Евгений Коковин - Солнце в ночи Страница 6

Глава седьмая

САНКО ХАТАНЗЕЙ

На всем острове Новом был единственный грамотный человек - Санко Хатанзей. Читать, писать и даже недурно рисовать Санко научил русский художник Григорьев. Григорьев прожил на острове среди ненцев почти целый год. Ненцы полюбили его, но особенно привязался к художнику юный Санко Хатанзей. Долгими днями и ночами они вдвоем бродили по острову или разъезжали на собачьих или оленьих упряжках. Когда Григорьев уезжал, горько было Санко Хатанзею расставаться со своим добрым другом. - Через два года приеду еще, - говорил Григорьев, прощаясь с Санко. Приеду и увезу тебя с собой на Большую землю, в большой город. Там ты, Санко, будешь учиться. Прошли два года. Уже заканчивался июнь, по-ненецки ненянг ирий - месяц Комара. Теперь Санко со дня на день ждал приезда Григорьева. Он часто выезжал на южный берег острова и всматривался в океан, надеясь увидеть судно русских. Но океан оставался пустынным - судна не было. Берега оголялись от снега, и постепенно уменьшался, закисал припай прибрежный, изглоданный дождями и солнцем лед. От Большой земли к острову тянулись говорливые косяки перелетных птиц. Хотя Санко Хатанзей был еще очень молод, он пользовался на острове Новом всеобщим уважением. Во-первых, он умел разговаривать с русскими на бумаге, что ненцам казалось волшебством. Во-вторых, он был на острове первым следопытом, смелым и удачливым охотником. Его постоянные удачи тоже приписывались волшебству. На острове было всего несколько ружей, и одно из них принадлежало Санко Хатанзею. То был подарок художника Григорьева. Но Санко отлично стрелял и из лука, и никто из всех ненцев острова не умел так ловко, безошибочно кидать аркан-тынзей, как это проделывал Санко. В-третьих, за свою еще не долгую жизнь юноша исходил и изъездил весь остров с юга на север и с запада на восток. Он знал, вероятно, все заливы и бухты, все речки и озера, горы и овраги. Он знал остров не хуже, а, может быть, даже лучше стариков, и сами старики это признавали. В-четвертых, он был добр и всей своей охотничьей добычей всегда делился с другими ненцами. В-пятых... Впрочем, к чему перечислять знания и способности Санко Хатанзея, если самая красивая девушка острова, смелая и веселая Нанук, дочь Филиппа Валея, уже давно любила его? К чему много и хорошо говорить о молодом ненце, если с ним не гнушались советоваться по самым разным вопросам умудренные жизнью старики? Не нужно долго рассказывать об охотничьих достоинствах Санко, если мы знаем, что он один выходит на белого медведя и на его счету уже три десятка этих громадных полярных зверей. Жители острова Нового уважали русского художника Григорьева, а он, уезжая, говорил при всех ненцах: - Ты, Санко, будешь президентом вашего острова! У тебя светлая голова, доброе сердце и золотые руки. Ты должен помочь своему народу, Санко Хатанзей! Ненцы не знали слова "президент" и смеялись над ним. Но они соглашались с Григорьевым быть Санко Хатанзею большим ненцем, быть старшиной! Сейчас Санко сидел возле своего чума и чинил поломанную вчера нарту. Теперь он думал только о приезде Григорьева. Он приготовил для художника много подарков - шкуру белого медведя, несколько голубых песцов на выбор, картины и рисунки. У Санко уже нет ни красок, ни карандашей. Русские промышленники и купцы с Большой земли побывали в прошлом году на острове, но они привезли только три ружья, спирт, чай да кое-какие продукты. А Санко нужны краски, карандаши и бумага. Все, что оставил ему Григорьев, он израсходовал. О, скорее бы приехал Григорьев! Санко поет длинную, бесконечную песню. Он поет так, как обычно поют все ненцы. Он поет о том, как встретит русского художника, как они опять поедут по острову, будут выслеживать зверей, ставить капканы и ловушки на песцов, охотиться на гусей и, конечно, рисовать. Санко облюбовал высокую сопку, которая скоро разукрасится маленькими незабудками, цветом морошки и голубики. С восточной стороны у сопки лежит дугообразное озеро. Хорошие места для охотников, рыболовов и художников! Приедет Григорьев на остров, и жизнь тогда у Санко будет такая же, как эта чудесная песня. - Санко! - вдруг услышал он крик издалека. - Санко! Григорий едет! Едет Григорий! Санко вскочил, засунул нож в деревянные ножны и осмотрелся. Он узнал голос Ефимки, мальчишки из соседнего чума, сына Ильи Ардеева. Художника Григорьева многие ненцы называли просто Григорием. Ефимка подбежал к чуму и, запыхавшись, быстро-быстро говорил: - Нгано1, харабля, Григорий... харабля Григория видел там, на море... Он показывал в сторону бухты, на юго-запад, смеялся, говорил и приплясывал. - Ты видел Григория? - спросил Санко нетерпеливо. - Нет, я Григория не видел. Я видел харабля. Там, на море. Через несколько минут Санко уже запряг оленей и крикнул матери, не заходя в чум: - Поехал встречать Григория. Готовь обед! Он гнал упряжку по прямой к морю, объезжая лишь самые топкие болота с открытой водой. Он торопился, боясь, что судно может далеко уйти, и потом им долго не встретиться с Григорьевым. Иногда нарта почти целиком зарывалась в воду, поднимая и разбрасывая по сторонам ливневые каскады брызг. Иногда натыкалась на кочки, и Санко едва удерживался на промокшей шкуре. Выехав на берег, Санко осмотрел океан и сразу же увидел судно, стоящее на якорях. А вскоре он заметил и шлюпку, приближающуюся к острову. Остров окаймляла широкая песчаная полоса. Оставив упряжку, Санко соскочил с высокого берега на песок и побежал к тому месту, куда должна была подойти шлюпка. Он размахивал руками и кричал, чтобы привлечь внимание людей, находящихся на шлюпке. Сейчас он увидит Григорьева! - Нгэй! Ого-о! Григорьев! Нгэй! Как жалко, что он не захватил с собой ружья. Он мог бы салютовать, приветствовать своего друга. Шлюпка была уже совсем близко, и Санко остановился. На шлюпке заметили его и тоже что-то кричали. Санко уже мог сосчитать людей. Их было пятеро. Но Григорьева, кажется, среди них не было. Опечаленный опустился Санко на камень. Он ждал, со щемящей болью в груди наблюдая, как с каждым рывком от ударов весел шлюпка приближалась к берегу. Он уже слышал всплески воды и голоса. Теперь он окончательно убедился, что Григорьева среди приехавших нет. Да и разговор и крики людей на шлюпке были какими-то странными, непонятными. Кто эти люди? Они не похожи ни на большеземельских купцов и промышленников, ни на тех русских людей, которые привозили и увозили Григорьева. Шлюпка ткнулась в песчаную прибрежную отмель. Первым из нее вылез прямо в воду среднего роста человек в меховом жилете и в высоких промысловых сапогах. Он был совсем седой, и Санко решил, что это старик. Человек помахал Санко и выбрел на песок, что-то негромко крича. Юноша не понял, поднялся с камня и пошел навстречу незнакомцу. Они встретились и остановились в двух шагах друг от друга, Несколько секунд длилось молчание. - Здравствуй! - сказал незнакомец по-русски, но совсем не так, как говорят русские. Он сделал еще шаг вперед и подал Санко руку. - Здравствуй, - ответил Санко. - Ты не русский? - Но-но, нет русский Ингланд, Англия, - старик, впрочем он был не так уж стар, как вначале показалось Санко, похлопал ладонью по своей груди. Потом он указал на своих спутников - Норвегия, Германия... - Как тебя зовут? - спросил Санко. - Зачем приехал? Незнакомец, видимо, понял, но, назвав себя, долго не мог подобрать слов для ответа на второй вопрос. - Барнет... м-м... Наконец он притронулся пальцем к своим глазам и рукой сделал жест, как бы охватывая остров. Санко понял: незнакомец по имени Барнет, англичанин, хочет посмотреть остров Новый. Санко знал русских, видел норвежцев, но никогда не встречал англичан, о которых слышал от Григорьева. Подошли еще двое. Один очень высокий и худой, тускло-рыжий. Это был Артур Крейц. Второй - молодой, гривастый, в очках, тоже в меховом жилете, помощник доктора Барнета. - Я вижу, вы уже познакомились, - весело сказал Крейц. - Это и есть туземное население? Самояды? - Мы - ненцы! - строго поправил Санко. - Няо-нцы, - сказал доктор Барнет. - Я забыл, что они себя называют няо-нцы. Я слышал об этом. - Ненцы, - еще раз поправил Санко. - Гости, - сказал Крейц по-русски и показал на своих спутников. - Зови в гости. - Гости... к нам в гости... пожалуйста! - Санко махнул в сторону стойбища. - Поедем в гости! Оставшиеся в шлюпке матросы с "Эдванса" по приказанию Барнета вынесли на берег заплечные мешки и ружья. Гостям на острове Новом всегда рады, а ненцы народ особенно гостеприимный и радушный. Голько что делать Санко? У него всего одна упряжка. На нарту поместится еще один человек, кроме него, да мешки иностранцев. Придется отвезти в стойбище одного, а потом приехать на двух упряжках за другими. - Хорошо, - сказал Санко, подводя к упряжке гостей. - Один поедет, два будут ждать. Я скоро-скоро приеду. Он усадил Барнета на нарту и погнал оленей.

Глава восьмая

В НЕНЕЦКОМ СТОЙБИЩЕ

Стойбище состояло всего из трех чумов1. В чумах жили три семьи - две Ардеевых и одна Хатанзея. Семьи были многочисленные, по десяти и более человек, от грудных детишек до девяностолетних стариков и старух. Приезду иностранцев все обрадовались. В этом году на острове это были первые гости. А бывали годы, когда на остров совсем никто не приезжал. Ненцы со свойственной им наивностью и добродушием, не заботясь о церемониях, осматривали иностранцев, их одежду, оружие, большую брезентовую палатку. Ребятишки, осторожно прикасаясь к одежде иностранцев, причмокивали и смеялись: - Саво! Хорошо! Во всех чумах ярче запылали костры. Женщины занялись приготовлением угощения для гостей. В котлах варились гуси и кипятился чай. Зная русский язык, Артур Крейц быстро освоился в новой обстановке. Пока доктор Барнет и его помощник Ольсен устанавливали палатку, Крейц осмотрел чумы и снаружи и внутри, примерил совик, попробовал совершенно безуспешно стрелять из лука и выменял у Ильи Ардеева на две коробки спичек ненецкий нож в деревянных ножнах с моржовым зубом-амулетом. Гостей нужно было угостить свежей олениной. Посоветовавшись с Санко и старым Антипом Хатанзеем, двое ненцев вскоре привели животное. Обухом топора между глаз Санко оглушил оленя. Олень упал и забился. Тут же Санко выхватил нож и быстро перерезал у животного шейные позвонки. Потом он обтер нож, вложил его в ножны и отошел, а к оленю подбежали две ненки и так же быстро и ловко начали его свежевать. Крейц с восхищением наблюдал всю эту картину, удивляясь, как сноровисто действуют острейшими ножами женщины, нигде не портя шкуру. Десятка два собак - остроухих лаек - окружили место забоя оленя. Они чуяли запах мяса и крови, но близко не подходили, сидели и чуть слышно скулили. Санко вырубил топором из дышащей паром туши несколько больших кусков, положил их в котел и пригласил Барнета, Крейца, Ольсена и пожилых ненцев к себе в чум. В котле пузырилась горячая оленья кровь. Барнет знал, что северяне ненцы, чукчи, эскимосы - едят сырое мясо. Он видел, как едят сырое мясо и на европейских и американских скотобойнях. Но сейчас сам он от такого угощения вежливо отказался и принялся за вареную гусятину. Крейц считал, что в своей жизни он все должен попробовать. Когда-то он катался на слонах, а сегодня записал в свой новый актив езду на оленях. Горячее оленье мясо с кровью? О, это нужно попробовать! Потом можно рассказывать об этом. Санко, как и другие ненцы, брал небольшой кусок мяса в зубы, левой рукой придерживал его и ловко отрезал ножом снизу вверх у самых губ. Крейц хотя и был фокусником-манипулято-ром, такого способа еды побоялся. Он разрезал мясо в жестяной миске, обмакнул кусочек его в кровь и положил в рот. Ненцы одобрительно закивали головами: "Саво!" Крейц съел еще кусочек, предложил Барнету и принялся за вареного гуся. Потом пили чай. Барнет выпил одну кружку, Санко - две, пожилые и старые ненцы - по пять и по шесть кружек. Прихваченные с яхты спирт и виски Барнет из предосторожности из мешка пока не вытаскивал. Кто знает, как подействует алкоголь на людей, которых он еще не знал. Крейц эту меру одобрил, но по другим соображениям. Ведь сам же Барнет говорил ему, что на Севере за виски отдадут что угодно. Значит, виски нужно расходовать умно и с выгодой. Закончив чаепитие, мужчины уступили место женщинам, а сами вышли из чума и закурили. Длинная трубка Крейца привела в восторг ненцев. Сами они курили трубки короткие, маленькие. Несколько человек сразу же стали предлагать Крейцу обмен. День был солнечный, с легким ветерком - лучшая погода на острове. Ветер разгоняет комаров, а они - страшнейший бичь острова в летнее время. Чтобы развлечь гостей, молодые ненцы затеяли игры и состязания по стрельбе из лука и метанию аркана-тынзея. Пока налаживали луки, смачивали их водой и растирали, чтобы они были гибкими и эластичными, Санко отсчитал от проведенной у чума черты сорок шагов и воткнул в землю высокий шест-мишень. - Степан, начинай! - крикнул он. Степан Ардеев, ровесник Санко, поднялся с земли и подошел к черте, обозначающей как бы огневой рубеж. Он потоптался на месте, приподнялся на носки и нагнулся. Лук ненец держал горизонтально. Он сам весь напружинился, оттянув тетиву к правому глазу. Казалось, что лук вот-вот лопнет. Стрела чуть взвизгнула. Ее стремительный полет был почти незаметен, а удар так силен, что шест задрожал. Стрела впилась в дерево и долго трепетала, словно хотела вырваться. Под одобрительные возгласы взрослых и гиканье ребятишек Степан опустил лук и отошел от черты. Барнет, Крейц и Ольсен хлопали в ладоши, изумленные метким выстрелом. Молодые ненцы подходили один за другим к черте, так же, как Степан, приподнимались на носки, нагибались и до предела натягивали тетиву. Стрелы или впивались в шест или пролетали так близко, что почти касались его. Последним из молодежи стрелял Санко. Все три стрелы, пущенные им, вонзились в мишень. Никто не удивлялся - это стрелял Сакко! Над Крейцем, который взял лук и целился по европейски, ненцы смеялись. Это был смех не злой, хороший, добродушный смех, каким могут смеяться только северяне. А потом бросали тынзей. И опять Санко Хатанзей и братья Ардеевы своей ловкостью удивили ингличан. Ненцы стали своих гостей называть ингличанами. Дважды пытался Крейц забросить тынзей на шест, но все было тщетно. Он обозлился, теряя свой авторитет даже перед этими дикарями, как он их обычно называл. Ненцы разгулялись. Они играли, как дети, удивляя иностранцев.