Александр Тюрин - Война и мир Ивана Грозного Страница 60

Полный эйфории Курбский просит у короля 30-тысячное войско для похода вглубь России.

Псевдориками традиционно повторяется, что кн. Курбский бежал от «царского гнева», который был, конечно, несправедлив. «Тиран», дескать, искал повод, чтобы уничтожить свободолюбца и архиталантливого полководца. Но все-таки почему Курбский вдруг почувствовал, что гнев будет направлен против него?

Вот что классик С. М. Соловьев пишет о переписке между поляками и Курбским, в которой они сманивают его обещаниями вполне материального свойства.

«Из подробностей о бегстве Курбского мы знаем, что он получил два письма: одно – от короля Сигизмунда-Августа, другое – от сенаторов, Николая Радзивилла, гетмана литовского, и Евстафия Воловича, подканцлера литовского. В этих письмах король, гетман и подканцлер приглашали Курбского оставить Московское государство и приехать в Литву. Потом Курбский получил еще от короля и Радзивилла грамоты: король обещал ему свои милости, Радзивилл уверял, что ему дано будет приличное содержание. Курбский отправился в Литву, когда получил от короля опасную грамоту и когда сенаторы присягнули, что король исполнит данные ему обещания. Известный литовский ученый Волан, восхваляя своего благодетеля гетмана Радзивилла, между другими важными заслугами его приводит и то, что по его стараниям Курбский из врага Литвы стал ее знатным обывателем».

Готовясь стать «знатным обывателем», Курбский ведет довольно обстоятельную переписку с поляками, выторговывая наилучшие условия – обстоятельства у него совсем не такие, чтобы немедля бежать, хоть в исподнем.

В книге дореволюционного историка Г. Иванишева «Жизнь Курбского в Литве и на Волыни» тщательно, на основание польско-литовских документов, проанализировано житие-бытие московского князя на чужбине и то, что предшествовало его бегству.

«После двукратного приглашения, Курбский изъявил согласие изменить России, (польские) сенаторы присягнули в том, что король исполнит свои обещания, и Курбский, получив королевскую опасную (охранную) грамоту, бежал в свое новое отечество. Следовательно, Курбский явился к королю польскому не как беглец, преследуемый страхом за проигранное сражение, напротив он обдуманно вел переговоры и только тогда решился изменить своему царю, когда плату за измену нашел выгодною».

Склоняя Курбского к измене, король Сигизмунд II Август показывал всему московскому боярству «блистательный пример щедрости польского короля» и то, как он компенсирует предателям имущественные потери в России. Согласно государственной и народной логике Курбский стал изменником, но, согласно логике родовой аристократии, он всего лишь поменял сюзерена.

В своей грамоте от 1564 польский король пишет, что Курбский «оставил все свои имения и все свое имущество, какое имел в земле Московского государства, отказался от службы и приехал к нам на службу и в наше подданство, будучи вызван от нашего господарского имени». Этой грамотой король, жалуя Курбскому город Ковель со всеми окрестными местностями, постановляет: «Имеет право князь А. Курбский сам, его жена, их дети мужеского пола, владеть замком Ковельским и пользоваться им вечно».

Ковельская волость, пожалованная Курбскому, была одной из богатейших и многолюднейших королевских имений. Так что Андрей Михайлович не продешевил.

«Лесной товар и хлеб отправлялись в гг. Данциг и Эльбинг по рекам Бугу и Висле; в селе Гойшине добывалась железная руда; звериные промыслы и пчеловодство доставляли значительные доходы. Население было многолюдно. Ковельское имение заключало в себе город Ковель с замком, местечко Вижву с замком же, местечко Милановичи со дворцом и 28 сел».

Кстати, в этом описании производительного ковельского хозяйства мы видим благотворность приобщения польско-литовской экономики к мировым торговым путям, к незамерзаюшим моря – благотворность, конечно, не для крепостных крестьян, а для магнатов.

Имение было дано Курбскому в ленное владение (королевские декреты 1564 и 1567), с правом передачи мужским наследникам, то есть, при обязанности исполнения королевской военной службы. Но и в этом вопросе Курбский показал свои замашки удельного властителя. Пытаясь обратить земли в полную собственность, он стал писаться князем Ковельским. Заодно величал себя и князем Андреем Ярославским, показывая что не забыл о своих правах на ярославскую землю.[38]

Король быстро поставил «ковельско-ярославского» князя на место, воспользовавшись, как предлогом, его жестоким обращением с иудеями города Ковеля. Урядник Курбского «велел вырыть на дворе Ковельского замка яму, наполнил ее пиявками и сажал в эту яму жидов, вопль которых раздавался за стенами замка». Другой урядник Курбского получил от своего князя во владение село Борки – вскоре крепостные крестьяне сожгли его живьем вместе со всей семьей и челядью.

«Так-то поживал на Волыни князь Андрей Михайлович Курбский, которого риторы и до сего часа называют представителем земских начал!», – заключает проф. Е. А. Белов.

Кстати, после смерти Андрея Курбского большая часть земельных владений у его наследников были отобраны. Хотя некоторые авторы пытаются выставить Курбского защитником православия в Литве, уже сын его перешел в католичество. Последний раз фамилия Курбский упоминается в польских документах в связи с тем, что потомок Андрея Михайловича, князь Александр, убил свою жену и был (всего лишь) бит за это кнутом…

Лицемерные письма Курбского к царю и его длинное пропагандистское писание о Московском царстве стали «первоисточником» для многих поколений историков-западников и политиков-либералов. За чашкой кофе (в 1970-е) или бокалом «Мартини» (в 2000-е), приятно вспомнить храбреца, который кидал гневные обличительные слова в лицо тирану, не могущему протянуть свои кровавые руки сквозь надежные польские кордоны. Но половина «ужасов», изложенные в сочинениях Курбского, не потвердились, когда была сличена с другими источниками. Другая половина «ужасов» была вырвана из контекста, из логической цепочки событий. Курбский препарировал все свои истории так, чтобы, скрыв преступления, оставить на бумаге одни наказания, представляя таким образом Ивана в образе безумного губителя.

Как пишет Р. Скрынников о писаниях Курбского: «Слова его теряют всякую конкретность, едва речь заходит о его собственных обидах. В конце концов боярин отказывается даже перечислить эти обиды под тем предлогом, что их слишком много. В действительности Курбский ничего не мог сказать о преследованиях на родине, лично против него направленных. Поэтому он прибегнул к цитатам богословского характера, чтобы обличить царя в несправедливости».

Оценивая переписку царя и Курбского, Р. Виппер замечает: «Перед нами эпистолярное состязание во вкусе гуманистического века двух публицистов, из которых один опирается на чисто феодальное, до смешного устарелое „право отъезда“, а в сущности изменяет своему народу и своей стране, другой выступает как новатор государственного строя, сознающий себя организатором сильной централизованной державы».

На мой взгляд, князь Курбский заслуживает даже меньшего снисхождения, чем другой знаменитый предатель, генерал Власов. Власов, во всяком случае, находился в плену, в который он попал не по своей вине, и спасал свою жизнь от непосредственной угрозы…

Вместе с Курбским приглашения к измене получают от поляков и другие бояре. В частности кн. Петр Щенятев, полоцкий воевода, к нему пришли письма от гетмана Николая Радзивилла.

В условиях обострения внутриполитической борьбы царю было трудно предпринимать решительные действия на фронтах.

В договоре, заключенном в сентябре 1564 года со шведами, русским пришлось признать территориальные приобретения Эрика XIV. К Швеции отошли Колывань (Ревель), Пернов (Пярну), Вейссенштейн (Пайда) и Каркус с их уездами, за Россией же закрепилась Нарва.

В 1565 герцог Август Саксонский сообщает германскому императору о превращении Московии в морскую державу. Русские-де создают флот, вербуют капитанов. По мнению саксонского владетеля, после того как русские наберут опыт в мореплавании, они станут непобедимыми.

В 1566–1567 русское правительство, обустраивая новую границу с Литвой, будет активно строить порубежные крепости – Козьян, Красный, Ситно, Сокол, Суша, Туровля, Усвят, Ула. Последнюю в начале 1568 подвергнет осаде гетман Ходкевич, но уйдет с позором; согласно его донесению, направленному королю: «Храбрость москвичей и робость наших всему помешали».

Антифеодальная «опричная» революция

Феодальная аристократия. Цепкое прошлое

Ломоносов дал следующую оценку Ивану Грозному в «Кратком Летописце» 1760 г.: «Сей бодрой, остроумной и храброй государь был чрезвычайно крутого нраву».

А вот какого нрава были противостоящие самодержцу феодальные властители России?