Александр Боханов - Правда о Григории Распутине Страница 63

«Если Джунковский с Тобой (Царь находился в Ставке. — А. Б.), призови его к Себе, скажи ему, что Ты знаешь (не называя имен), что он показывал по городу эту бумагу и что Ты ему приказываешь разорвать ее и не сметь говорить о Григории. Так как он это делает, он поступает как изменник, а не как верноподданный, который должен защищать друга своего Государя, как это делается во всякой другой стране».

Чистая душа! Она думала, что какими-то «беседами» можно пробудить в таких людях, как Джунковский, чувство долга, которое те давно утеряли.

Документы не сохранили свидетельств, имел ли Монарх объяснение со Своим подданным. Скорее всего, такой нравоучительной беседы не было. Император Николай II подобного рода занятий терпеть не мог, прекрасно понимая, что нельзя взрослых людей учить кодексу монархизма. Долг ведь нельзя объяснить, его человек обязан чувствовать сердцем, это ведь фактически синоним понятия чести, а если у людей ее нет, то уже и не будет.

Стало бы вполне оправданным и заслуженным, если бы Царь с позором выгнал со службы этого «верноподданного» сразу же после доклада Саблина. Но Самодержец был слишком чистосердечным человеком, Ему были просто неведомы темные глубины человеческой подлости, эта, так сказать, нравственная сторона дела.

Другая же состояла в том, что, выгнав одного, надо было призвать другого. А где его найти? Людей крепких монархических убеждений становилось все меньше и меньше. Эту горькую реальность Царь в полной мере осознавал. В результате Джунковский должности свои сохранял еще более двух месяцев. Он «вылетел со свистом» со своих постов лишь тогда, когда сомнений в его непристойном и злонамеренном поведении у Царя уже не осталось.

Потерпев поражение в глазах Императора, генерал одновременно обрел популярность в столичных салонах, его чествовали как героя. Особенно в этот период его славословила влиятельная клика, группировавшаяся вокруг Великого князя Николая Николаевича. Когда летом 1914 года началась мировая война, этот двоюродный дядя Царя был назначен на пост Верховного главнокомандующего, который он и занимал до августа 1915 года. Затем его сменил Николай II.

Получив пост главнокомандующего, Николай Николаевич вошел в «фавор», став по влиянию и значимости вторым человеком в Империи. Его верный, неразлучный альтер эго, младший брат Петр Николаевич, тоже вознесся. Но самое главное: получили огромное влияние их жены, две «черные женщины», черногорские принцессы Милица и Анастасия (Стана), которые когда-то открыли Распутина, ввели его в Царский дворец. Эти твердохарактерные дамы без труда и прочно подчинили своему влиянию своих великорослых, но довольно бесхребетных мужей.

Черногорки, как уже упоминалось, примерно с 1910 года находились в числе первых и самых непримиримых врагов Царицы и Распутина. Естественно, что на этой позиции «непоколебимо» с того же времени стояли «Николаша» и «Петюша». Николай Николаевич, прекрасно зная, что Распутин бывает в Царском доме, не стесняясь, публично называл того «мерзавцем», «проходимцем», «хлыстом».

Наверное, в силу своего кругозора он просто был не в состоянии понять, что такие оценки дискредитируют не столько Распутина, которого когда-то он сам чуть ли не боготворил, но в первую очередь Семью Монарха. Его же жена-интриганка, «ненаглядная Стана», тоже могла мало что понять.

Но вот супруга «Петюши» Великая княгиня Милица Николаевна, при которой Стана исполняла лишь партию «второго голоса», понимала всё значительно лучше. По сути дела, именно «глубокая интеллектуалка» Милица (доктор алхимии!) и являлась мозговым центром всего этого «черного кружка». Грозный с виду главнокомандующий Николай Николаевич озвучивал в обществе то, что подавала ему Стана с «кухни» Милицы.

Последнюю же просто сжигала ненависть к Царице, которая, мало того, что перестала слушать ее советы и даже отлучила их от Дома, но и «вредит» ее маленькой родине, любимой Черногории, настраивая «мягкотелого» Государя Николая II против их отца-правителя. Оставим в стороне суть вопроса об отношениях России и Черногории, которой Царская Империя помогала чуть ли не двести лет. Ничего в этой политике не изменилось и при последнем Самодержце. Интересен в данном случае не «изгиб мировоззрения» пресловутых «чёрных женщин», а тот факт, что Джунковский и его компромат оказались очень желанными в этой компании.

Черногорки принимали Джунковского, всегда были с ним любезны и «откровенны». Именно они поведали генералу грустную историю своего знакомства, а затем «полного разрыва» с Григорием Распутиным. В изложении Джунковского это случилось потому, что Григорий Распутин «распоясался и стал поносить покойного отца Иоанна Кронштадтского, которого они почитали как святого». Это же надо такое сочинить! Нет нужды опровергать злонамеренную ложь. Григорий Распутин неизменно и всегда высоко чтил отца Иоанна.

Да и вообще, он никого «не поносил». Распутину была неведома злобная непримиримость, приобретавшая у таких людей, как Джунковский, характер истерии. Как справедливо свидетельством перед ЧСК министр внутренних дел А. Д. Протопопов, Григорий Распутин «зло не говорил про людей». Он мог не любить какого-то человека, но он не умел ненавидеть…

Свои «конфиденциальные сведения» шеф корпуса жандармов регулярно поставлял ко двору Николая Николаевича, которому некоторые салонные «пифии» предсказывали роль «спасителя Отечества». Нетрудно догадаться, что влиятельного «спасителя» окружала многочисленная пёстрая толпа прихлебателей, приспешников, клевретов, которая и распространяла по всем краям и весям «взгляды» и «мысли» своего кумира. Хозяин же «николаевского двора» испытывал к «поставщику низкопробного товара» в лице Джунковского, как прилюдно заявлял, «давнюю, искреннюю симпатию».

При наличии такой мощной защиты, как симпатия главнокомандующего Великого князя Николая Николаевича, Джунковский чувствовал себя уверенно. После бесславного провала «ресторанной истории» он не только не прекратил фабрикацию инсинуаций, но и продолжал «шить дело» на Распутина, надеясь таким путем в очередной раз опорочить Царя и Царицу.

Проиграв в глазах Царя, Джунковский выиграл во мнении многих, обретя ореол «честного борца» и «страдальца». Восторг публики воодушевлял на новые «подвиги». После окончания разработки «оргии в ресторане» с подачи Джунковского на свет появилась новая история: о «пьяном дебоше на пароходе».

Сюжет, как обычно, был незатейливый; богатством фантазии мастера черного пиара явно не отличались. Но он удачно вписывался в общий контекст разухабистого образа Григория Распутина, который к тому времени прочно запечатлевался в сознании публики «с хорошей генеалогией». Его подробно изложил в своих воспоминаниях будущий «советский служащий» В. Ф. Джунковский. Суть дела вкратце такова.

В начале августа 1915 года Джунковский получил донесение, что Распутин, проходивший в полицейских сводках под кличкой «Тёмный», ехал на пароходе «Товар-пар» из Тюмени в Покровское. Как нетрудно предположить, он был «пьян». На палубе он встретил группу солдат, которых «заставил петь песни». Затем он дал им денег, повел в ресторан, но туда их не пустили.

Тогда «Темный» устроил скандал, оскорблял присутствующих, а с ехавшим тюменским купцом Михалевым чуть не вступил в драку. Потом он ушел к себе в каюту и там «свалился на пол и лежал на полу до самого села Покровского» и в таком виде «омочился».

Картина безотрадная. Какое мнение могло сложиться у любого мало-мальски пристойного человека при таком описании. Только отвращение. Надо полагать, на создание такого «общественного мнения» и рассчитывали инсинуатор Джунковский и некоторые его послушные подчиненные.

В основе этой тенденциозно изложенной истории лежали некие реальные факты. Во-первых, Распутин действительно ехал на пароходе; во-вторых, он действительно общался с солдатами и хотел их накормить за свой счёт, но их не пустили в ресторан. Тогда он купил еду в буфете и передал ее солдатам, а после их трапезы они на самом деле вместе пели песни. И все. Остальные «детали» и «факты» — плод воображения полицейского чиновника.

Чтобы не утомлять описанием «подробностей» сего события и его детальным опровержением, ограничимся лишь главным. Никакого «дебоша» не было и в помине, никакого купца Михалева обнаружить никому не удалось. И самое важное: Распутин не был пьяным.

Джунковский намеревался состряпать новую «записку» и включить в нее все «имевшиеся в наличии факты», в число коих, помимо вышеуказанного, входили и другие, столь же «надежные»: о том, что Распутин якобы пел разговоры о необходимости заключения сепаратного мира, о том, что Распутин всем повествует о будущих с его подачи отставках и назначениях министров, о том, что он рассказывает «в оскорбительном тоне» о встречах с «Августейшими Особами».