Сергей Сергеев-Ценский - Бабаев Страница 6

Но огромный Лобода встал между ними, как стена, и, точно ничего не случилось, заговорил:

- Играют и так, как мы сейчас: забежал в угол - ори "ку-ку!" А то есть еще прием... по пьяному делу... безалаберный, не люблю я! Кричать "ку-ку" со всякого места: где стал, там и кричит.

- Вот это и есть настоящая "кукушка"! Это и есть! - вмешался Селенгинский. - Я им покажу "кукушку"! Э, черт! Брось свои билетики к шутам! Я им покажу настоящую кавказскую "кукушку"! Как коза буду прыгать, как коза - успевай стрелять!

- Чемодан подтяни! - ткнул ему в живот Лобода.

- Ни черта!.. Молодежь тоже! Чванится! Губы дует... Я им покажу "кукушку"... настоящую... - Он поднес пальцы к губам и чмокнул. - Туши свечку!

Кто-то налег на дверь оттуда, из бильярдной, несмело шмурыгал локтями, шептался.

Все оглянулись.

- Солдаты из буфета, - догадался Яловой.

- Эй, вы там! Прочь от двери! - зыкнул Лобода.

Отшатнулись.

- Может быть, дежурный по полку, - сказал Ирликов.

- Что нам дежурный!.. Дежурный!.. Спит в бараке... как свинья! передернул от нетерпения всем телом Селенгинский.

Сел на пол. Сбросил сапоги.

На момент как-то стало тихо, и дождь вверху уже не стучал, а шелестел, как березы в лесу. Бабаев глядел на яркие световые пятна, бродившие по лицам. Каждое пятно уже утомляло, сверлило глаза.

Селенгинский вытянул губы, дунул, и вдруг упал мрак, точно не таился он где-то под потолком и в углах, а жил весь целиком в этом толстом, красном, с бесстыдно большим животом и тугими, как вилки капусты, щеками.

- Ку-ку! - прохрипел из ближнего угла Селенгинский, будто пробили старинные куранты.

- Стой, черт! - рявкнул Лобода.

- И зарядов мало, - тоскливо поддержал Шван.

- Ничего!.. стройся!

- Зарядов только по три!

- Выпустим - зарядим...

- Ку-ку!

Хрюкнуло, ударилось что-то в темноте, мягкое и круглое, как огромный мяч, толстыми руками разметало всех, столкнуло головами, сбило в кучу и в противоположном конце зала задорно пропело:

- Ку-ку!

- Черрт!

- Что такое?

- Отдавил ногу!

- Ррах! - нелепо выстрелил кто-то.

Звякнуло стекло: должно быть, попало в раму.

- Нельзя так!

- Бей его!.. Ку-ку!

Совсем близко. Даже не у стены, а где-то в пространстве.

Бабаев почувствовал вдруг близкий шум по полу - кто-то навалился на него, дернул за руку - чуть устоял на ногах.

- Что это?

- Ну-ну, ты!

Как будто кто-то рядом упал на колени, поднялся.

- Ха-ха-ха!.. Ку-ку!

Снова выстрел. За ним еще - странный, совсем ненужный, неизвестно куда.

"Бррыж-ж..." - глухо фыркнул, как кошка, раненый рояль.

- О господи!.. Ку-ку!

Насмешливо, тонко, как будто даже и не Селенгинский, а кто-то другой, маленький, спрятанный в нем.

- Ку-ку!

Бабаев нажал на спуск. Револьвер клюнул. Выстрел грохнул. "В пол!" стыдливо подумал Бабаев.

- A-ax! - еще два выстрела.

Кто-то задел его локтем. Чихнул кто-то...

- Как коза! - промычало, набросившись, толстое и опять разметало всех.

- Ку-ку!

- Прекратить! Так нельзя! Беспорядок! - зарычал Лобода. - Спички!

Но опять кто-то выстрелил.

- Ку-ку!

Выстрелил еще кто-то.

Все сбились в кучу. Все молчали, затаив дыхание; ловили шорохи.

Бабаев хотел рассмотреть глазами это толстое белое пятно, но темнота не выдавала его; темнота швыряла его из угла в угол, точно живой воплощенный старый смех, и разбивала о стены в мелкие ртутные шарики.

- Ку-ку!

И тут же два выстрела.

Это уже начиналась охота.

Темнота зала уже всем казалась какой-то черной чащей, и диким, хрипло рычащим зверем представлялся метавшийся по ней Селенгинский.

Плотно стало, пьяно, бессмысленно.

- Это вальдшнеп! - смеялся кто-то.

- Кабан!

- Просто черт заморский!

- Дайте же спичку! - кричал Лобода.

Но никто не давал спички.

- Ку-ку!

Жмяк... Показалось Бабаеву, что выстрел его был круглым и толстым у дула револьвера, а там, вдали, где ударилась пуля, заострился и зазвенел.

- Зеркало! - догадался кто-то.

- Разбил, сукин кот! А что? Плати сам! - Мягкое перебросилось около, обдало потом.

Кого-то звучно толкнуло в спину: екнула спина.

- Ку-ку!

"Зеркало?.." Перед Бабаевым мелькнула радугой какая-то большая куча денег, которую могут с него вычесть, потом еще что-то... нелепое, грязное скривило перед самыми глазами подлую морду, топорщилось, забегая вперед спиною в угол, раскатывалось ручьями помоев... У него заныла рука от напряжения. Палец, лежащий на спуске, немел, ожидая.

Вдруг какой-то колючий приступ сладострастия пробежал по телу: попасть!

Шван сзади его прошептал: "Нет зарядов", кто-то толкнул его в плечо, повернувшись, кто-то скрипнул зубами... Но ухо пропускало мимо эти звуки, бросало их в темноту, а из нее вызывало, замирая, знакомый, такой противный хриплый голос, похожий больше на хрюканье, чем на рыданье кукушки... Только бы попасть! Все равно куда - только попасть!..

- Ку-ку!

Не пришлось менять направления револьвера: крик метнулся где-то близко, чуть не в конце дула...

Жадно нажал и спустил курок.

Звук выстрела казался страшно долгим, рассыпался на какие-то мелкие шерстинки, кружился, мешал дышать... И когда он ушел наконец, Бабаев услышал:

- Хлопc!.. Есть!

И грузное тело Селенгинского шумно опустилось на пол.

- Идол лоскутный!.. Ведь я же знал! Ведь я же знал, что подстрелят! простонал Лобода и заревел вдруг: - Спичку!!

- Что? Что такое?

- Спичку!

Коробка долго, как шаловливый мышонок, шуршала в чьих-то непослушных руках.

Чиркнула спичка. Свет закачался и глянул кругом, хмурый и красный, как заспанный глаз.

V

Селенгинский сидел на полу, подвернув под себя ногу. Другая нога просунулась вперед просто и тупо. На лысой передней половине черепа круглился белый блик. Глаза подымались от одного на другого из подошедших и были какие-то наивные, непонимающие, сразу страшно помолодевшие глаза; не говорили, но - ясно было - хотели сказать: "Вот поди ж ты, какая чепуха вышла!"

- Куда? - коротко спросил Лобода.

- В живот, кажется... или ниже - не пойму куда... Доктора бы... - робко сказал Селенгинский.

- Говорил я тебе... Эх! - Лобода взялся за голову.

- Кто это? - спросил Шван. - У меня не было уж заряда.

- Кто стрелял последний? - поддержал Яловой.

- Ду... ррыбы! Разве не все равно, кто? - как-то по-детски взвыл, топнув ногою, Лобода. - Разве не все равно - ты, я? Кто-нибудь должен был попасть!.. Я кричал: спичку! Почему никто не зажег?

- Не кричи, Петя! Пошли за доктором! - кротко остановил Селенгинский.

Стало видно, как закраснелся и быстро темнел, напитываясь кровью, подол рубахи.

- Послушайте! Этим нельзя шутить! - наставительно сказал Ирликов.

Вид крови пугал его; он отворачивался и скользил по лицам блеклыми глазами...

- Что шутить? Кто ж шутит? - зло буркнул Лобода.

Он стал на колени перед Селенгинским, тихо заворотил рубаху.

Все столпились около, вытянув шеи.

Бабаев ощутил во рту сильно соленый, вяжущий вкус. В голове катились медленные сплошные круги, как колеса фаэтона.

На обвисшем животе Селенгинского он не мог ничего различить: червонело что-то широкое, но в усатое мрачное лицо Лободы он впился глазами и ждал.

- Рваная, сквозная... слава богу!.. - прогудел Лобода. - А вышла куда?.. В ногу, что ли?

- Ну да! В ногу же, в ногу... - точно обрадовался Селенгинский и тихо хлопнул себя по подвернутой ноге. - В бедро, должно быть...

- Это я выстрелил последний, - сказал вдруг Бабаев.

Как-то больно стало на мгновенье его глазам от кучи столпившихся около глаз - непонимающих, вспугнутых, съеженных. Бабаев поспешно отбросил взглядом их все, отыскал глаза Селенгинского и долго смотрел в них, в самую глубь, зачарованно, тихо; смотрел, может быть, всего два-три момента, но показалось очень долго и важно. Глаза были, как раскрытая на двух четких страницах книга, не поучающая нагло, а спрашивающая кротко и ожидающе, как спрашивают вечерние поля у солнца: "Взойдешь ли завтра?"

- Вы... целились? - вдруг спросил сбоку Лобода.

- Нет! - не думая, но твердо и спокойно ответил Бабаев, скользнув по сухим скулам Лободы.

- Ну да... конечно, нет... Вы меня извините... - пробормотал Лобода и добавил: - Уж очень поторопились: "ку-ку" и выстрел... Так нельзя... Подождать нужно было...

Бабаеву показалось, что от него ждут чего-то, что, может быть, он должен был стать на колени возле Селенгинского, обнять его, заплакать... Кровь бросилась вдруг в лицо: он вновь встретился с глазами Селенгинского, и стало ясно, что глаза эти смотрели ему глубоко внутрь и видели "да" на том месте души, с которого сорвалось "нет".

- Хорошие глаза какие у вас стали! - не выдержал, чтобы не сказать, Бабаев.

- Доктора! Пожалуйста, доктора! - капризно вытянул Селенгинский.

- Конечно!.. Ну, что же мы?.. Это свинство!..

- Я пойду за доктором! - бросился к двери Бабаев.

- За своим, за полковым! - крикнул еще кто-то.

Бабаев распахнул двери в бильярдную.