Матрена Распутина - Распутин; Почему Страница 60

снились тебе, не снятся больше?

- Нет.

-- Плохо твое дело, Василий. Вот когда приснятся

еще, приходи. Поговорим тогда.

Василий ушел. Снова явился через месяц. И снова ночью:

-- Спать не могу. Ночью колотье такое начинается во

всем теле! И не больно, и места себе не нахожу. Сяду

что-нибудь работать -- пропитание теперь добываю ра

ботой где придется, поденно -- ничего не делается, все

из рук валится. Уж не рад, что к тебе тогда явился. Те

перь уж точно в последний раз.

Отец обнял Василия:

-- Стакан с шеи сними. Все хорошо будет. И домой

возвращайся.

Кажется, ничего больше сказано той ночью не было.

Василий ушел. Больше он не приходил.

Прошло много лет. В эмиграции я познакомилась с женщиной, Еленой Васильевной Крукиной. Лицом она мне кого-то сильно напоминала, но встречаться мы с ней раньше вроде никак не могли. Она была мне ровесницей. Виделись мы крайне редко, но мысль о ее сходстве с кем-то не оставляла меня. Как-то разговорились. Оказалось -- ее девичья фамилия Перхотина. Я тут же вспомнила давнего отцовского гостя-изобретателя. Спросила о занятиях отца Елены Васильевны. И точно! Она рассказала, что отец из крестьян-самоучек, талантливый человек, но сильно, болезненно пивший, однажды исчез из дому и снова объявился через полтора года совершенно другим человеком. Пить бросил. Стал набожным. Много работал и хорошо зарабатывал, оснащая необходимой утварью то кузницу, то мыловарню, то сахарный завод. В доме воцарился мир и благодать.

Я в свою очередь рассказала Елене Васильевне о встрече Перхотина с моим отцом. Она всплеснула руками:

-- Только теперь я понимаю... Всякое утро отец начи

нал с молитвы, заканчивая ее словами: "И гвоздики

золотенькие все сочтены! Аминь".

Интересно, что имени моего отца Василий Перхо-тин никогда не упоминал.

Дайте вздохнуть

Однажды отца позвали к тяжелобольному. Собственно, к умирающему. Тот уже причастился Святых тайн, но тут кому-то пришло в голову послать за отцом. Он

никогда не отказывался в таких случаях помочь, но предупреждал:

-- Все в руках Божьих. На меня не уповайте.

Я упросила отца взять и меня, так как была знакома с детьми умиравшего.

Приехали. Еще с порога чувствовался сильный запах ладана. Отец поморщился:

-- Вонько тут у вас!

-- Как же вонько? -- засуетилась хозяйка -- Ведь это,

Григорий Ефимович, ладан!

Отец махнул досадливо рукой:

-- Да я не про то, дайте вздохнуть человеку!

Открыли окна. В комнату ворвался чистый морозный

воздух. Отец склонился над умирающим. Тот словно бы пришел в себя, глубоко вздохнул. И умер. Отец встал, перекрестился:

-- Вдохнул воздуху-то? Ну и ладно.

К лишнему зачем привыкать

Анна Александровна Вырубова однажды обсуждала с отцом деликатную проблему. Александра Федоровна скупилась на одежду для своих детей. Великие княжны ходили в скромных платьях. Конечно, не в бедных. Но -- не по чину.

Вообще, скупость или, как говорила Анна Александровна, слишком немецкая рачительность, царицы (к примеру, Александра Федоровна шила детям платье в рассрочку, хотя никогда бы не сумела объяснить, что этим выгадывает) становилась часто предметом насмешек при дворе. Однажды Александра Федоровна, прежде чем отослать на благотворительный базар в пользу бедных сирот старые платья, распорядилась спороть с них дорогие перламутровые пуговицы, заменив дешевыми. Конечно, замена обнаружилась, потому что нельзя же было допустить мысль, что царские дети носят одежду с костяными пуговицами. В глаза Александре Федоровне никто ничего не сказал, но Мария Федоровна заметила Николаю:

-- Надеюсь, Александра не сильно исколола пальцы...

Анна Александровна хотела как-то воздействовать на

царицу в этом вопросе и думала найти союзника в отце. Тем более что отец и сам не однажды говорил Александре Федоровне:

-- Не скупись на одежу. Невесты растут.

К тому же со времени житья в Петербурге отец приобрел привычку к некоторому щегольству: с удовольствием и даже гордостью носил шелковые вышитые рубахи, брюки из тонкого сукна. Несколько рубах вышили государыня с дочерьми. (К слову, отец хоть и с благодарностью принимал такие подарки, но бывало, что и передаривал кому-либо.)

Так вот, надеясь на сочувствие, Анна Александровна и завела разговор о гардеробе царских дочерей. Отец выслушал ее. И сделал свое заключение:

-- Все ты, Аннушка, верно выводишь. А только за

чем им особо раззолачиваться? Одеты они чисто. Лики у

них ангельские. Оно конешно, лишнего всем хочется.

Только зачем привыкать?.. Как еще обернется...

Анна Александровна настаивала на своем, даже укорила отца:

-- Вот вы, Григорий Ефимович, шелком не брезгуете.

-- Так я знаю, как оно, без шелка. А они не знают.

-- Но ведь весь свет смотрит на них.

-- А Бог, что ли, не смотрит?

Щелочка для Бога

К отцу приходили не только в поисках исцеления телесного. Много было таких, кто хотел исцелиться душевно. Сбросить камень со своей души. Приходили и молодые, и старые.

Однажды, по рекомендации, пришел молодой человек, совсем юноша. Студент. Это может показаться странным -- ведь принято считать, что так называемая прогрессивная молодежь сторонилась отца. Это не так. Рассказываю именно об этом студенте потому, что случай показался мне выдающимся в своем роде.

Урок, преподанный юноше, попыталась усвоить и я. Вернее, пытаюсь всю мою жизнь.

Юноша жаловался отцу, что страстно влюблен, а его избранница избегает встреч. Хотя уверяет, что тоже любит. Молодой человек забрасывает ее письмами, караулит у дома, подкупает мелкими подарками прислугу, чтобы знать о всех передвижениях девушки... Положение становится невыносимым. Девушка чахнет на глазах. Встречаться с ним отказывается. Но и ни о каких других связях студенту не известно:

-- Если б что было, я бы знал непременно! -- с жа

ром говорил он.

Словом -- пропасть любвиНеобъяснимая и страшная пропасть!

Отец долго слушал. До тех пор, пока юноша высказал все, что только можно было. Потом долго молча пили чай. Молодой человек ел с аппетитом. Много варенья, большую маковую булку. Потянулся за яблоками, но вдруг как-то резко отдернул руку и смущенно посмотрел на отца:

-- А ведь, по-вашему, я есть вовсе не должен?

-- Отчего же?

-- Ну как же... Такое... -- и он стал быстро-быстро

стряхивать крошки с форменного сюртука.

Отец спокойно допил стакан чаю, бережно положил на блюдце остаток сахару. Потер руки.

Студент, видимо, решив, что напрасно приходил, засобирался. Отец его не останавливал. Все молчал.

Уже в прихожей отец вдруг спросил:

-- Хорошо чаю попил?

-- Хорошо. Спасибо.

Помолчали.

Отец:

-- Думаешь ее (девушку) как булку взять, да и съесть.

Нешто это любовь? Хотя верно, и такая любовь есть. А

ты ее по-другому попробуй любить. Отойди на шаг -- и

люби. Оставь щелочку-то для Бога -- чтоб между ней и

тобой стал.

Когда студент ушел, отец вернулся в комнату и долго сидел, задумавшись. Я убирала со стола. Беседа страшно

разволновала меня. Прежде при мне отец ничего подобного не говорил. Я выносила остывший самовар и уже в дверях расслышала бормотание отца (такое бывало с ним, когда он сосредотачивался на какой-то мысли):

-- А, может, и дьявол...

Я чуть не уронила самовар:

-- Что дьявол?

Отец словно очнулся. Встал, подошел ко мне. Взял из моих рук самовар и очень спокойно сказал:

-- Может, в щелочке-то не Бог, а дьявол окажется.

Какая бывает тоска

Я не смогу сказать, что вполне осознала смерть отца. Я сейчас не о прозрачности, то есть не о том, что через жизнь всегда просвечивает смерть и наоборот. Особенно это видно человеку верующему. Как ликует душа всякий раз, когда на Пасхальной службе в назначенное время священник является в алтаре, сменив черные одежды на торжественные... "Смерти нет, тлена нет".

Но ведь и отца нет.

Вместо него -- совершенная тоска.

Вот написала слово "тоска". И увидела перед собой Муню -- несчастную Марию Евгеньевну Головину. Я уже рассказывала ее историю. И она оказалась задета Юсуповыми.

Обрученная с Николаем, старшим братом Феликса, готовая окунуться в роскошества взаимной супружеской любви, Мария Евгеньевна вместо этого была брошена в пропасть предательства. Николай дрался на дуэли и погиб. Стало известно, что причиной была женщина, его давняя любовница, связь с которой началась задолго до знакомства с Марией Евгеньевной.

Мария Евгеньевна пришла к отцу за утешением. Она рыдала, умоляла "вылечить от тоски".

Анна Александровна передавала мне со слов Марии Евгеньевны, что отец спросил:

-- Какая тоска? Как томление или как язва?

-- Не понимаю, -- ответила Мария Евгеньевна.

-- Как тоскуешь, как Иосиф в земле египетской или

боле?

-- Больше.

-- Что, знаешь как Иосиф тосковал?