Василий Ключевский - Полный курс русской истории: в одной книге Страница 63

По неписаному московскому правилу княжеское происхождение, пусть даже из захудалого уже рода, значило больше, чем происхождение от верного и талантливого боярина, недаром проедавшего свой хлеб, но не имевшего княжеского титула. В Москве же собралось столько князей, княжьих бояр и бояр великого князя, теперь царя, сколько их прежде было по всей стране. И все они жаждали не столько служить, сколько получить заслуженные и незаслуженные привилегии и пожалования. При таком раскладе мира между ними быть не могло. Князья, ставшие боярами, считали, что, и сменив статус, прежде всего, должны отличаться от бояр, которые продвинулись благодаря служебным качествам. Само собой, бояре, предки которых не щадили своей жизни для великих князей, думали иначе. Им казалось, что достоинства заключены в способностях, а не в происхождении. Победили князья, происхождение оказалось важнее. Но и князья тоже оказались с неравными шансами победить: потомки прежних великих князей стали выше, потомки бывших удельных – ниже. Мелкие удельные князья, которые служили старшим, оказались в странном положении: при всем своем княжеском происхождении они стояли ниже бояр московских, служивших великому князю. Для средневекового человека все было несложно: высшее место в обществе предназначено тому князю, чей стол ценился больше, а из бояр высшее место отдавалось тому, чьи предки служили при князе с «высоким» столом. По этому иерархическому распорядку «потомок великих князей становился выше потомка удельных, владетельный потомок удельного князя – выше простого боярина, московский великокняжеский боярин – выше служилого князя и боярина удельного».

Московское боярство делилось по разрядам, то есть по значимости.

«Первый разряд, – говорит Ключевский в „Боярской Думе“, – который тонким слоем лег на поверхности московского боярства, составили высшие служилые князья, предки которых приехали в Москву из Литвы или с великокняжеских русских столов: таковы были потомки литовского князя Юрия Патрикеевича, также князья Мстиславские, Вельские, Пенковы, старшие Ростовские, Шуйские и другие; из простого московского боярства одни Кошкины с некоторым успехом держались среди этой высшей знати. Затем следуют князья, предки которых до подчинения Москве владели значительными уделами в бывших княжествах Тверском, Ярославском и других, князья Микулинские, Воротынские, Курбские, старшие Оболенские; к ним присоединилось и все первостепенное нетитулованное боярство Москвы, Воронцовы, Давыдовы, Челяднины и другие. В состав третьего разряда вместе со второстепенным московским боярством, с Колычовыми, Сабуровыми, Салтыковыми, вошли потомки мелких князей удельных или оставшихся без уделов еще прежде, чем их бывшие отчины были присоединены к Москве, князья Ушатые, Палецкие, Мезецкие, Сицкие, Прозоровские и многие другие. Этот иерархический распорядок был основан на происхождении, мало поддавался действию личных заслуг, как и действию произвола московских государей, и делал большие успехи в стремлении стать наследственным».

Вот и получалось, что какой-нибудь потомок удельных князей оказывался теперь в Москве, получал назначение в свой собственный удел и продолжал вести дела так, как и вел бы их без всякой Москвы, только теперь он считал, что руководит землей по повелению царя.

«Известны случаи, – поясняет Ключевский, – когда бывший владетельный князь продолжал править своим княжеством в качестве наместника московского государя. Все это помогло новым, титулованным московским боярам, потомкам князей великих удельных, усвоить взгляд на себя, какого не имели старые, нетитулованные московские бояре. Последние были вольными и перехожими слугами князя по договору; первые стали видеть в себе властных правителей земли государства по происхождению. Руководя всем в объединенной Северной Руси, потомки бывших великих и удельных князей и в Москве продолжали смотреть на себя как на таких же хозяев Русской земли, какими были их владетельные предки; только предки, рассеянные по уделам, правили Русской землей по частям и поодиночке, а потомки, собравшись в Москве, стали править всей землей и все вместе». А их прежняя, наследная от отцов власть, превратилась «из одиночной, личной и местной в собирательную, сословную и всеземскую».

Местничество

И все бы хорошо, если бы своим происхождением московские бояре тешились, так сказать, на досуге. Но они желали получать должности не в соответствии с личными способностями, а благодаря своему происхождению. В такой ситуации выбиться в люди и достичь успехов при дворе московского царя могли только те, чьи предки имели большую знатность. Простой служилый человек на высокую должность никак не попадал. Такой порядок распределения должностей получил название местничества. Само слово пошло, очевидно, из обычая во время застолий занимать свое место за столом согласно родословию или, как говорилось, по отечеству, то есть по родословцу и разряду. Чем выше было родословие и разряд, тем ближе к царю сидел боярин. Неименитые бояре теснились где-то в самом конце такого стола. Отношение к ним было соответствующее. Но за царским столом – одно дело. В жизни было гораздо хуже. Ключевский показывает это на примере построения тогдашней армии.

«Московская армия, – пишет он, – большая или малая, ходила в поход обыкновенно пятью полками или отрядами. Это были большой полк, правая рука, передовой и сторожевой полки, т. е. авангард и арьергард, и левая рука. Каждый полк имел одного или нескольких воевод, смотря по численному составу полка, по числу сотен, рот в нем. Эти воеводы назывались большими или первыми, другими или вторыми, третьими и т. д. Должности этих воевод по старшинству следовали в таком порядке: первое место принадлежало первому воеводе большого полка, второе – первому воеводе правой руки, третье – первым воеводам передового и сторожевого полков, которые были ровни, четвертое – первому воеводе левой руки, пятое – второму воеводе большого полка, шестое – второму воеводе правой руки и т. д. Если из двух родственников, назначенных воеводами в одной армии, старший по генеалогии, по отечеству, был двумя местами выше младшего, то при назначении старшего первым воеводой большого полка младшего надобно было назначить первым воеводой сторожевого либо передового полка, не выше и не ниже. Если его назначали местом выше, большим воеводой правой руки, старший родич бил челом, что такое повышение младшего родича грозит ему, челобитчику, „потерькой“ чести, отечества, что все, свои и чужие, считавшиеся ему ровнями, станут его „утягивать^, понижать, считать себя выше его на одно место, так как он стоял рядом, одним местом выше человека, который ниже их двумя местами. Если младшего назначали ниже, большим воеводой левой руки, он бил челом о бесчестии, говоря, что ему так служить со своим родичем „не вместно“, что он „потеряет“, а родич „найдет“ перед ним, выиграет одно место». Словом, эти местнические отношения был просто какой-то кошмар. Но простой местнический счет, о котором мы только что говорили, распространялся только на одну фамилию, а когда речь заходила о назначении на должности претендентов из разных фамилий, то, прежде чем такое назначение совершить, предстояло долго сидеть с родословными книгами, пытаясь сообразить, имеет ли право назначенный руководить своим подчиненным или напротив – подчиненный должен занимать место начальника. Споров из-за «неправильных» назначений была масса, и много времени уходило не на дела, а на правильное расположение по должностям, чтобы никто не оказался неправо возвышен или неправо унижен. В 1550 году из-за невозможности разрешить такие местнические споры в армии пришлось привлечь даже митрополита, часть должностей была объявлена «без мест», то есть назначения на эти должности стали проводить без местнического счета. Доходило до смешного: иногда «одно и то же лицо в походах последовательно занимало полковые воеводские должности все в порядке понижения – это не было понижением лица по службе, а зависело от его местнического отношения к товарищам, воеводам других полков»!

Попробуйте на минуту перенесите такие служебные отношения в наше время, и вам просто захочется удавиться.

Царям, хотя они и проявляли тут усилия, побороть местничество не удавалось. Но и не в нем только было дело. Может быть, несмотря на переход на службу к московскому царю, бояре чувствовали собственную обойденность – ведь многие из них были ничуть не хуже по роду, чем Даниловичи. Напротив – иные были и лучше. Многие бояре с печалью озирали прошлое предков, когда они были настоящими владельцами своих земель, а не теми московскими назначенцами, коими их сделала новая власть. К тому же цари смотрели на своих бояр как на слуг, а это не могло понравиться. Если они дрались из-за места за столом, то каково было испытывать унижения от какого-то Даниловича, ставшего царем? Но деваться было некуда – приходилось терпеть.