Неизвестен Автор - Красный террор в годы гражданской войны Страница 65

В дальнейшем репатриация носила до весны 1922 года уже отдельный и случайный характер, причем реэмигранты, прибывающие маленькими группами, либо имели возможность перед своим отъездом в советскую Россию заручиться тем или иным документом от представителей советской власти, либо, действительно, не имея за собой никаких грехов перед советской властью, рассчитывали на благополучное возвращение домой. Последняя надежда обыкновенно не оправдывалась, как можно судить хотя бы по данным прилагаемых выдержек из частных писем.

Весной 1922 года в Болгарии начались гонения на русских и одновременно усиленная агитация за возвращение на родину. В результате сложившейся для русских мучительной обстановки вновь начались попытки организованного возвращения эмигрантов на родину. Отправлялись партиями иногда численностью от 100 до 200 человек, частью в Одессу, а частью в Новороссийск. Обычно небольшими группами. Например, в мае месяце с[его] г[ода] партия казаков в 180 человек отправилась из Варны в Новороссийск. Партия эта была посажена в карантин и тотчас же ограблена до нитки, офицеры были отделены и в тот же день расстреляны. В числе расстрелянных были: Войска Донского Войсковой старшина Баранов, хорунжий Зорин, сотник Фомин, подъесаул Ковалев и др. Оставшиеся казаки были постепенно отправлены по своим станицам в распоряжение местных особых отделов для производства детального расследования об их службе в Белых армиях.

Частные письма, полученные простыми казаками из своих станиц, рисуют вполне определенную картину того, что ожидает возвратившихся на родину, даже таких казалось бы маленьких людей, как рядовой казак. Что же ожидает офицера, чиновника или просто интеллигентного человека -- это не подлежит никакому сомнению: в лучшем случае -- заключение в концентрационный лагерь в качестве заложника, подлежащего расстрелу при первом удобном случае.

В приложениях к настоящей справке даны копии выдержек из писем из советской России, адресованных в огромном большинстве простым солдатам и казакам. В этих письмах дается категорический совет: в настоящее время возвращаться в Россию эмигрантам нельзя, так как их ожидает расстрел или смерть в тюрьме.

Наша мамаша много пострадала -- четыре месяца сидела в тюрьме, а дяди Ивана, дяди Симеона совсем нет. Были вместе с мамашей, сейчас их нет... Ты нам пишешь, что будешь домой. Ну, смотря какое будет у Вас настроение. Если вы услышите какие слухи, что будет иное распоряжение и подходящая жизнь, а если так, как сейчас у нас живется, то лучше сидите на месте, потому, что таких людей здесь не желают... А может можно приехать к тебе, то пиши -- я приеду к тебе с сыночком Мишей... (Усть-Лабинская, 29 июня 1922 г.)

Ты пишешь, чтоб тебе 2 или 3 ответа написали. Это для нас очень тяжело. Если одно письмо -- 250 000, то где же столько денег взять на три письма. Возьми на арифметику -- сколько будет денег... Теперь хлеб у нас порос травой... А сейчас есть нечего. Все меняют на хлеб что угодно, прямо на дурняка: за 2 фунта муки 1 одеяло; 10 фунтов -- шубка, 20 пудов -- 1 пара быков, ну прямо задурна берут; у кого хлеб есть, у того все есть, что хочешь... У нас, начиная от станицы Казанской, на восход все станицы совсем голодные. В нашей станице пока еще песенки кричат, а там уже разговаривать не могут. Ты пишешь, что хотя страдаем, а чести не теряем... Коньячек выпивать дюже не надо... Если думаешь домой, то кто от Вас приезжает, то яко наг, яко благ, чисто и остаются. Так, что дюже не рискуй по одному ехать. Ты пишешь деньги не жалейте -- да их нету... Хозяйство 1 конь, 2 коровы, 7 овец, была одна свинья, ну дак съели проклятые; 3 курицы, 2 цесарки, а нас 9 душ.

Приезжай домой, да не сам, а с армией, кроме никак нельзя, а без армии не езди и живи там, а то дома идет ты сам знаешь, что. Смотри в оба, домой не езди, не езди. Идут люди в другой мир. Догадайся, как когда-то на станции перешли в другой мир 34 человека... Живи там до времени своего... Затем дорогие станичники и все дорогие кубанцы, держись, не езжайте никуда, бо приедете с одними ухами. Кто може знает ветеринарного фельдшера Кондрата Яковлевича Андреева. Он прибыл домой в одной исподней рубашке, без сподников, а за верхнюю одежду и говорить нечего... и... (Тифлисская, 3 мая 1922 г.)

Дорогой братец. Если имеешь кусок хлеба, то живи там. Я начальник дивизии, получаю 15 миллионов рублей денег и не могу прожить. Пуд муки стоит 14 миллионов... Сейчас здорово волнуются солдаты и крестьяне. Говорят: обещали много всего, но ничего не дали. (Станица Лабинская 1922 г.)

Моя жизнь плохая. Сейчас у нас сильный голод... Кабы пришлось встретиться, то не узнал бы меня. Я здорова, но сил нет. Весь народ, как больной, не евши. Кто из казаков пришел, те все каются, но я буду просить тебя, старайся придти домой, хотя будем умирать вместе. Хлеба очень плохие, но в некоторых местах высек град, помешал с грязью. Ты пишешь, где Кузьма. Положил свою голову в гор. Краснодаре. Когда вы ушли, а он воротился и жил в стану, а кто-то доказал... (Отрадная, б июня 1922 г.)

Ты писал за дядю Василия и братца Михаила -- их уже нет, убиты в 1921 году, и Дмитрий С. тоже убит в 1921 году. Потом, ты спрашиваешь, как мы живем и питаемся. Живем очень плохо, страдаем голодом. Едим сурепу, макуху и кочаны из кукурузы. Уже у нас нет ни одной коровы -- проели. У нас пуд муки стоит 15 миллионов рублей, так что у нас деньги до того поднялись вверх, что уже спички коробочка стоит 50 тысяч рублей. А теперь, дорогой сынок, пришли нам с себя карточку. А относительно того, что ты спрашивал, чи ехать домой или нет, то мы советуем жить еще там... (Уманская, 6 мая 1922 г.)

Письма с Дона

Область сильно голодает, особенно северные округа. Сеять почти никто не собирался, так как семян нет: все было отобрано по продналогу172. Весной власти из одной станицы посылали казаков в другую, иной раз верст за сто, за получением семян, но обыкновенно прибывавшие туда не только никаких семян не находили, но встречали жителей, едущих за семенами чуть ли не в их станицу.

Скота почти не осталось. У тех казаков, что раньше имели по 30--40 голов, теперь едва ли осталось по паре. В прошлом году жители городов продавали или обменивали в станицах свои вещи на хлеб; теперь наблюдается явление обратное -- в Новочеркасск и Ростов везут станичники ранее173, чтобы на базарах купить хлеба.

Людоедство факт, установленный даже в Новочеркасске, где продавали котлеты из человеческого мяса. Наблюдаются кошмарные сцены убийства матерями своих детей, чтобы не видеть их мучений, а затем самоубийства. Сообщающий знает два факта, когда в одном случае мать отравила всю семью, а в другом -задушила двенадцатилетнего сына.

Свирепствуют эпидемии тифа, холеры и различных желудочных заболеваний. Смертность приняла громадные размеры, особенно это заметно на железнодорожных станциях, где в день умирают десятками. Покойники на кладбищах лежат в очередях, ожидая похорон, а привозимых из больниц, без гробов, сваливают в кучи, где они лежат по несколько суток.

Мука, привозимая из-за границы для голодающих, им не попадает, а идет на Красную армию и для коммунистов. Настроение подавленное. На восстание надежды нет никакой. Вначале ждали прихода Краснова174, теперь уже никого не ожидают. Удивление вызывает Западная Европа, до сих пор не могущая понять, что советская власть провалилась окончательно. Опасаются, что при приходе своих снова вспыхнет месть, а потому мечтают о каком-то третьем лице, которое установит порядок и справедливость, ибо с коммунистами расправится само местное население при падении власти (это учитывают евреи и массами бегут в Финляндию, Польшу, Западную Европу и Америку).

Отношение к интеллигенции стало хорошим. Начала распространяться подпольная литература, высмеивающая коммунистов, фельетоны Аверченко175, юмористические рассказы, частушки, высмеивающие власть, и проч[ее].

В станицах террор не уменьшился и до сих пор производятся публичные казни, для чего станичники собираются набатным звоном, с церковной паперти предъявляется данному лицу обвинение, наскоро устраивается инсценировка суда и приговоров и тут же приводится в исполнение. Особенно свирепствовал террор во время и после рейда Назарова176, который, кроме громадного вреда населению, ничего не принес, ибо, где только проходил хоть один назаровец, следом шла смерть и разрушение. За приют на ночь одного из назаровцев или даже за разговоры с ним старшие в доме расстреливались, дети выбрасывались на улицу, имущество конфисковывалось, а все постройки сжигались.

Всякое получаемое из-за границы письмо навлекает подозрение в установлении связи с белогвардейцами (и порой влечет за собою преследование). Вернувшиеся из-за границы исчезают через 3--4 дня бесследно, так как во всяком вернувшемся советская власть видит врага, таящего контрреволюционные замыслы. Амнистия -- это обман. По официальным заявлениям властей, их "последний враг -- это беженец за границей, ибо он мешает установить связь с Европой, а ей -- признать" их. Поэтому принимаются все меры к уничтожению эмиграции.