Анри Перрюшо - Жизнь Тулуз-Лотрека Страница 62

Лотрек похудел, лицо его с запавшими щеками было землистого цвета, взгляд тяжелый (Арсен Александр сильно преувеличил, утверждая, что художник производит впечатление вполне здорового человека), но он уже все чаще бывал таким же жизнерадостным, как прежде, душой общества. Он смеялся, шутил, называя больницу то "Мадридским курортом", то "пляжем Сен-Жам". Он иронизировал по поводу своего алкоголизма. "Подумать только, - воскликнул он как-то, - что никому из друзей не пришло в голову принести для меня в плоской бутылке немного спиртного!" Но сказано это было из озорства, так как во время своих выходов с надзирателем он ни разу не пытался выпить. Больше того, теперь все его помыслы были направлены на другое: он во что бы то ни стало старался соблазнить выпивкой своего "ангела-хранителя" и был счастлив, когда ему это удавалось и он приводил его в больницу захмелевшим. Лотрек с насмешкой рассказывал о своих товарищах по несчастью, об их причудах, нелепых поступках и каждый раз при этом торжествующе восклицал: "Что? Разве это не прекрасно, а? Великолепно! А ведь в остальном он очаровательный, вполне приличный человек. И совсем не дурак. Ну, конечно, слегка тронутый, это ясно".

Но иногда вдруг в Лотреке поднималась затаенная обида, и тогда становилось очевидным, что он далеко не так спокоен, как кажется. С горьким смехом показывая на других больных, он говорил ледяным тоном: "Все они одержимы одной мыслью - когда-нибудь расплатиться с теми, кто засадил их сюда". Он начинал горячиться, поносить врачей: "Они думают, что болезни и больные созданы специально для них". Он негодовал на Буржа, на Тапье. О, он им отомстит! И дрожащим от злобы голосом бормотал: "Я вырву ему бакенбарды... и высморкаюсь в них... да, вытру себе нос... Вот именно, так и сделаю..."

В зоологическом саду, где Лотрек часто гулял с надзирателем, он подолгу простаивал у клеток муравьеда и броненосца, сочувственно глядя на своих любимцев: "Вот они никогда не попадут на свободу!"

Страстно желая поскорее выбраться из больницы, Лотрек продолжал много работать. Его палата, превращенная им в мастерскую, была завалена рисунками, акварелями, холстами, литографскими камнями. Лотрек сделал портрет своего надзирателя - в оранжевых и серовато-синих тонах, пронизанный грустью. Цветными карандашами он нарисовал голову больного старика: мягкие черты лица, страдальческое и смиренное выражение, в котором сквозит глубокая человечность. Удивительно волнующее произведение, в котором явно проявляется симпатия художника к модели.

Но все же призраки прошлого уводили Лотрека от действительности. Они витали вокруг него, тянули его к себе, всеми силами заставляя забыть о настоящем. Пользуясь главным образом цветными карандашами, а также пастелью, сангиной, тушью и свинцовым карандашом, Лотрек рисовал цирковые сцены - дань тем далеким дням, когда он ходил с Пренсто в цирк Фернандо.

С нечеловеческим усилием он извлекал из глубин своей памяти мельчайшие подробности, с удивительной точностью передавая движения клоунов, укротителей, канатоходцев, акробатов, наездниц. Причем он совершал это чудо не раз и не два - он сделал подряд тридцать девять рисунков, посвященных цирку 1.

Во всех этих работах, за исключением одной, Лотрек нарисовал своих персонажей на фоне пустого амфитеатра. Все они - клоуны, лошади, дрессировщики обезьян - показаны как бы вне времени, вне жизни, словно образы наших снов, которые медленно движутся в полной тишине. Все в прошлом. Все потеряно. Жизнь кончилась. Пустой зал - деталь, внесенная, возможно, бессознательно и уж наверняка бессознательно неоднократно повторенная в рисунках, - производит гнетущее впечатление. Когда Лотрек показал Таде Натансону свои рисунки, тот принялся не умолкая говорить, чтобы скрыть от художника ужас, охвативший его при созерцании этих картин мертвого мира. "Увидим ли мы прежнего Лотрека?" - грустно спрашивал себя Таде Натансон 2.

1 Двадцать два рисунка из серии "Цирк" были изданы отдельным альбомом Манзи-Жуаян в 1905 г. Остальные семнадцать выпущены в 1931 г. издательством "Франс". В 1952 г. издательство "Ливр" выпустило альбом, в который вошли все рисунки.

2 Некоторые объясняли это навязчивое стремление художника рисовать пустой зал тем, что он ходил со своим надзирателем в цирк Молье на улице Бенувиль, поблизости от замка Сен-Жам, на репетиции. Но эта гипотеза ничем не обоснована, так как в 1899 г. этот цирк не дал в Париже ни одного представления и его художественный руководитель находился тогда за границей.

Нельзя сказать, что в этих рисунках есть что-то бредовое, но куда девались лотрековская легкость, его полная свобода? Дело не в искажениях пропорций, не в некоторых неточностях. Тягостно и страшно другое - это вымученные рисунки. В них нет полета, нет той волшебной искорки, которая ему была присуща. В них не чувствуется гениальности, вернее, они отражают ее другую, темную сторону, словно художник перешел ту грань, которая отделяет гения от безумца. Истинно великое произведение - это танец над пропастью, а в рисунках Лотрека есть что-то надуманное, они выполнены слишком старательно и в то же время с каким-то надрывом, словно в состоянии трагического смятения.

Белая горячка сделала Лотрека другим человеком. Сможет ли он после стольких недель, проведенных в больнице для умалишенных, после пребывания в палате для буйных, преодолеть себя?

Навещала его и Мизия. Для Лотрека она была "ласточкой", "голубкой с Ноева ковчега", предвестницей свободы, о которой он так мечтал. Неужели он не заслужил эту свободу своими рисунками, теми пятьюдесятью произведениями, которые он сделал после своего выздоровления? Он не давал матери покоя, умоляя ее поговорить с врачами. Графиня Адель, которая всегда была мягка с сыном и еще, возможно, упрекала себя в том, что она - виновница его горя, в конце концов уступила ему. По ее просьбе 17 мая состоялся новый консилиум в составе врачей Дюпре, Сегло и Семеленя. Они констатировали в своем заключении, что у художника сохранилось "легкое дрожание рук" и "некоторое расстройство памяти", но тем не менее сочли возможным выписать его из психиатрической больницы. Однако было добавлено: "...ввиду амнезии, изменчивости характера, слабоволия необходимо во время пребывания мсье Анри де Тулуз-Лотрека вне лечебного учреждения обеспечить постоянное наблюдение за ним,как физическое, так и нравственное, чтобы не давать ему возможности вернуться к прежнему образу жизни и тем самым обречь себя на рецидив, который будет опаснее первых припадков". Через два дня Лотрек покинул замок Сен-Жам.

II

ПРОВОЖАТЫЙ И ПАЛКА

Увы! Бедный Йорик...

Я знал его, Горацио.

Это был бесконечно остроумный

юноша, обаятельный фантазер.

Шекспир. "Гамлет"

"Мой провожатый - разорившийся светский человек..." - шептал Лотрек на ухо друзьям, представив мсье Вио, на попечение которого графиня Адель решила отдать сына, чтобы оградить его от возврата к прежнему.

Поль Вио, дальний родственник Лотрека, был родом из Бордо. Этот приветливый, тактичный человек по многим соображениям идеально подходил для той деликатной, трудной роли, которую он должен был выполнять. Судьба его сложилась так, что у него не было ни семьи, ни службы, поэтому он имел все возможности полностью посвятить себя Лотреку. Он мог бы отнестись к своим обязанностям просто как к выгодному делу, но он выполнял их с душой, любил Лотрека и понимал его. Чуткий, скромный человек с ровным характером и неизменно хорошим настроением, Вио делал свое дело незаметно и неназойливо. И, наконец, главное его достоинство заключалось в том, что он был трезвенником - из-за больного желудка он не мог пить.

Лотрек с таким ужасом вспоминал о своем пребывании на Мадридской улице, что не стал возражать против опеки. В глубине души его жил постоянный страх: вдруг когда-нибудь снова с ним случится такое, что он перестанет быть самим собой. На этот раз его талант помог ему выбраться из мрака безумия. Он на свободе. Но спасет ли он его в следующий раз?

Лотрек вкушал радость свободной жизни, жаждал поскорее поправиться. Вио вел себя очень тактично, создавая иллюзию, что Лотрек предоставлен самому себе, и Лотрек охотно играл в эту игру. Он покорно принимал опеку Вио. Но даже не будь Вио, он все равно не пил бы. Сейчас у него было одно желание - чувствовать себя здоровым, бодрым, иметь ясный ум и точную, острую память. Сейчас в нем сильнее всего был инстинкт самосохранения.

В Париже Лотрек оставался недолго. После ужина у Дио, где он, к великой его радости, сидел рядом с Дега ("Вы мне вернули сына", - сказала на следующий день графиня Адель мадемуазель Дио), и званого вечера в мастерской на авеню Фрошо, когда собрались его лучшие друзья, которые чувствовали себя "несколько стесненно", Лотрек вместе со своим провожатым отбыл в Лe Кротуа.

Свежий морской воздух, прогулки на яхте и рыбалка укрепили его здоровье. В начале июля он поехал в Гавр, намереваясь оттуда по своему обыкновению отплыть в Бордо.