Гарун Тазиев - На вулканах Страница 65

Фронт потока застыл или по крайней мере казался застывшим на высоте 1850 м, чуть ниже того места, где была Каза-Кантоньера. Лавы перекрыли шоссе на участке в полкилометра и из гущи потока высотой в два человеческих роста доносился тот особый, не поддающийся описанию запах, который я забываю сразу, как только уезжаю отсюда, но который мгновенно погружает меня в привычно враждебную атмосферу, стоит мне вернуться в эти края. Это смесь угарного газа угольных печей моего детства, органических дистиллятов, серы и еще чего-то, что я часто ощущаю но совершенно не могу ни определить, ни описать. Да и как описать запах? Разве что сравнить его с каким-нибудь другим, более знакомым, но так же мало поддающимся описанию. Короче, это "что-то" я даже на знаю, органическое ли оно вещество или неорганическое пахнет так, как не пахнет ничто в мире.

Этот достаточно неприятный, навязчивый запах - аромат мест, где я чувствую себя как дома, аромат вулканического извержения. Как дома, потому что здесь я испытываю сложное и противоречивое чувство удовлетворения, к которому примешиваются и еле уловимое беспокойство, и какой-то неотвязный рефлекс отступить, бежать перед лицом грозящей опасности, и неизбежная усталость, всегда сопровождающая исследование вулканической деятельности. Как дома, потому что вслед за обонянием начинает работать слух и ухо улавливает шорох легчайших, переполненных пузырьками кусочков шлака и камешков струйками стекающих время от времени с крутого откоса лавового потока.

Чувствовать себя как дома в безусловно тревожной обстановке? Многим это покажется ненормальным, противоестественным. Да так оно наверно, и есть, если считать, что только ненормальным людям свойственно играть с огнем, рисковать, подвергать себя испытаниям, предпочитать отдыху напряжение всех сил и комфорту неудобства. Туристам, альпинистам, морякам, спелеологам и, конечно, спортсменам знакомо такое немного странное удовлетворение, без которого ни горы, ни море, ни подземный мир, ни стадион не притягивали бы к себе так сильно.

Это наслаждение, но не в первой а во второй степени, наслаждение, полученное так или иначе через страдание. Здесь можно вспомнить чудака, который колотил себя молотком по голове с единственной целью: насладиться теми редкими мгновениями, когда он ухитрялся не попасть. Но, сдается мне тем вулканологам, которым такое наслаждение неведомо, и уж тем более которым оно отвратительно, ни за что не проникнуть в тайну эруптивного феномена. Ведь чтобы познать явление надо приблизиться к нему вплотную. А оно дается только тем кого такие вещи не только не пугают, но, напротив, привлекают, и вот эти-то люди и становятся настоящими специалистами.

И еще одно удовольствие испытал я, в который раз за свою жизнь поднимаясь по некрутым склонам Этны. Справа от меня текла огненная река, слева тянулись снеговые поля - странный вулканический мир, где соседствуют жар и стужа! Опускались сумерки, и в них ярче светились ручейки раскаленной лавы, продолжавшие струиться сверху, хотя фронт уже погас.

Сумерки, и предрассветные и вечерние, самое лучшее время, чтобы смотреть на извержение. Именно в сумерках яснее всего видишь тончайшие оттенки цветов, без труда отличаешь червонное золото кипящей лавы от пурпурного или гранатового цвета угасающих, готовых застыть языков, улавливаешь все краски сразу - розовую, ярко-фиолетовую, лиловую, алую, среди которых вдруг пробиваются голубоватые или желтоватые прозрачные всполохи. На ярком солнце цвета теряются. В темноте они ослепляют, а все, что вокруг, тонет во мраке. В сумерках же ясно виден весь пейзаж от темных скал на переднем плане, вздутых жгутов на поверхности застывающего базальта, бликов огненной лавы на камне и до вершин, громоздящихся друг за другом на горизонте под лазурным небосводом.

Навстречу нам шел, спускаясь от кратеров, директор Катанийского международного института вулканологии Лилло Виллари. Вот кому любое восхождение нипочем! Он рассказал, что эруптивные жерла открылись вдоль трещины, пролегшей с севера на юг на высоте от 2500 до 2250 м, причем эта трещина прошла недалеко от инклинометра - прибора, который он сам, Виллари, установил здесь несколько лет назад для измерения вариаций уклона, то есть увеличения и уменьшения крутизны склона вулкана под действием перемещений подземной магмы. Прибор отметил, что перед извержением почва здесь вздулась, а сразу после начала она опала: инфляция была вызвана приливом расплавленных масс из глубин, а дефляция - их выходом на поверхность. На меня произвела большое впечатление безукоризненная научная честность Виллари: он прямо сказал, что следы инфляции, говорящие о предстоящем извержении, он обнаружил задним числом, проверяя показания прибора уже после дефляции и начала эруптивных явлений, и отнюдь не приписывал себе предсказание начала извержения в отличие от шарлатанов, приписывавших себе подобную заслугу якобы на основании наблюдений за температурами. Великолепный образец научной честности.

Лавы продвигались с немалой скоростью - около метра в секунду, но при этом на удивление спокойно, без малейшего взрыва или бурных выходов газов. Изредка от головной части трещины доносилось легкое всхрапывание да кое-где вырастали малюсенькие холмики-конусы высотой в метр, два или три. Опять мы столкнулись с парадоксальным изливанием лавы практически без выхода магматических газов. В действительности газы, конечно, выходили, но в чрезвычайно малом количестве не более 100-200 м3/с, в то время как при данной мощности лавового потока должны были бы прорываться тысячи кубометров. Так было, в частности, у Пунта-Лючии, где основной выход газов шел из северо-восточной бокки, 500 м выше и 1,5 км дальше, а второстепенные газовые выходы образовали, как и здесь, отдельные горнитосы в верхней части эруптивной трещины. Однако тут в отличие от Пунта-Лючии в вершинных кратерах ничего особенного не происходило, по крайней мере снизу не было видно.

Мне вспомнилось августовское извержение 1979 г., когда потоки лавы прорвались наружу только на отметке 1500 м в пределах Валле-дель-Бове, причем ни в точке выхода, ни в каком другом месте (в том числе и в крупных вершинных кратерах) газы не шли. Если на этот раз дело обстояло так же, то есть аналогичные проявления вызывались теми же причинами, значит, от верхних кратеров можно было ждать беды - там мог прогреметь сильный взрыв. У меня, однако, созрело иное объяснение: я считал, что все дело было в сильном южном ветре, который уносил султан вулкана за горизонт, скрывая его от глаз. По своему объему султан, очевидно, соответствовал количеству выходящих газов при данном расходе источников лавы, то есть, по моей оценке, от 10 до 20 м3/с, или от 30 до 70 тыс. м3/ч.

Я предложил Рено и Доминику взобраться на следующий день на вершину и проверить, что же происходит в главных кратерах. Я надеялся, что снег нас выдержит (мы прилетели без лыж) и мы найдем доказательства типично этнейского характера извержения: это значит, что, как и у Пунта-Лючии, из основных кратеров вулкана Вораджине, северо-восточной бокки, бокки Нуова или юго-западной бокки - сильным фонтаном бьет газ, в то время как лавы спокойно выходят на поверхность значительно ниже, иногда на расстоянии до нескольких километров.

Все это я уже излагал в шестой главе, но важность понимания данного процесса заставляет меня еще и еще раз возвращаться к нему. Я считаю, что описываемое явление объясняется поступлением магмы через радиальную трещину, а вовсе не наличием вертикального питающего канала цилиндрической формы, расположенного по оси вулкана, как принято считать. По этой трещине, раскрывающейся, кстати, под напором магмы, вверх ползет жидкая магменная стенка, вероятнее всего расширяющаяся ближе к оси вулкана, где трещины, пролегающие в различных направлениях, пересекаются и образуют более широкий проход для магмы. С другого конца стенка магмы сужается, так как здесь трещина кончается. В момент, когда жидкая стенка доходит до поверхности, начинается извержение.

Далее события могут развиваться двояко. Либо верхний гребень стенки одновременно (или почти одновременно) достигает наружной поверхности склона и сообщающегося с трещиной дна вершинного кратера, либо стенка доходит до поверхности склона, не успев достичь дна кратера. Последнее в свою очередь может объясняться двумя причинами: либо тем, что кратер плотно забит обломками, отколовшимися от его стенок, или "запечатан" лавой, оставшейся и затвердевшей при последнем извержении, либо тем, что магма подошла к поверхности недостаточно высоко и, вырвавшись наружу, нижний край стенки магмы лишил верхний край возможности продвигаться дальше вверх. В последнем случае газы скапливаются у верхней оконечности стенки из-за того, что они неизмеримо легче лавы (и твердой и жидкой), и в какой-то момент бурно прорываются наружу у верхнего конца эруптивной трещины, вызывая одно из нередких на склонах Монджибелло и достаточно устрашающих боковых извержений, в результате которых гору украшают сотни так называемых вторичных конусов. Мне, кстати, не нравится это название: по отношению к чему они вторичные? Другое название "паразитные" мне кажется неоправданно унизительным. По-моему, точнее всего было бы называть их просто боковыми. На южных склонах горы к ним относятся Монти-Росси, возникшие возле чудовищного извержения 1669 г., внушительная Монтаньола, выросшая в 1763 г, роскошные Монти-Сильвестри 1892 г. рождения и другие.