Амеде Ашар - Плащ и шпага Страница 6

- С Божьей помощью и моими заботами о вас... - Человечек задумался.

- Ну? Я ведь солдат. Говори, не бойся. Я проживу до...?

- До вечера, граф.

- Эй, Франц!

Подошел бедный рейтар: у него были слезы в глазах.

- Скачи в монастырь Жимо. Тамошний аббат - мой приятель. Попроси его прислать священника. Да поторопись, смерть ждать не любит.

Франц попросил Джузеппе приложить к нему компрессы смоченные водкой, затем поймал свежую лошадь, бродившую в округе, влез на неё и произнес:

- Мне лишь бы доехать...

Он дал шпоры и поскакал во всю прыть.

Графа Монтестрюка снова толпой окружили воспоминания. "Да", подумал он, когда стал осмысливать свою жизнь, "недаром говорят, что каждый возраст по-своему хорош. Правда, моя молодость слишком затянулась. А ведь только сейчас понимаешь, зачем жил: у меня есть сын и, значит, я умру лишь частично. Ведь в нем уже содержится часть моей души. Жаль только, что я унесу с собой то, что мог бы ему оставить. Но времени не осталось: я его беспутно растратил". Так думал граф Монтестрюк. И так думали и будут думать ещё многие на этой грешной земле, пока весь мир, наконец, не воспримет идею продолжения жизни в потомстве, как это в конце концов понял граф, и не сделают её сознательной целью жизни, а не просто своей биологической функцией.

Тем временем человечек из Испании прикладывал к ранам графа свои снадобья и мази, которых у него было немало. Глядя на него Джузеппе произнес:

- Если у вас останется немножко, мне бы тоже они пригодились.

- Что, мы разве вместе отправляемся в дальний путь?

- Я не из тех, кто сбегает в последний час, - ответил Джузеппе.

По приказанию графа его тоже положили рядом с ним и между ними завязалась беседа с воспоминаниями о прошлых славных делах.

Черный человечек, оказав помощь Джузеппе, продолжал обходить раненых, пытаясь им помочь. Зато местные жители занялись очищением их карманов, не обходя своим вниманием и мертвых. Разумеется не обошлось без споров и скандалов. Во время разговора с Джузеппе граф вдруг прервал его словами:

- Смотри не вздумай умереть раньше меня. Надо же, чтобы меня привезли в Монтестрюк. Я рассчитываю на тебя.

- Вы ведь всегда шли впереди. Я подожду, - ответил честный малый.

- А что, Джузеппе, ты всерьез веришь в свое счастье там, после смерти? - спросил граф. - Ты же итальянец, а все итальянцы так любят жизнь...

- Эх, мой добрый господин, насчет хорошеньких девушек я, конечно, немного преувеличил. Но, по правде говоря, что же мне делать здесь без вас? Семьи, детей у меня нет, вы же знаете...

Граф даже слегка приподнялся. "И он тоже так думает", пронеслось у него в мозгу. "Стало быть, перед Богом все делаются не только равными, но и прозревают".

- Вы правильно заметили, - продолжал Джузеппе, - что мы, итальянцы, очень любим жизнь. А оттого заводим большую семью. И, значит, продолжаем жить, хотя бы частично, и после смерти своего тела. А его-то мне и не жалко. Жалко, что вся моя душа целиком уйдет на небо.

И он горестно замолк. "Однако", подумал граф, "он ведь несчастней меня. У него же нет сына. А я-то ещё так расстраивался". И граф с участием посмотрел на Джузеппе.

Но вот послышался конский топот. Это Франц, одной рукой держась за седло, другой вел за собой лошадь с запыхавшимся священником, считавшим себя уже погибшим. Франц подвел его к графу и, произнеся:

- Вот и священник - упал, встрепенулся и испустил дух.

- Первый, произнес Джузеппе и перекрестился.

Священник подошел к графу.

- Слушаю вас, сын мой, сказал он, склонившись над графом.

Граф все же собрал все силы и сел.

- Святой отец! Я делал мало добра, много зла и часто, но никогда не шел против чести. Я умираю, надеюсь, добрым католиком: ведь я избавил мир от гнуснейшего мерзавца.

- Знаю, - ответил священник.

- Вы думаете, это зачтется мне на небесах?

Священник пожал плечами и спросил:

- Но раскаиваетесь ли вы в своих грехах?

- Горько раскаиваюсь.

И граф поцеловал поднесенное ему распятие. Священник перекрестил его лоб, уже покрывшийся испариной, затем произнес:

- Мир вам.

- Аминь, - закончил Джузеппе.

Затем черный человечек по просьбе графа дал ему перо, чернильницу и бумагу, которые были у него с собой в кожаном футляре, сказав при этом:

- Не пишите слишком долго, сударь

- Благодарю, - ответил граф, - мне понятно.

Джузеппе приподнял графа. Тот написал три строчки, подписался, сложил бумагу вчетверо. Черный человечек приложил горячий воск к ней, а граф прижал к нему свой большой золотой перстень с гербом Монтестрюков.

Затем он взял ещё лист бумаги и написал на нем:

"Графиня, я умираю христианином, хотя и жил недостойно. Простите мне все, что я сделал плохого. Вверяю Вам сына."

Затем он обратился к Джузеппе:

- Оба письма отдай моей жене, а перстень - сыну.

Затем он закрыл глаза и сложил руки. Джузеппе положил рядом с ним обнаженную шпагу. Все молча стояли рядом.

Вдруг граф открыл глаза, взглянул на Джузеппе и уверенно произнес:

- До встречи.

По его телу пробежала дрожь, и он застыл в неподвижности.

- Прими, Господи, душу его, - произнес священник.

Джузеппе, произнеся: "второй", обернул тело графа в плащ.

Его уложили на носилки и к замку Монтестрюк направилась печальная процессия во главе с ехавшим верхом Джузеппе. Временами его охватывала слабость, но он упрямо бормотал:

Все равно доеду.

К вечеру процессия достигла ворот замка. Но если бы Джузеппе свернул в объезд замка, он заметил бы в окне башни две обнявшиеся тени. Это графиня держала в объятиях Колиньи, не в силах с ним расстаться.

- Я вернусь, Луиза, - шептал он.

Она качала головой, и по щекам у неё катились слезы.

- Я чувствую, - говорила она, - что никогда больше не увижу вас. Ведь Арманьяк так далеко от Парижа...

Обняв его в последний раз, она прошептала:

- Прощай.

И указала на окно, из которого свисала вниз веревка. Граф Колиньи подошел и взялся за нее.

Вдруг донесся грохот опустившегося подъемного моста.

- Нет, нет, - прошептала она, - не сейчас, только не сейчас!

Наконец, переправа по мосту закончилась. Вновь завизжали цепи теперь уже поднимаемого моста.

- Боже! - прошептала графиня, - это может быть граф де Монтестрюк! Ступайте!

Граф быстро спустился вниз и скрылся в лесу. Графиня подняла веревку и спрятала её в сундук. Но едва она это сделала, как раздался стук в дверь.

Кровь бросилась ей в лицо. - Кто там? - спросила она.

- Это я, Джузеппе. У меня к вам поручение от моего господина.

Графиня открыла дверь. За ней стоял изможденный Джузеппе. Он вручил ей оба письма и перстень для сына.

Графиня с ужасом смотрела на него. - Но где же сам граф? - со страхом предчувствия спросила она.

- Он со мной. Извольте взглянуть.

Джузеппе отодвинул портьеру в глубине комнаты, примыкавшей к комнате графини. Там стояли носилки с телом графа. Четыре свечи освещали его.

- Умер?! - вскрикнула Луиза.

- Со шпагой в руке, как солдат. Последние его мысли были о вас, госпожа.

И Джузеппе вкратце сообщил ей все, что случилось с графом после его отъезда в последний раз из замка.

- Сударыня, - произнес он в конце своего сообщения, - умирая, граф совершил благороднейший поступок - спас народ от изверга и отомстил за поругание. Несомненно, он заслужил прощение от Господа, и ему уготовано царствие небесное. Но он успел написать письма, которые я передаю вам, и получить отпущение грехов от нашей святой церкви. Каков бы он ни был в прежней жизни, вы и ваш сын могут только гордиться им, своим мужем и отцом. А я не имел в жизни большего счастья, чем служить такому господину, да упокой, Господи, душу его.

И Джузеппе торжественно перекрестился перед распятием.

Луиза упала на колени перед телом мужа, закрыв лицо руками.

- Я выполнил поручение, - шатаясь, произнес Джузеппе, - и могу уходить.

И он тяжело опустился на пол рядом с господином, закрыл глаза и отдал душу Богу.

Луиза с трудом поднялась, подошла к окну с которого спустила Колиньи, и задумалась. Затем закрыла окно.

- Вдова, и одна! - произнесла она вслух.

"Я могу написать", подумала графиня, "послать за ним верхового, вернуть его".

Она было взялась за перо, но затем положила его обратно.

"Как!", подумала она, "я предложу ему руку и вместе с ней заботу о разоренной семье? Если граф Монтестрюк искал смерти, то я, зная его дела, могу догадаться, что у него ничего не осталось. И я стану бременем для него, будучи до этого его счастьем! Ни за что! Да и кто знает? Он, может быть, ещё и откажется от меня. Нет! Я сохраню имя, которое ношу, и добьюсь, чтобы сын того, кого уже больше нет в живых, носил это имя с честью."

Она снова взглянула в окно. Там вдалеке исчезало легкое облако пыли на дороге.

Графиня долго смотрела вслед, пока оно полностью не исчезло, затем произнесла вслух:

- Теперь придется думать только о будущем.