это значит, что сущность этой диктатуры не в насилии. [14] Вероятно, советские идеологи забывают (или хотят забыть), что любая диктатура, с любыми определениями, - это не что иное, как ничем не ограниченная, не стесненная никакими законами, опирающаяся только на силу, власть. [15]

Но революционеры упорно твердят, что диктатура пролетариата означает не только насилие, а главным образом не насилие. Основная функция диктатуры - творческая, созидательная (?). [16]

При таком смешении понятий для наших революционеров диктаторы Франко, Пиночет или Пол-Пот, казалось бы, должны быть в высшей степени творческими людьми, которых живьем уже надо выставлять в анатомическом музее. Но они не утруждают себя заботой о логике и последовательности.

Для них и разрушение - творческое начало. Лозунг Жюля Элизара (Бакунина), этого революционера номер один, так и гласил: "Страсть к разрушению - творческая страсть".

И революционеры разрушали. Виртуозно. На этом пути они действительно достигли настоящего "искусства".

Вскоре оппозиции не стало. Провели всероссийскую ломку всех старых институтов. Опять же, ломку "по-советски". Доходит до кретинического фанатизма. Один автор совсем недавно написал такую фразу: "Проведенная в первые же недели после Октября демократизация армии явилась советской формой слома старой армии". [17] "Ревность не по разуму" о всем революционном. Простая ломка старых учреждений, а подводится под какие амбициозные эпитеты! Не просто ломка, а наша, советская, революционная. Какая дикость и какое варварство оценивать преобразование не с позиции достижений (улучшений), а с позиции масштабов разрушения. Этот психологический акцент весьма метко характеризует нутро русской октябрьской революции.

Удивительные люди, эти революционеры. Вот признание одного из ведущих "художников" революции.

"Раньше мы разрушали. Так было надо. Дай мне эти спички и прикажи: уничтожь дом. Я сделаю это за пять минут. Научилась. А вот попроси восстановить его, отвечу: я строить не умею, зови каменщика. Раньше нужны были деньги - мы делали налет на банк. А теперь? У самих себя не будешь ведь конфисковывать деньги, правда?" [18]

Строить революционеры не умеют, денег у них нет, но берут на себя ответственность осчастливить весь мир.

Здесь мы немного отвлеклись, чтобы нагляднее покачать испорченность мыслительного аппарата идеологов революции в некоторых вещах.

Что же касается диктатуры, то утверждать, что сущность диктатуры пролетариата - не в насилии, может только человек с недостаточно ясными представлениями о логике, кроме того - явно не марксист. "Марксист лишь тот, кто распространяет признание борьбы классов до признания диктатуры пролетариата". [19] Но какая борьба может быть без насилия?

Диктатура пролетариата рождена насилием, [20] питается насилием, сама есть насилие и проявляется в насилии... Назови ее как угодно, хоть "диктатура по-супер-новому", а суть явления останется прежней. Советским идеологам, поэтому, приходится прибегать ко лжи, явной клевете на историю, к искусной маске на историческую действительность, казуистике и словоблудию.

Для революционеров всех толков насилие является наивысшим авторитетом во всех вопросах. Революция, по утверждению Энгельса, которая, как мы сказали, наиболее выразительно проявляется в насилии, несомненно, есть самая авторитетная вещь, какая только возможна. Революция есть акт, в котором часть населения навязывает свою волю другой части посредством ружей, штыков, пушек, т.е. средств чрезвычайно авторитетных; и если победившая партия не хочет потерять плоды своих усилий, она должна удерживать свое господство посредством того страха, который внушает реакционерам ее оружие. [21] Как видим, Энгельс весьма правдиво обрисовал кровавый облик революции.

Революционеры с самого начала видели выход из существовавшего в царской России положения в революции именно кровавой.

"Мы не страшимся ее, хотя и знаем, что прольется река крови, что погибнут, может быть, и невинные жертвы; мы предвидим все это и все-таки приветствуем ее наступление", - сказано в одном революционном документе. [22]

В бакунинском "Катехизисе революционера" еще более четко обрисован этот кровавый облик революционера. В глубине своего существа, не на словах только, а на деле (революционер) разорвал всякую связь... со всеми законами, приличиями, общепринятыми условиями и нравственностью этого мира. Он для него враг беспощадный... И если бы он продолжал жить в нем, то для того только, чтобы его вернее разрушить. [23]

Революционер отказывается от мировой науки. Он изучает денно и нощно живую науку - разрушение.

Суровый для себя, революционер должен быть суровым и для Других. Все нежные, изнеживающие чувства родства, дружбы, любви, благодарности должны быть задавлены в нем единою холодной страстью революционного дела. Для него существует только одна нега, одно утешение, вознаграждение и удовлетворение - успех революции. Денно и нощно должна быть у него одна мысль, одна цель - беспощадное разрушение. Стремясь хладнокровно к этой цели, он должен быть готов и сам погубить своими руками все, что мешает ее достижению. [24]

Он не революционер, если ему чего-нибудь жаль в этом мире. Все и вся должны быть ему равно ненавистны. Тем хуже для него, если у него есть в обществе родственники, дружеские или любовные отношения. Он не может и не должен останавливаться перед истреблением всего, что может помешать ходу всеочищающего разрушения.

- А если это шедевры архитектуры или живописи, случайно оказавшиеся в поле схватки?

Вопрос для революционера бессмысленный. Тут людей жалеть не приходится, а не то что каких-то каменных дурачеств подлого прошлого. Их даже, если не помешают, следует так разрушить, чтобы никакой и памяти не осталось об эксплуатации обманутых и рабов. [25]

Население революционеры делят по спискам на пять категорий. Это по порядку их вредности делу "очищающего разрушения". С тем, чтобы первые номера были убраны со сцены ранее последующих. И единственный принцип при составлении списков - это польза, которая принесется революционному делу от смерти того или иного человека.