Сергей Сергеев-Ценский - Севастопольская страда (Часть 3) Страница 62

- Так-с... Не в состоянии-с... Допустим-с, - подтвердил Нахимов и поднял вопросительно брови; к таким выражениям, как "защищаться будем не в состоянии", он уже привык и против них не спорил: это был просто сухопутный язык.

- Но у нас была уже перед глазами та же самая картина, - поднял палец Тотлебен, - когда на бастион нумер четвертый велась атака французами. Мы ее остановили тогда чем же? Устройством двух батарей вправо и влево от бастиона. Тридцать орудий справа, тридцать слева дали такой перекрестный огонь, что противник придвинуться ближе, чем ему удалось до этого, уже не смог! Выдохся, потерял свою энергию, - вот что сделали эти батареи Швана, Никонова, Смагина... Это они спасли наше дело в том самом пункте... Противник вынужден был идти дальше минами. Хорошо, что же-с, мы выдвинули им навстречу контрмины... И вот бастион нумер четвертый стал для них очень опасен: как кидаться на него в лоб? Пришлось отставить!.. Теперь прямое наше дело защитить Малахов по той же самой системе, Павел Стефанович.

- Сколько же надо будет всего-с орудий больших калибров? - коротко спросил Нахимов.

- Больших? Шестьдесят, - так же коротко ответил Тотлебен.

- Гм... Шестьдесят? - очень удивился Нахимов. - Где же можно поставить на Малахове еще шестьдесят-с?

- Не на одном Малахове, нет! Этто, этто было бы уж слишком! улыбнулся Тотлебен и взял свою записную книжку. - Малахов - в центре; справа и слева - третьего и второго нумера бастионы и промежуточные между ними линии... Вот этот весь участок и требует безотлагательного усиления огня на шестьдесят орудий больших калибров.

- Вполне допустимо-с, - согласился Нахимов.

- Но этими только мерами мы не достигнем того же, чего достигнуть нам удалось на нумере четвертом, а именно: перекрестного огня!.. Перекрестный же огонь этто... в нем нуждается бывший наш Камчатский люнет, как... пьяница в чарке водки. Именно около него скопились большие силы французов для штурма, - вот, стало быть, ему-то именно и нужна острастка большая. А для этой цели на Корабельной - на ретраншементе - надобно устроить батареи на тридцать орудий, а также, само собой разумеется, и справа от Малахова, позади оборонительной линии, вот в этом месте, я думаю, Павел Стефанович, - он протянул Нахимову свою записную книжку с собственноручно набросанным небольшим планом, - вот, где от бастиона нумер третий отлогость спускается в Докову балку, тут можно установить батареи тоже, в общей сложности на тридцать орудий.

- Это значит что же-с? Еще, выходит, шестьдесят большого калибра? заморгал голубыми глазами Нахимов. - Откуда же мы можем взять столько-с?

- В крайнем случае придется снять кое-что с бастионов Городской стороны, а Корабельную укрепить: она находится под прямым ударом. Этто есть несомненно! И немедленно же надо переходить к контрминной системе, как на бастионе нумер четвертый... Она понадобится не вот сейчас, но много требует времени для своего устройства... А теперь разрешите мне лечь, Павел Стефанович!

- Голубчик! - так и кинулся к нему Нахимов, сам подкладывая ему под голову подушку. - Вы так увлекательно говорили все это, что я забыл-с, совершенно у меня из ума вон вышло, что вы ранены-с! Вот как бывает-с! Отдыхайте, отдыхайте-с! А я все, что вы мне говорили-с, доложу сегодня же графу. Так что вы уж не трудитесь, Эдуард Иванович, докладывать ему, если он сам к вам заедет. Доложу, что требуется сто двадцать большого калибра для защиты Малахова-с. Профессор Гюббенет был у вас? Нет еще? Ну, хорошо-с, я за ним пошлю сейчас своего адъютанта!

- Оччень вам благодарен, Павел Стефанович, но ведь Гюббенет сейчас занят по горло, - столько раненых за те два дня, что едва ли он не нужнее есть там, чем у меня. Я, слава богу, ничего себя чувствую, перевязан... Я хотел бы еще дополнить двумя словами, что уже доложил вам, насчет защиты Малахова... Тут наши условия есть превосходны сравнительно с бастионом нумер четвертый. Там справа, как вам хорошо известно этто, - Городской овраг, слева - Сарандинакина балка, - там были очень мы стеснены в установке батарей, а здесь зато, здесь места вполне довольно, притом же еще одно я хотел бы сказать: левофланговые батареи Малахова кургана фланкировать будут его с гораздо более близкого расстояния, чем батарея Смагина фланкирует бастион нумер четвертый...

- Прекрасно-с! Очень хорошо-с!.. Сто двадцать орудий большого калибра... Тридцать и тридцать - с фронта, тридцать и тридцать - в тылу для перекрестного огня на Камчатке-с. Есть!.. А что касается Гюббенета, то я сегодня буду сам в госпитале и попрошу его к вам...

- Если он свободен, только в эттом случае, Павел Стефанович!

- Полагаю, что сегодня ему уже легче-с... А вас, Эдуард Иваныч, он осмотреть должен сегодня же... За отъездом Пирогова он остался у нас единственный-с, кому можно доверить ваше здоровье-с, так как вы у нас тоже единственный!

III

Гюббенет действительно был в это время очень занят. До двухсот операций пришлось сделать ему самому за четыре дня июня, с пятого по восьмое включительно, но гораздо больше раненых прошло через руки его помощников - врачей, частью приехавших с ним из Киева, частью перешедших к нему от Пирогова, наконец иностранцев - американцев, немцев и других.

Кровь в операционной буквально лилась ручьями, ее едва успевали подтирать служителя-солдаты. Столы не бывали свободными ни одной минуты: снимая одного тяжело раненного, клали другого.

Перевязочная палата занимала тут почти целый барак и была переполнена, и если перемирие окончилось там, между рядами укреплений и батарей, здесь оно продолжалось.

Сюда, на особом боте, доставлены были раненые французы, оставшиеся на батарее Жерве и в домишках на Корабельной, а также приползшие ночью с седьмого на восьмое число на позиции русских. Их было больше ста человек; между ними были и алжирские стрелки-арабы.

Их располагали в перевязочной там, где находилось хоть какое-нибудь место, и, едва улегшись, на тюфяки ли, или просто на пол, они начинали кричать: "De l'eau! De l'eau!"*

_______________

* Воды! Воды! (фр.)

Сестры посылали к ним служителей с ведрами воды и кружками.

Напившись и несколько придя в себя, французы поднимали между собою споры, и французская речь раздавалась в разных концах палаты наряду с русской.

Иные из тяжело раненных русских ли, французских ли солдат, которых врачи признавали безнадежными, отправлялись на носилках в здешний "Гущин дом" - особое отделение для умирающих.

В этот день здесь умерло человек двадцать русских и французов; в этот же день умирал тут иеромонах Иоанникий, огромное тело которого стало добычей гангрены. Если перед ампутацией ноги он сказал Пирогову: "Ну что ж, божья воля" - и в этом ответе сквозило как будто смирение, то, обреченный на смерть, он сделался буен, как был под хлороформенной марлей на операционном столе в Дворянском собрании.

Он то громогласно проклинал архимандрита Фотия, поддавшись увещаниям которого поступил он в монастырь и тем испортил свою жизнь, то начинал вдруг петь грустным, но все еще сильным голосом: "Пло-ти-ю усну-ув, я-я-яко ме-ертв..."

Провалившиеся глаза его стали очень велики, но мутны, иногда же непримиримо злобны ко всем здоровым около него как сестрам, так и служителям; длинные волосы его спутались и свалялись, борода скомкалась: он сделался страшен.

Умер он в ночь на девятое июня. Когда богомольный граф Сакен, просматривая списки умерших от ран, нашел в них его имя, он собственноручно написал против него в особой графе: "Учинить розыск родных на предмет назначения им пенсии".

Схоронили его в приличном черном гробу и с почетом.

К этому времени на Северной стороне открылось уже несколько заведений гробовых дел мастеров, умудрявшихся откуда-то добывать доски; материя же для обивки гробов продавалась в довольно многочисленных лавках красного товара, перекочевавших сюда из города.

Эти лавки, правда, не имели вида городских лавок: это были или балаганы, как на ярмарках, или просто палатки, но зато они выстроились правильными рядами, - лавка к лавке. Торговали в них большей частью караимы и торговали бойко, как и лавчонки посудные, хлебные, квасные и прочие.

Бойчее же всех шли дела рестораторов, которые тоже выстроили в ряд свои вместительные палатки. Эти палатки посещали теперь, после штурма, офицеры, приезжавшие немного повеселиться из города, с бастионов. Нужно же было оглядеться хоть сколько-нибудь, встряхнуться, промочить горло после того, как удалось так блистательно отстоять Севастополь.

Рядом, на Братском кладбище, арестанты без устали рыли обширные братские могилы, которые без устали же заполнялись все новыми и новыми "положившими живот свой на брани", но живые в гостеприимных палатках, в которых помещался и буфет с большим выбором вин, водок, закусок, и дюжина столиков для посетителей, и даже скрытая за буфетом кухня, пили, ели, сыпали остротами, весело хохотали...